Наталья Александрова - Поющие в коровнике
Не успела Амалия Львовна подойти к стеллажу, как зазвонил ее мобильный. Точнее, конечно, не зазвонил, а выдал первые такты сороковой симфонии Моцарта. Говорят, по мелодии мобильного можно многое сказать о характере хозяина, но мне было не до подобных глубокомысленных рассуждений. Я сидела тихо, как мышка, и даже затаила дыхание, чтобы остаться незамеченной.
Амалия поднесла телефон к уху и проговорила едва слышным, полным сдержанного страдания голосом:
– Да… да, это я… да… я чувствую себя ужасно… сердцебиение, одышка, постоянная слабость… да, она говорила про астенический синдром и тахикардию… да, я сдала кровь на биохимию… уколы? Нет, пока не сделала… хорошо, если я смогу дойти до поликлиники… хорошо, непременно перезвоню…
Отключившись, она взяла с полки какой-то документ, некоторое время шелестела страницами, положила документ на прежнее место, затем снова достала телефон, набрала какой-то номер и, едва дождавшись ответа, снова заговорила.
Я даже вздрогнула – настолько изменился ее голос. Казалось, она превратилась в совершенно другого человека. Никаких страданий, никакого астенического синдрома, никакой одышки! Амалия говорила резким, решительным голосом.
– Да, это я! Если я звоню – значит, для этого имеются достаточно веские причины! Да, достаточно веские! И незачем так со мной разговаривать! И нечего повышать на меня голос! Вы теряете время, а оно очень дорого! Да, именно поэтому я и звоню… там планируются срочные работы, прокладка инженерных коммуникаций! Да, именно там, в том самом месте! Возле Лебяжьего! Пока я еще могу употребить свое влияние, могу немного притормозить начало работ, но мои возможности небезграничны! Еще несколько дней – и время будет упущено! Имейте в виду – все может сорваться из-за вашей медлительности! Да, это все! – и она отключила телефон.
Я только глазами хлопала.
Ну и Амалия! Вот уж от кого не ожидала такой прыти! Выходит, эта старая дева, эта бесцветная особа с целым букетом болезней вовсе не так невинна и безобидна, как это кажется с первого взгляда! Она прекрасно осведомлена о темных делишках, творящихся возле поселка Лебяжье, и связана с какими-то темными личностями, которые этими делами заправляют… А если прибавить к этому то, что накануне она вертелась возле Саблинских пещер, где томится в заключении Леонид Борисович…
Удивительное превращение Амалии так меня заинтересовало, что я снова немного раздвинула папки, чтобы приглядеться к ней свежим взглядом. И сделала я это очень своевременно.
Закончив разговор, Амалия Львовна снова меня удивила: она достала из ящика стола косметичку, вынула из нее тюбик помады, тени, небольшое зеркальце и долгим внимательным взглядом изучила свое лицо. Вот уж от кого я не ожидала интереса к собственной внешности! Правда, интерес этот был довольно странный, весьма специфический. Вместо того чтобы поправить жидкие волосы, нанести немного яркой помады на свои бесцветные губы и оживить тоном бледные щеки, Амалия провела по губам помадой мертвенного сизо-серого цвета, отчего ее губы приобрели совсем уж покойницкий вид. Затем она мазнула под глазами тусклым тоном, усилив впечатление вконец изможденного лица. В общем, она навела макияж вроде того, какой делали мне перед отправкой в морг. В итоге она стала еще страшнее, чем была.
Оглядев себя еще раз в зеркале и, видимо, удовлетворившись достигнутым эффектом, она убрала косметичку в стол, облачилась в длинную бесформенную вязаную хламиду – не то кофту, не то пальто – и направилась к выходу из архива, нарочито сутулясь и шаркая стоптанными туфлями.
Окончательно заинтригованная, я немного выждала и двинулась следом за ней.
Выскользнув в коридор, я увидела вдалеке ее удаляющуюся фигуру.
Я шла, держась в тени и стараясь не потерять из виду жидкий хвост бесцветных волос и сутулую спину в бурой, вытянутой на локтях кофте. Сначала это было нетрудно, поскольку коридор был совершенно пуст, но по мере приближения ко входу в контору вокруг замелькали озабоченные сотрудники, так что мне пришлось утроить внимание, чтобы не упустить свой «объект».
Судя по всему, Амалия шла к выходу.
Действительно, через десять минут она спустилась по лестнице и подошла к посту вахтерши, которая привычно двигала спицами, считая лицевые и изнаночные петли.
Выскользнув на лестницу следом за Амалией, я почувствовала себя чересчур заметной, несмотря на скромное пальтецо. Ведь я уже выяснила, что с этой Амалией нужно держать ухо востро, она явно не та, за кого пытается себя выдать. Если она сейчас увидит меня – вся слежка пропадет впустую, к тому же Амалия, безусловно, вспомнит нашу вчерашнюю встречу, и к чему это приведет, можно только догадываться… Я никак не сумею объяснить свое присутствие здесь.
Очень мне не понравился ее тон в разговоре по телефону. Нагло так разговаривала, с напором! Хотя, несомненно, она блефовала, поскольку даже мне ясно, что она – такая же архивная крыса, как и Анна Ивановна, и ровным счетом ничего не решает. Больше того, и работы никакие в Лебяжьем никто проводить не собирается, это Амалия врет, чтобы придать вес своей персоне. Однако как-то она сумела заинтересовать бандитов, раз они прислушиваются к ее словам. Пока прислушиваются. На что она рассчитывает, интересно знать?
В общем, мне надо быть очень осторожной.
Короче, я поспешно огляделась в поисках временного укрытия и не нашла поблизости ничего, кроме прислоненного к стене выцветшего деревянного стенда.
Юркнув за этот стенд, я замерла, прислушиваясь к происходящему внизу.
С той стороны, где я спряталась, на стенд были наклеены крупные цветные фотографии под общим заголовком: «Лучшие люди нашего института». Я поняла, что это Доска почета советских времен. Прямо напротив моего лица красовалась фотография, которая показалась мне знакомой. Приглядевшись к ней, я поняла, что это снимок человека, которого я накануне видела в Саблинских пещерах, Леонид Борисович Варшавский. Только на этой фотографии он был лет на пятнадцать моложе, заметно худее и волос на голове росло побольше. Что и требовалось доказать. Впрочем, я и не сомневалась.
В это время снизу донесся строгий голос вахтерши:
– Пропуск! В развернутом виде!
Я выглянула в дырочку и увидела Амалию, остановившуюся перед старушкой со спицами. Она пошарила по карманам кофты и ничего не нашла, видно, забыла пропуск в архиве. Только было я расстроилась, что придется тащиться обратно, как Амалия снова меня удивила. Уставившись на вахтершу пристальным немигающим взглядом, Амалия Львовна странным тягучим голосом проговорила:
– Девяносто восемь, девяносто девять, сто! Венесуэла!
Старушка отвернулась, словно совершенно утратила интерес к своей работе, и замелькала спицами, озабоченно приговаривая:
– Четыре изнаночных, одна лицевая…
Амалия Львовна спокойно прошла мимо нее и скрылась за входной дверью.
Я торопливо выскочила из-за Доски почета, сбежала по ступенькам и подошла к вахтерше.
– Пропуск! – сурово проговорила та, отложив свое вязание. – В развернутом виде!
– У меня нету… – забормотала я. – Я из другой организации… к вашему сотруднику Варшавскому приходила…
– Тогда должен быть временный пропуск! – не сдавалась старуха. – А если нету, как ты сюда вошла? – И она потянулась к трубке телефона, явно собираясь вызвать свое охранное начальство.
Время неумолимо убегало, Амалия Львовна могла скрыться в неизвестном направлении. Вспомнив о ней, я от безысходности решилась на совершенно бессмысленный поступок: уставилась на вахтершу пристальным взглядом, проговорила таким же тягучим бесцветным голосом, каким до этого говорила Амалия:
– Девяносто восемь, девяносто девять, сто… Аргентина!
– Чего?! – изумленно переспросила вахтерша, глядя на меня поверх очков. – Что с тобой, девонька? Ты никак припадочная?
Ну, конечно, как и следовало ожидать, эта ерунда не подействовала… сейчас бабка вызовет своего начальника, мне устроят головомойку… ничего страшного, конечно, но Амалия скроется с концами…
И тут у меня в голове что-то щелкнуло, и я вспомнила ее тусклый голос. Не Аргентина! Не Аргентина, а Венесуэла! Черт! Все моя дурацкая память! Вечно я все путаю! Цифры хорошо запоминаю, а вот слова…
Я вновь вытаращила глаза на вахтершу и протянула:
– Девяносто восемь, девяносто девять, сто! Венесуэла!
И тут с вахтершей произошло что-то удивительное.
Она словно бы разом забыла о моем существовании, как будто вообще перестала меня видеть. Уставившись в свое вязание, она замелькала спицами, приговаривая:
– Четыре лицевых, две изнаночных… опять четыре лицевых…
Я облегченно вздохнула и выскочила на площадь.
В самый нужный момент, чтобы успеть увидеть, как Амалия садится в подъехавший к остановке автобус.
