Лоуренс Блок - Вор в роли Богарта

— Может, тот парень и живет по какому-нибудь такому адресу. Как я ни пыталась выведать, как его звать, он молчал, словно это государственная тайна.

Тут меня осенило.

— Сдается мне, — начал я, — он был высокий, шесть футов и два или три дюйма, лет тридцати с небольшим, волосы короткие светлые, плечи широкие. Ну, что скажешь? Красивый парень, и еще на нем были черные джинсы «левайс», а на физиономии — крайнее удовлетворение самим собой…

— Но это… очень похоже на Майка Тодда.

— Да, я описал именно его. Так это он дал тебе карточку?

— Ничего подобного. Этот тип сроду в своей жизни не носил джинсов. На нем был белый костюм.

— Может, то был Том Вулф собственной персоной?

— Нет, и не Том Вулф. Этому господину было лет шестьдесят-шестьдесят пять, рост около шести футов, голубые глаза, серо-стальные волосы, кустистые брови, крупный нос, как орлиный клюв, сильно выступающий подбородок.

— Впечатляет, — заметил я. — Осталось определить его вес и количество мелочи в карманах.

— По карманам я не шарю, — сказала она, — а потому не имею о последнем ни малейшего представления. Что же касается веса… Где-то около трехсот пятидесяти фунтов.

Я издал звук, который получается, если резко оторвать кончик языка от передних зубов.

— Ц-ц-ц… — сказал я.

— Как в «Царнов». Мне тоже так показалось, Берн.

— У тебя был трудный день, — заметил я. — И ты прекрасно справилась, Кэролайн.

— Спасибо.

— Очень недурная была идея открыть лавку. Я бы сказал, весьма продуктивная. Не знаю, чего они все от меня хотят и что я могу им дать, но сам факт, что я вдруг всем им понадобился, — хороший признак. По крайней мере, мне так кажется. А утром, сделав несколько звонков, я буду знать еще больше.

— И все же я никак не могу понять, чего хотел от тебя Рэй, — сказала она. — Что касается остальных, то им наверняка нужны доказательства.

— Каковы бы они ни были.

— И где бы ни были, — подхватила она.

— Ой, а мне кажется, я знаю, где они, — сказал я.

— Серьезно?

— Ну, есть одна догадка, скажем так…

— Но это же здорово, Берн! И еще у тебя есть теперь напарник. Я не себя имею в виду. Я имею в виду мышь.

— Мышь?! Ах, ну да, Чарли Уикс. Да, думаю, мы теперь партнеры. И надеюсь, он сумеет о себе позаботиться.

— О чем это ты?.. А-а, в том смысле, что, если его убьют, тебе снова придется что-то предпринять?

— А ты догадлива, — заметил я. Затем откинулся на спинку стула и зевнул. — Что-то я притомился. Рэй может подождать и до утра, и все остальные — тоже. А лично я отправляюсь в кровать. Или на кушетку, если удастся убедить тебя…

— Давай не начинать все сначала, Берн. Так ты не уходишь, верно? Мог бы и выпить глоток виски.

— Знаешь, — сказал я, — как-то не хочется, проснувшись утром, пожалеть, что накануне пил что-то более крепкое, чем вода «Эвиан».

— Может, ты и прав, — заметила она. — Однако мне кажется, что пропускать тренировки день за днем и при этом рассчитывать, что останешься в форме, просто глупо. Это моя теория… Хочешь, чтоб я поработала в лавке и завтра?

— Но по воскресеньям мы всегда закрыты.

— Это что, высечено в граните? Или кому-то навредит, если я завтра ее открою?

— Нет, но…

— И потом, я нашла там одну книгу и начала читать и, пока не дочитаю, ни за что другое не примусь. К тому же, чем черт не шутит, может, к тебе заглянет кто еще.

— Вот это верно. А что ты читала?

— Точнее, перечитывала. Правда, не заглядывала в нее давным-давно, со дня выхода в свет. Ранний роман Сью Графтон.

— Вот уж не думал, что у меня в лавке завалялась хоть одна из ее книг… О, вспомнил! Издание «Клуба книголюбов», да?

Она кивнула:

— Да. Про джазового музыканта, который сбрасывает неверную жену под поезд.

— Нет, точно не читал. А как называется?

— «„А“ как поезд»,[21] — ответила она. — Дам почитать, когда закончу.

— Дам? Но ведь это же моя книга.

— Ну ладно, какая разница! — заметила она. — Можешь и сам взять, когда я закончу.

Глава 17

Спал я крепко, проснулся рано и умудрился одеться и выскользнуть за дверь, не разбудив Кэролайн, которая так уютно свернулась на кушетке, что я не испытал ни малейших угрызений совести из-за того, что согнал ее с кровати… Я прошелся пешком, ненадолго заглянул к себе в лавку — покормить Раффлса и сменить ему воду в миске, затем сел в автобус на Юнион-сквер и доехал до остановки «Хантер-колледж» на углу Шестьдесят восьмой и Лексингтона. После чего прошел шесть кварталов, потом, свернув, еще два, заскочил по пути в гастроном и взял закрытый стаканчик кофе и бублик. Дойдя туда, куда я держал путь, я нырнул в подходящую подворотню и коротал там время, попивая кофе и жуя бублик. Но глаза при этом держал открытыми и, увидев то, что, собственно, предполагал увидеть, удалился, правда, на этот раз минуя гастроном, и прямиком отправился на станцию метро.

Сел во второй поезд, идущий к центру, и сошел на Уолл-стрит. Нет более тихого и мирного места на свете, чем эта улица в воскресный день, когда моторы деловой активности сбрасывают обороты и замирают. Впрочем, нельзя сказать, чтобы на ней не было ни души. Мимо пробежало несколько джоггеров; люди прогуливались в одиночку и парами, явно настроенные насладиться тишиной и покоем.

Но лично мне нужен был телефон.

Существовали в Нью-Йорке и куда более удобные телефоны, к примеру у меня в лавке и на квартире Кэролайн, но разве можно быть уверенным, что номер твой не засветится на экране одного из этих автоопределителей, так что сразу станет ясно, откуда ты звонишь. Я был почти уверен, что на Саннисайд, дома у Рэя Киршмана, таких ухищрений не имеется — хотя бы просто потому, что он скорее удавится, чем станет платить лишний доллар и девяносто восемь центов в месяц, кажется, именно столько взимают за эту услугу. Но он всегда может воспользоваться услугами нью-йоркского департамента полиции и попросить ребят из технической службы проследить, откуда сделан звонок.

И если окажется, что звонок сделан из Вест-Вилидж, он тут же смекнет, что я остановился у Кэролайн. Так что пришлось ехать звонить в другое место. И Уолл-стрит казалась неплохим выбором. Пусть себе прослеживает звонок, пусть выяснит, что сделан он из автомата на углу Броуд и Уолл, пусть думает, уж не собираюсь ли я грабануть Нью-Йоркскую фондовую биржу.

Ладно, так уж и быть, от последнего его избавлю.

Первый звонок — толстяку. И первой моей мыслью было: или карточка оказалась фальшивой, или же я неправильно набрал номер. Потому что голос, ответивший мне, никак не мог принадлежать толстяку.

Знаю, знаю… О книге по переплету не судят (однако попробуйте получить за нее приличную сумму, если он в пятнах, забрызган водой или, боже упаси, вообще отсутствует). Так и по голосу нельзя судить о фигуре человека, чем, кстати, и объясняется столь бурное развитие этой индустрии — секс по телефону. И однако же голос, который я услыхал в трубке, никак не мог принадлежать мужчине весом триста пятьдесят фунтов, с орлиным профилем и к тому же в белом костюме. Нет, он звучал так, словно обладатель его так и застрял навеки в пятом классе, шевеля губами лишь в тех редких случаях, когда что-нибудь читал, а наиболее продуктивную часть дня проводил с биллиардным кием в руке и, когда не использовал этот кий по прямому назначению, мог за ним свободно спрятаться.

Я сказал, что хотел бы поговорить с мистером Царновым, а он спросил, чего мне, собственно, надо.

— Царнова, — ответил я. — А вы — точно не он. Скажите, что звонит человек, которого не было вчера в книжной лавке.

Наступила пауза. А затем голос — округлый и сочный, который, казалось, забивал каждую согласную, словно гвоздь молотком, по самую шляпку; голос, который выжимал до самой последней капли вкус и запах из каждого слога, — произнес:

— По правде сказать, сэр, людям, которые не были вчера в той книжной лавке, несть числа. Равно как и в любой другой.

Вот это уже теплее. Именно такой голос я имел в виду.

— Не могу не согласиться с вами, сэр, — сказал я. — Мы живем в век всеобщего и полного одичания, и завсегдатаев книжных лавок пора в музее выставлять.

— Ага, — ответил он. — Рад, что позвонили. Имею основания полагать, что вы нашли принадлежащий мне предмет. Надеюсь, вы понимаете, что вас ждет за него существенное вознаграждение.

Я спросил, может ли он описать этот предмет.

— Ну, нечто вроде кожаного конверта с золотыми марками, — ответил он.

— А содержимое?

— Самое разнообразное.

— А какое именно вознаграждение?

— Разве я не сказал, сэр? Существенное. Весьма существенное.

— Сэр, — заметил я, — должен признаться, мне весьма симпатичен ваш подход к этой проблеме. И владей я предметом, который вы так жаждете вернуть, мы бы несомненно нашли общий язык.