Иоанна Хмелевская - Чисто конкретное убийство
— Абсолютно, на сто пятьсот процентов. Минутку. Если я правильно поняла, фамилия у вас другая?
— Адам Барницкий, к вашим услугам.
— Эва Гурская, — машинально откликнулась Эва.
Они все еще стояли на краю тротуара возле припаркованного темно-серого «мерседеса» и слегка мешали прохожим. Адам Барницкий огляделся:
— Этот разговор требует других условий, а я не вижу рядом ни одного кафе. Вы не имеете ничего против того, чтобы сесть в эту машину и спокойно поговорить?
Он щелкнул пультом сигнализации и открыл ей дверцу. Эва горько пожалела, что не сможет записать этот разговор, но вообще-то она не была уверена, официальная у них идет беседа или личная. Пусть это будет личная. Память у нее хорошая, и терять ее внезапно она не собирается.
— Вы говорите, его нет в живых, — начал Адам. — Как это случилось? Когда? От чего он умер?
Общеизвестные факты Эва могла раскрыть.
— Его убили почти десять лет назад, — сухо сказала она. — Убийца до сих пор не найден. Убийство было обнаружено пять лет назад, а личность жертвы установили только в этом году, месяц назад. Дело ведет комиссар Анджей Возняк, и он спятит от радости, если вы с ним свяжетесь. Могу дать вам его телефон.
Адама не особо тронули эмоциональные потрясения комиссара Возняка, но номер телефона он себе записал. Он без труда сообразил, что и ему самому надо что-то объяснить, и предпочел рассказывать о себе красивой девушке, а не какому-то там полицейскому.
— Десять лет, говорите? — хмыкнул он. — Через год после моего побега.
— Какого побега?
— Я удрал от отца через неделю после того, как мне исполнилось восемнадцать, он больше не мог удержать меня силой. Аттестат я уже получил. Только что открыли границы, во Франции я дождался соответствующих документов, приглашения от матери, визы и так далее — и поехал к ней в Штаты. Моя мать еще раньше сбежала, тоже от отца, когда мне было пять лет, а меня оставила под опекой дедушки и бабушки.
— Почему?! — вырвалось у Эвы, шокированной и удивленной, ибо все это звучало дико.
— Что «почему»?
— Всё. Почему?
— Потому что отец настаивал на браке, а она не соглашалась, ни за что на свете, и я этому нисколько не удивляюсь. Он был как забиватель свай, как асфальтовый каток. Она такого давления не вынесла. Я ношу ее фамилию, она сама зарегистрировала меня в загсе, указав, что отец неизвестен. Она дала понять работникам загса, что стала жертвой насилия. Это было абсолютной неправдой, но ей было безразлично. Отец вел войну с бабушкой и дедушкой, непременно хотел меня воспитывать сам, пытался решить дело по суду, но ничего у него из этого не вышло. Однако он со мной контактировал, насколько у него это получалось, и какое-то время мне это даже нравилось. Но в процессе роста нравиться перестало. Причем все больше и больше. Он не был хорошим человеком.
Эва кивнула. В ушах у нее зазвучал голос, доносившийся с промокшего под дождем участка: жестокий и безжалостный, который невозможно было забыть.
О да, она прекрасно понимала Адама. Ей тоже не хотелось бы иметь такого отца. А тем более мужа.
Адам пристально на нее посмотрел, почувствовал понимание и продолжил рассказ:
— Он не говорил правду. Точнее, говорил ее как-то в клеточку, получалась форменная шахматная доска. Закаменелый эгоцентрик, он не отдавал себе отчета в том, что его ложь раскрывается на каждом шагу. Он хотел сделать из меня свою копию. В конце концов я понял, что он представляет собой какое-то психическое извращение, начал его бояться. А он исподтишка мне вредил, чтобы заставить меня вести себя так, как ему хотелось. Я перестал ему верить, старался его избегать и только ждал своего совершеннолетия, и никакая опека с его стороны не будет мне грозить. Ну и удрал, мы в семье давно так решили.
— Вы общались с матерью?
— Конечно. У моей матери международная профессия, она анестезиолог, притом исключительно талантливый. Начала она с Франции, там познакомилась с американцем, за которого вышла замуж, поехала с ним в Штаты, быстро получила гражданство, живет и работает в Бостоне. Я окончил там юридический факультет, но я журналист, корреспондент нескольких периодических изданий, а сейчас отважился вернуться в Польшу. Я всегда хотел вернуться.
— А раньше вы не приезжали?
— За десять лет — один раз, четыре года назад. Я приехал на похороны дедушки, решив избегать отца всеми силами. Я даже удивился, что у меня это так легко получилось. Оказывается, его уже не было в живых…
— И вы намерены остаться?
— Конечно. Это было у меня в планах с самого начала, но я должен был дозреть до этой оборонительной партизанской войны.
— У вас даже акцента нет: вы говорите по-польски так, словно бы и не уезжали из страны.
— У меня нет повода портить акцентом язык, на котором я научился говорить с детства. Кроме того, иностранные языки мне легко даются, наверное, из-за слуховой памяти. Это у меня от матери. В журналистике это бесценное преимущество. А в моей родной стране закон поставлен с ног на голову, так что есть, о чем писать… Погодите, вернемся к нашей теме. Как все произошло с этим убийством отца? Вы мне расскажете?
Эва уселась поудобнее, вытянула ноги, посмотрела вдаль и тяжело вздохнула.
— Как потом оказалось, я стояла у истоков этой истории, — мрачно призналась она. — Все указывает на то, что живым он с того участка не уехал…
* * *План действий Возняк продумал в мановение ока.
Поставив своего человека возле усадьбы отсутствующих Стасиньских, на Бельгийскую он решил отправиться лично. С Феликсом он хотел разобраться в первую очередь, потому что это казалось проще всего и не должно было занять много времени. Упорядочить дела — и конец.
Пани Хавчик засечь у Стасиньских удалось, но с трудом: она приводила в порядок сад, но высокая живая изгородь успешно заслоняла всю территорию. Утешало одно: выйти она должна была через калитку или через ворота, другой возможности не было — ей пришлось бы продираться сквозь густые, немыслимо колючие заросли, почти что стену высотой под четыре метра. Ни Возняк, ни его подчиненный не верили, что дама под их наблюдением способна на такие мазохистские штучки. Если говорить точно, то подчиненных было четверо, сменялись они два раза в сутки, без перерыва такой слежки не выдержал бы никто.
Валериана Рептилло комиссар выследил моментально — рассудительный бизнесмен и не думал прятаться, разве что отличался бешеной скоростью перемещений. Он остался в резерве, его время пока не пришло.
На дороге к Феликсу пробок не было, а сам Феликс очень обрадовался визиту комиссара. Он растроганно принял большой серый конверт.
— Тот самый, — сказал он. — Тут даже моя подпись стоит. Вот здесь, сбоку, такая маленькая. Но я вижу, что конверт открывали?
— Неоднократно, — с отвращением подтвердил Возняк. — Пан Зельмусь вместе с пани Рыксой заботливо его лелеяли, дополняя сведения.
— То-то мне сразу показалось, что конверт толще, чем был. Зачем им это понадобилось?
— Не знаю. Я подумал, что, может, вы знаете.
Феликс вздохнул:
— Я только догадываюсь. Пани Рыкса любила держать руку на пульсе и, наверное, не ожидала, что окажет мне услугу. Она добавляла в конверт сведения о наследнице, правильно?
Возняк кивнул, не собираясь скрывать, что по долгу службы все это уже прочитал. Тайные завещательные инструкции теперь знало все большее количество людей, за исключением человека, которого они касались в первую очередь, а именно — наследницы. Однако был шанс, что и до нее они в конце концов дойдут.
Феликс просмотрел все документы с большим интересом и снова вздохнул.
— Ну да, Барбара Росчишевская, я верно догадался, что это она, когда увидел ее на участке. Фамилию она не сменила. Ничего не поделаешь, я действительно старался сдержать клятву, но откуда я мог знать, что этого Бартоша кто-то прикончит, а расследование захватит такие широкие круги. Скажите, эти документы вам нужны? Официально?
— Официально — нет, — честно признался Возняк и пояснил дальше: — Хотя на всякий случай я сделал копии, сами понимаете…
— Понимаю, понимаю. Для меня важно, что я знаю, где ее искать, и она у меня под рукой. Конечно, я и дальше буду стараться, но с каким результатом — уже не знаю. А вы?
— А для меня важно отделить всю эту неразбериху от убийства Бартоша, — решительно заявил Возняк, поднимаясь с кресла. — Я не верю, что его убивали три семьи, поэтому пусть наконец у меня сложится ясная картина!
О том, что в лидеры среди подозреваемых у него выбился именно пан Рептилло, он, ясное дело, умолчал. Оставив Феликса копаться в бумагах, Возняк вышел, сделал два шага — и зазвонил его мобильник.
— Анджей? — спросила Эва Гурская, и слышно было, как ужасно она волнуется. — Нашелся сын Бартоша, его зовут Адам Барницкий, он тебе позвонит, я дала ему твой номер телефона и надеюсь, что ты меня за это не отчехвостишь… Или отчехвостишь?
