Наталья Александрова - Все против свекрови
– Машина, возле которой взорвалась неизвестная женщина, принадлежала Бубликовой Ирине.
– Не было у нее машины! – вскинулась Вера Павловна.
– Была, может, и квартира была, только не на ту фамилию зарегистрирована. Плохо вы, мамаша, свою невестку знали!
Он вышел в прихожую, чтобы поговорить спокойно, а Вера Павловна закатила глаза и стала сползать со стула. И хоть я не сомневалась, что все это хорошая игра, все же поддержала старуху и хотела дать ей воды. Сполоснула стакан и споткнулась о мусорное ведро. В мойке ничего не случилось, просто отвалилась крепежная планка. И винты валялись тут же, в мойке. Я завинтила их просто ножом, и ведро встало на место.
Вера Павловна внимательно наблюдала за мной.
– Послушайте, Василиса, – сказала она серьезно, – вы, я вижу, женщина самостоятельная. И деньги получаете немаленькие.
Да уж, тетке мы пыль в глаза пустили. Если бы она знала, сколько мы зарабатываем на самом деле, то очень бы удивилась.
– Однако я так понимаю, в личной жизни вы не очень устроены? – продолжала Вера Павловна.
– Если вас интересует, то я была замужем, а сейчас в разводе! – вспыхнула я. – Но это мое личное дело, и на профессиональных качествах мое семейное положение не отражается.
– Что вы, что вы, разумеется! – старуха замахала руками. – Вы уж простите, но я буду говорить откровенно. Вы – женщина свободная, работящая, симпатичная. Мой сын, конечно, внешне неказист, я не обманываюсь, но зато Кеша – гений!
Старуха посмотрела на меня вопросительно, но я никак не отреагировала. Я просто потеряла дар речи. Что же это получается? Она меня сватает за своего недотепу? За этого полуторагорбого верблюда? Понравилось ей жить два года на всем готовом, хочет продолжать в том же духе? Повадился кувшин по воду ходить, там ему и голову сложить…
Только своей головой старуха рисковать не хочет, она хочет выехать за счет других. Ай, молодца! – как говорит Леша Творогов, когда бывает в хорошем настроении.
– Кеша – гениальный математик! – гнула свое Вера Павловна. – Когда-нибудь мы все будем гордиться, что жили с ним в одно время. Вы знаете, он же был первым на курсе! И занимался доказательством теоремы Ферма.
– Но не доказал, – против воли сказала я, – его опередил кто-то другой…
– Это неважно! – с жаром сказала старуха. – Такие люди, как мой сын, часто при жизни оказывались непонятыми! Он – необычный человек! Василиса, я ведь серьезно с вами разговариваю!
Господи, и ведь не спросит, мне-то зачем это нужно? Должна же она что-то предложить мне, если я соглашусь взять на себя обузу в виде малахольного Кеши и его нахальной мамаши?
Вы поймите меня правильно, мне просто стало интересно, до каких пределов может дойти человеческая глупость. Неужели Вера Павловна всерьез думает, что я соглашусь?
– Василисочка, вы не решайте сплеча, не отказывайтесь сразу, – стрекотала Вера Павловна. – Подумайте, познакомьтесь с Кешей поближе. Идите сейчас к нему, утешьте… История с Ириной стала для него таким ударом!
И я ушла, только чтобы не оставаться с ней наедине, потому что мне хотелось стукнуть противную старуху сковородкой. Какого же она обо мне мнения, если решилась серьезно предложить выйти замуж за ее сыночка!
Я подошла к двери Кешиной комнаты. Из-за нее доносились какие-то странные звуки – вроде тех, какие издает засорившаяся раковина.
Я постучала, но Иннокентий не отозвался, а подозрительные звуки стали еще громче. Тогда я толкнула дверь и вошла внутрь.
Иннокентий сидел за письменным столом, спрятав лицо в ладонях, и громко всхлипывал. Его сутулая спина крупно вздрагивала, как у простуженного верблюда.
– Эй, гражданин Бубликов, возьмите себя в руки! – проговорила я в эту спину. – Ну, хоть сделайте вид, что вы мужчина!
В ответ на мои слова он издал жалобный вопль, и спина затряслась еще сильнее.
Нет, что он воображает – что я буду его утешать, жалеть и угощать конфетами? Я ему не мамочка!
Я села неподалеку на свободный стул и стала ждать, когда он прекратит истерику. В конце концов, из своего опыта я знаю, что мужчина не может изображать страдания больше получаса, если ему не подыгрывать, а десять минут уже прошло… Минут через двадцать ему надоест страдать, и он под воздействием эмоций разговорится…
На полу возле его стола валялись какие-то листки, покрытые записями и рисунками. От нечего делать я подняла один из этих листков и начала рассматривать.
Большую часть листа занимал план какого-то здания. Слева на плане был нарисован большой зал, покрытый какими-то загадочными значками и неразборчивыми надписями, правее – коридор, ведущий к маленькому помещению, в котором был квадратик, отмеченный жирным красным крестом. Еще правее была проведена толстая черта, за которой начиналась череда тонких параллельных черточек. Ах, ну да, так обычно на планах изображают лестницы…
Действительно, сбоку была стрелка с неразборчивой подписью. Вглядевшись в нее, я скорее догадалась, чем прочла, что там написано «эскалатор».
Все это показалось мне смутно знакомым.
Иннокентий все еще рыдал, поэтому от нечего делать я стала расшифровывать остальные надписи.
В середине большого помещения в левой части листа было криво написано:
«Час тридцать. Драка».
В коридоре, ведущем направо, к отдельному маленькому помещению с красным квадратом – еще одна надпись:
«Час двадцать восемь. Кофе, слаб.».
Что такое слаб? Кто слаб и почему?
Еще правее, около жирной черты, за которой начинался эскалатор, было приписано:
«Час тридцать две. Сигнал».
Ну, это хоть более менее разборчиво и понятно. Сигнал, он и есть сигнал, знать бы только, что этот сигнал значит.
В самом низу, ниже большого квадратного помещения, была еще одна жирная черта, и около нее – надпись:
«Час тридцать, инкас».
И тут у меня как будто пелена с глаз спала.
Инкас – это инкассаторы. Сигнал – это вовсе не сигнал, а сокращенное «сигнализация». А весь этот рисунок представляет собой план торгового комплекса, в котором находится тот самый ночной клуб «Эсмеральда», про ограбление которого мне рассказывали Творогов с Бахчиняном!
Вот большое помещение слева – это главный зал ночного клуба. В центре его пометка – час тридцать, драка. То есть ровно в час тридцать в зале каким-то образом спровоцировали драку, чтобы отвлечь большую часть охраны. Хотя известно, каким способом Ирина, она же Илона, спровоцировала мужиков. Маленькая комната справа – это помещение кассы, квадратик с красным крестом – цель грабителей, сейф с наличными.
К кассе ведет коридор, в котором написано – «Час двадцать восемь. Кофе, слаб.».
Теперь мне стало ясно, что это значит: за две минуты до начала драки кто-то подбавил в кофе охранника слабительное, чтобы оно сработало как раз к началу ограбления. Как добавил? Да та же Илона могла незаметно капнуть в чашку препарат. Или кто-то другой…
Еще правее нарисованы эскалаторы, которые ведут на верхние этажи торгового центра. Судя по надписи, в час тридцать две кто-то открыл дверь к эскалаторам. Не для того, чтобы уйти через эту дверь, а для того, чтобы пустить охрану ночного клуба по ложному следу, а еще – чтобы сработала сигнализация и приехала милицейская группа захвата, окончательно запутав ситуацию.
Ну и последнее, точнее, как раз первое: жирная черта в нижней части плана – это служебный вход в здание, а надпись около него значит, что в час тридцать к этому входу подъедут инкассаторы. То есть случится единственное событие, которое не зависит от грабителей и к которому они должны тщательно привязать все свои действия…
Не веря своим глазам, я еще раз оглядела листок с планом.
На этот раз я заметила слева, рядом с планом здания, еще одну пометку, на которую вначале не обратила внимания.
Там был нарисован маленький зеленый крестик, а возле него никаких пояснений, только время: час тридцать четыре.
Самое позднее время из отмеченных на плане. То есть здесь что-то должно произойти уже после ограбления…
Неужели вся эта ювелирная операция была разработана здесь, в этой комнате? И кем? Вот этим жалким человечком?
Спина Иннокентия все еще вздрагивала от рыданий.
Неужели он так хорошо играет роль сутулого недотепы, а в действительности – хитрый и безжалостный преступник?
Я никак не могла в это поверить, скорее уж поверю в то, что сама выдумала криминальный смысл рисунков и надписей на листке, а на самом деле они имеют вполне безобидные объяснения…
Чтобы проверить свои рассуждения, я подняла с полу еще один помятый листок.
Такой же чертеж, испещренный неразборчивыми каракулями…
Здесь тоже было нарисовано здание, но еще перед его входом – небольшой участок, покрытый одинаковыми прямоугольниками. Впрочем, прямоугольники были не совсем одинаковые. Один из них украшала затейливая красная звездочка с косо сделанной надписью: «Девятнадцать пятьдесят пять».
