Дональд Уэстлейк - Все мы люди
Чонси остановился, бросил взгляд поверх плеча, но было видно, что мыслями он витает уже далеко отсюда. Даже его голос, казалось, исходит издалека:
– Да?
– Я мог бы, эээ… – Дортмундер развел руки, пожимая плечами, – у меня есть идея.
Заключительный хор
Глава 1
Ян Macdough (произноситься Макдуф и никакого отношения не имеет к другу Макбета) был счастливым человеком. Он не был известным, но мог быть популярным. Он был беден, но мог быть богат. Он был упрямым деревенским жителем, выполняющим функции семейного пастора возле Инвернесса, а мог быть лондонским денди. Прямолинейный, сердечный, рыжеволосый и веснушчатый крепкий мужчина около сорока лет, Ян Макдуф был счастливым человеком и он хотел, что бы весь мир знал об этом.
– Принеси нам еще одну бутылку «Teacher», – сказал он своему камердинеру в Савойе, хотя еще было обеденное время, – а также небольшой стаканчик для тебя.
– Спасибо, г-н Макду, – ответил ему лакей, который был португальцем или итальяшкой или другим несчастным смуглокожим, – но мне нельзя пить на работе. Я принесу вам бутылку.
– Макдуф, – поправил его Макдоу. Ему не нравились люди, которые отказывались пить с ним, а также те, кто неправильно произносил его имя. Большинство людей, которых он встречал до сих пор в Лондоне, готовы были пить с ним, но очень немногие могли вот так сразу, без подготовки назвать правильно его имя. Действительно Макду. На севере, в Грампианс все знали его имя.
– Мик-Дафф, – согласился житель Средиземноморья и, уходя, поклонился.
Ну, чего можно ожидать от иностранца? Ничто и никто не мог испортить настроения Макдоу в течение этих долгих дней. И пока он ожидал свой заказ, он стоял и улыбался в своей гостиной, окна которой выходили на Темзу, а теперь блестели и сверкали в лучах летнего солнца.
Лондон. В другом месте, возможно, все дороги и ведут в Рим, но все дороги на Британских островах направлялись именно в Лондон. (Что является одной из причин запутанных транспортных потоков). Шотландец, валлиец или ольстерец мог, сидя дома, погрузиться в темные тяжелые раздумья об Англии, которая часто терпела издевательства со стороны Соединенного Королевства, и когда он думал о городе, настоящем городе, то это были не Эдинбург или Кардифф или Белфаст, а именно Лондон. Ему очень повезло, что он может стоять у окна большого отеля в одном из королевских городов и улыбаться летнему солнцу.
Зазвонил телефон. Звонил Лондон. Улыбка все еще освещала его румяное лицо, когда Макдоу отвернулся от окна взял трубку и произнёс:
– Слушаю
Мужской голос с сильным английским акцентом, один из тех голосов, в котором голосовые связки сильно приглушают каждое слово, прежде чем позволить ему вырваться на волю, произнес:
– Господин Макдоу?
– Макдуф, – поправил Макдоу. Ошибка в имени, вкупе с акцентом человека, получившего образование в государственной школе, было предостаточно, чтобы улыбка полностью исчезла с его лица.
– Мне очень жаль, это Лимери из Parkeby-South.
После услышанного, улыбка Макдоу не только снова вернулась не прежнее место, но и усилилась:
– Ах, да, – ответил он. – Они не проинформировали, что вы свяжетесь со мной.
– Возможно, мы могли бы увидеться сегодня? В четыре будет удобно?
– Конечно.
– Тогда хорошо. Просто спросите обо мне в кассе.
– В кассе? Конечно. В четыре.
– До встречи.
После того как Макдоу повесил телефонную трубку, его разум снова обратился к череде удивительных событий, которые привели его к этому счастливому моменту. Драка в Нью–Йорке прошлой зимой во время оркестрового концерта Queen's Own (на котором он побывал благодаря щедрости старых товарищей-офицеров из пожарной команды), его успешный побег от кишащей тогда повсюду полиции и его полное изумление, когда на следующее утро он проснулся в своем гостиничном номере (немного в «подвешенном» состоянии) и обнаружил, что стал счастливым обладателем чрезвычайно ценой живописи, украденной накануне вечером – так говорилось в газетах, которые были доставлены вместе с завтраком в его комнату. Он чувствовал страх, когда провозил контрабандой эту вещь домой (скрытой внутри очень приторной картины с рамой и изображением пейзажа, специально купленной для этой цели за двадцать пять долларов. Драгоценный Старый мастер, скрытый за чудовищной New Monstrosity). Сейчас же от прежнего чувства страха осталось лишь смутное воспоминание, а также от полного замешательства, которое он почувствовал, когда столкнулся с вопросом как из счастливой случайности сделать реальные деньги. И если бы не тетя Фиона, которая ушла в очень подходящий момент (смерть ее была ожидаемой; ей было восемьдесят семь, и она была неудержимой как Африка и несдержанной как Атлантида), Макдоу не смог бы все провернуть, как следует и, в конце концов, все равно оказался бы в убытках. Бедная тетушка Фиона, ничего не происходило в ее жизни, кроме самого ухода из нее.
Семейство Макдоу, которое состояло из Яна и его тети Фионы, было одним из старшейших и наименее везучих семей во всей шотландской истории. На протяжении веков, если шотландцы сражались с англичанами, казалось, они выбирают для поля боя именно земли Макдоу. Последствия этих войн для семейства были ужасными. Когда шотландец шел против шотландца, Макдоу постоянно выбирали не ту сторону. Кэмпбеллы и МакГрегоры переживали спады и подъемы, но Макдоу с давних времен одни лишь спады. Не был исключением и единственный наследник тети Фионы. Старушка на протяжении своей жизни не владела ничем, кроме мусора, который ей достался ей в наследство от предыдущего Макдоу. Несколько листов содержали опись имущества и прилагались к завещанию. Почерк из восемнадцатого века, чем-то напоминающий паутину паука, описывал копья и седла и оловянные тарелки, которые теоретически переходили из рук в руки, из поколения в поколение, фактически же, оставались нетронутыми и забытыми в разных амбарах и подвалах и во все еще огороженном части нежилого замка Макдоу высоко в мрачных горах Monadhliath. Однако ритуалы должны соблюдаться. По этой причине Макдоу сидел в захламленном, затхлом офисе поверенного в Эдинбурге и слушал, как тот зачитывал завещание, которое состояло из нескончаемого гула перечисляемого имущества – как же много мусора можно было хорошо сохранить! Он было, уже почти уснул, когда вдруг выпрямился и уставился на адвоката, который испуганно посмотрел на него.
– Что? – спросил Макдоу.
Адвокат моргнул:
– Прошу прощения?
– Что это было? То, что вы только что прочитали там.
Мужчина нашел предыдущий пункт в списке:
– Бочонки медовухи, дуб, шесть, с пробками.
– Нет, перед этим.
– Раненый олень со сломанным рогом и двумя кроликами, бронза, высота шестнадцать дюймов.
– Боже мой, человек, еще выше.
– Картина маслом в деревянной раме с позолоченным орнаментом, комические фигуры.
– Рама, дерево, – пробормотал Макдоу. – Живопись маслом. Комедийные персонажи?
– Так здесь говорится.
– Где эта рама?
– Ммммм…. – адвокат вернулся на две страницы назад до ближайшего заголовка. – Замок Макдоу.
– Аха, – произнес Макдоу. – Я смогу применить по назначению хорошую деревянную раму.
И он продолжил дремать до конца инвентаризации, затем на своем любимом Mini помчался на высокой скорости (ну, на его предельной скорости) к северу от Эдинбурга, через Перт и Сент-Эндрюс на А 9, неподалеку от Кингуси повернул на старую дорогу, которой даже не было на картах и которая выглядела даже скорее как овраг, который взбирался по негостеприимным горам. Он прибыл, наконец, в замок Макдоу, опустошенный и разоренный, покрытый плесенью. Первый этаж еще местами сохранился, окна были разбиты, а пол вздулся. Ниже располагались неплохие, стойкие к погодным условиям кладовые, засыпанные мусором, который бережно был записан в этом вечном инвентаризационном списке и теперь принадлежал Яну Макдоу (Он являлся убежденным холостяком. Он был прямолинейным крепким мужчиной северного типа, равнодушным к половой жизни. И следующим, к кому перейдет весь этот мусор, будет его племянник Брюс Макдоу, которому сейчас девять лет). Спотыкаясь об эстафетные палочки, Макдоу пробирался из комнаты в комнату освещая свой путь фонариком пока не заметил блеск позади себя. Позолота? Да. Деревянная рама? Несомненно. Орнамент? Боже мой, да.
Макдоу вытащил предмет из ниши и увидел, что это была единственная в своем роде оправа; почти четыре квадратных фута, которая состояла из переплетения ручейков и каналов, лент и причудливых узоров из позолоченного дерева, окружающих тускло освещенную небольшую картину, возможно размером шестнадцать на восемнадцать футов. Медленно рассматривая картину в дневном свете, Макдоу нашел крошечную иллюстрацию так роскошно выгравированную, которая на самом деле была лишь нелепой, любительской и смешной зарисовкой с помощью масла. Она изображала трех пьяных мужчин в килтах идущих, пошатываясь, по дороге, пытающихся удержать друг друга, чтобы не упасть. Луна в небе была наклонена.
