Лариса Соболева - Седьмое небо в рассрочку
– Володя… он не в себе… Пошли отсюда…
– Я не в себе, я? – из последних сил взревел Шатун. – Привыкли опускать меня до… ниже не бывает! Но при этом я не в себе!
Пора было каким-то образом заканчивать концерт по заявке Марина, и Шатунов, не имея больше сил, снова кинул молящий взгляд в сторону охранника. Тот кивнул: довольно.
– М-да… – вздохнул Гиреев. – Наш Шатунов на самом деле расшатался. Ты не знаешь, в чем причина?
– А че, я все знать обязан? – изумленно опустил уголки губ Марин, прикинувшись шлангом.
– Ты лицо приближенное, не отходишь от него, переселился сюда…
– Завидуете?
В это же время Владимир Витальевич, идя за женой, не отказал себе в ответном слове:
– Сегодня ты потерял друга, навсегда потерял. С кем останешься? Забудь мое имя и где живу.
– Переживу как-нибудь! – буркнул Шатунов.
Он исподлобья взглянул на гостей и понял, что у всех возникло одно, но страстное желание – поскорей убраться. Шатунову осталось дать людям свободу, то есть уйти первому, что он и сделал.
Гости поспешно принялись ставить на стол тарелки и потихоньку, бесшумно, как тени в загробном мире, уплывать через парадную дверь, не прощаясь с хозяином. Марин, прижавшись спиной к стене, не пропускал ни одного лица. Дочь отправилась за отцом, это правильно, шефу сейчас нужна поддержка.
Следовало максимально обезопасить себя. Наскоро собрав вещи Гектора и свои, Люда забросила сумки в джип, проверила комнаты, чтоб не забыть что-либо, заперла дверь и уехала. Кабриолет поставила в гараж – пусть ждет очереди, позже заплатит за аренду.
Найдя тихую улочку, Люда припарковалась. Теперь можно и подумать. Какой вопрос на повестке первый? Безусловно, убийца и заказчик в одном лице. Нет, это потом. Тогда жилье? Где-то же нужно ночевать. Пожалуй, заночует в машине, к трудностям ей не привыкать, заодно постережет джип. Итак, на первом месте Гектор и касса, ибо без денег нет счастья на земле. Но достигнет Люка пресловутого счастья в полном объеме, когда на заказчика наденет деревянный костюмчик, – это дело чести?
Она уткнулась в смартфон Гектора, одновременно с поисками ценной информации анализировала, сопоставляла, вычисляла. Так провела весь день. И продолжила б, но еще никому не удавалось уговорить голод немножко потерпеть. Оглядев улицу, Люда заметила продуктовый ларек, в таких обычно продают не просто дрянь, а отходы от дряни. Двинула туда и, честно сказать, готова была сгрести с полок всю отраву да тотчас проглотить ее, но решила положиться на честность продавщицы:
– Мне бы что-нибудь съедобное и не смертельное.
– Свежая ветчина в вакуумной упаковке есть, молоко, хлебобулочные, – перечислила продавщица.
Взяла первое, второе (в ассортименте) с третьим, залезла в джип и, поедая не ахти какую еду, опять водила пальцем по дисплею смартфона, досадливо ворча:
– Ну, Гек… простой, как стиральная доска. Никому, гад, не доверял. Ай, дура я дура… Приперла б тебя к стенке, был бы ты сейчас живой, кретин. Теперь гаданием занимаюсь.
Он будто услышал ее жалобы: Люда наткнулась на очень любопытный список. В первой же строчке прочла свой псевдоним – Люка, здесь же записан Хок, Ан, в общем, вся группа. В списке под номером два первым значился Ума, это не женщина, с ним Люда немного знакома.
– Я ж знаю, где он живет! – заводя мотор, произнесла она вслух.
Как-то отвозила Ана к нему, ждала в коридоре, пока они переговорят. Итак, зацепка есть! А из второй группы – тоже записаны одни клички – она никого не знает, как из третьей и четвертой.
– Ну, Гек… Ну, жук!.. Целую армию набрал. Может, хотел собрать урожай с нас, дураков, и смыться? Извини, Гек, а что я должна думать, видя списки? Спасибо, фамилии не накатал. Неужели все группы занимались тем же, чем мы, или у нас было распределение труда? Жаль, не расскажешь. А мне интересно.
Она проработала и отрепетировала в уме фразы, которыми засыплет Уму, чтоб не дать времени ему опомниться, а сразу подчинить, и поднялась на этаж. Этот дом построили лет сто пятьдесят назад, в те времена он был доходным домом, квартиры сдавали внаем. Теперь это кишащий роем людей улей, состоящий из коммуналок, к которым вели извилистые и темные коридоры. Как этот улей еще не завалился от старости?
Вот и квартира. Звонка Люда не обнаружила, постучалась и ждала, но за дверью стояла тишина, пришлось постучать громче.
– Черт! – процедила она, барабаня кулаком и уже понимая, что Умы нет дома. И что делать? Конечно, нужно дождаться, но не под дверью же, в машине комфортней.
Никогда не надо уходить, не подергав за дверную ручку, – этим правилом не стоит пренебрегать. А вдруг квартира открыта, кому-то нужна помощь, или что-то увидишь важное?
Люда машинально дернула дверную ручку, а дверь-то не заперта. Так даже лучше, подождет Уму в его каморке. Прежде чем переступить порог, Люда поискала выключатель, ведь в квартире было темно, а из коридора падал свет. Лампочка без плафона тускло-тускло загорелась вверху, прихожая оказалась до безобразия мала, всего три шага…
В небольшой комнате с открытым настежь окном царил редкостный бардак. Как будто здесь побывали воры, им не хватило времени найти ценности, и они спешно перелопатили доступные места в поисках сокровищ. Валялось все и везде: постельное белье, брошюры, носки, компакт-диски, маркеры, авторучки… Пожалуй, все, чем человек пользуется в обыденной жизни, было представлено в этой комнате в виде хаоса.
Но хозяин! Он лежал на полу…
Люда не трусиха, однако, увидев труп, схватилась за собственное горло ладонью, словно пыталась задушить крик. Затем она метнулась к выходу и, не чуя под собой ног, ринулась на волю. Забравшись в машину, решила хотя бы отдышаться, прийти в себя. Понять, в конце концов, чью-то подлую логику.
Но вдруг кто-то сзади взял ее за плечи. Это были сильные мужские руки. От неожиданности, испугавшись до смерти, Люда закричала, в тот же миг чья-та ладонь накрыла ее рот…
– Папа, можно? – заглянула в кабинет Сабрина.
Отец накручивал на ладонь галстук, прилагая к этому слишком много усилий, словно это упругая пружина, не желавшая подчиняться рукам. Шатунов и галстуки – две противоположности, которые не должны соединяться. Он знал о своей особенности и при первом же удобном случае избавлялся от «удавки». Не взглянув на дочь, он кивнул, разрешая ей войти.
– Папа, ты незаслуженно обидел дядю Володю, – вступилась Сабрина за друга отца.
Это был предлог, чтоб перейти к своим проблемам, тем не менее она не лукавила. Отец в сердцах кинул галстук о стену, сунул руки в карманы брюк и привел оправдание, которое приходит в головку ребенку детсадовского возраста:
– Он посмотрел на меня… не так!
– Посмотрел?! – вытаращилась она. – Всего лишь?
– Вот-вот, так же, как ты сейчас смотришь на меня!
– Но это же не повод…
– Кто тебе сказал? – обозлился папа. – Я решаю, что для меня повод, понятно? Если вам не нравится, можете катиться к чертовой матери! Все! В том числе и ты!
– Папа! Думай, что говоришь!
Если в гостиной повод был искусственным, безосновательным, то сейчас, находясь во взвинченном состоянии, Шатунов выпалил дочери все, что накипело за последние годы:
– Я-то думаю! А вот моя дочь думала, когда отвернулась от отца на целых пять лет, что однажды он пригодится? И чувствую, пригодился, да? То есть ты хочешь, чтоб пригодился, я тебе зачем-то нужен! Временно! Твои проблемы решу и – пошел вон, папа, так? А сами не пробовали справляться с трудностями? На пару с гордыней?..
Что оставалось Сабрине? Конечно, уйти. Не хлопать дверью в оскорбленном порыве, а просто уйти, потому что… он разоблачил ее. Отец сказал ту правду, которую самой нелегко признавать, как и ошибки. Но назад время не вернешь, ничего не исправишь. Он прав: свои проблемы нужно решать самой, а в проблемах она увязла по макушку.
Сабрина прошла мимо Марина, спешившего к отцу, не заметив его из-за слез, он же, проводив ее с любопытством, вошел в кабинет.
Шеф, стоя у музыкального центра, страдал на пару с оперными певцами – первейший признак отвратительного настроения, об этом знали даже соседские собаки. Причем, чем громче поют, тем хуже Шатуну. Но Марин пришел улучшить его состояние, а сначала поинтересовался:
– Сабрина в слезах… За что вы ее?
– Под горячую руку попалась, – огрызнулся шеф.
Никогда не осмелился бы Марин лезть в семейные отношения, если б не известные обстоятельства, он обязан знать по долгу службы, чем здесь дышат. Опустившись в кожаное кресло, Марин налил в стакан минеральной воды и медленно выпил, дав время шефу поостыть. Потом неторопливо поставил стакан, основательно устроился, закинув ногу на ногу, а заметив, что краска (наверное, стыда) схлынула со щек шефа, сказал:
– Вы отлично справились с поставленной задачей. Народ видел ссору, народ удивлен, ошеломлен… Это все ваши друзья?
Не понравилась Шатунову интонация, с какой Марин спросил про друзей, мог бы и прямо: это ваши гадюки, или они случайно заползли из соседнего серпентария? Но парень-то прав, черт возьми! А правда злит не меньше кривды. Сделав большой глоток виски и утирая рот манжетой рубашки, Шатунов печально проговорил:
