Кофе по-венски - Валентина Дмитриевна Гутчина
В этот момент своего монолога Стефан действительно выглядел счастливейшим из смертных.
– Я не стал настаивать на том, чтобы она тут же переехала ко мне или просто сообщила место, где остановилась. Пару раз мы встречались в городе, и каждый раз наш разговор возвращался к «нашему портрету». Если хотите, это до сих пор остается тяжелой темой для нас – портрет исчез, как и Полин, на два года. Тогда, на Мальдивах, Моника появилась передо мной сразу же после того как Полин уехала. Она не поздоровалась, не произнесла никаких банальных фраз – «Как дела», «Как жизнь?» – просто подошла ко мне и сказала: «Хотите вернуть портрет вашей фифы? Деньги на стол и он – ваш. Жду вас вечером в кафе «Неаполь». И ушла.
Вечером я принес ей запрошенную – и очень немалую! – сумму. Она все тщательно пересчитала, положила в сумочку и сказала: «Полагаю, лучше держать картинку при себе. Я ведь все равно сказала вашей фифе, что вы мне ее подарили – портрет голой жены. Просто так! Бедняжка тут же расплакалась».
Видит бог, к этому моменту я был готов точно так же расплакаться – от того, что просто устал выслушивать всю эту печальную историю в сентиментальной интерпретации Стефана. На мой взгляд, два года назад супругам было гораздо разумнее попросту обсудить ситуацию на трезвую голову. Но, похоже, Стефану и Полин захотелось ощутить себя героями мелодрамы.
Что ж, все было ясно: судя по всему, Моника явилась на фестиваль, на всякий случай прихватив с собой портрет, чтобы попытаться вытянуть из Стефана еще одну кругленькую сумму, но тут вмешалась какая-то совсем другая история и девушка получила то, чего давно заслуживала – смерть как наказание за все свои грехи.
Я бросил озабоченный взгляд на часы, словно вдруг вспомнив «об одном важном деле», и уже готов был под приличным предлогом распрощаться со Стефаном, как вдруг в ситуацию вмешались высшие силы: перед нами неожиданно появилась взволнованная женщина, которая первым делом схватил портрет со столика и произнесла высоким сильным голосом с сильным немецким акцентом:
– Слава богам! Я рада, что ты, дорогой Стефан, меня ни в чем не обманул: значит, тогда Моника действительно украла наш портрет! Итак, интриганка получила заслуженное – смерть, а наш портрет вернулся к нам. Господи, какая же я была глупая!..
Весь монолог был произнесен не без патетики, а под конец дама практически рухнула за столик, упав лицом в свои руки и разрыдавшись.
Сами понимаете, я предпочел остаться, чтобы наконец-то познакомиться с любовью Стефана или дамой в красном – потому как перед нами, без сомнения, находилась именно она.
Глава 24. Lady in red
В считаные секунды ситуация переменилось: теперь я никуда не торопился, а Стефан, напротив, был бы безумно счастлив, если бы я бесследно исчез. Как говорится, было видно невооруженным взглядом, что парень отчаянно не хочет, чтобы я знакомился с его любовью и выслушивал все ее драматические монологи. Тепло приобняв за плечи плачущую, он в полголоса проговаривал что-то успокаивающее на немецком, одновременно бросая на меня выразительные взгляды в духе «Имейте совесть, Ален, оставьте нас наедине!»
Тут уж я предпочел разыграть из себя полного идиота: сочувственно смотрел на Полин – именно так в конце концов Стефан представил ее мне – и на самого Стефана, удобно откинувшись на спинку кресла и никуда не собираясь сдвигаться с этого места в ближайшие полчаса.
Между тем нежное воркование Стефана сыграло свою роль: белокурая австрийка успокоилась, не слишком эстетично высморкалась в платок, который достала из своего пиджачка, и улыбнулась более-менее бодро. Она глубоко вздохнула, сняла с головы свою шляпку и положила ее на соседний столик.
– Прошу прощения за свои слезы, – обратилась она ко мне на международном английском. – Но эта ужасная Моника причинила нам столько боли. Из-за нее, ее грязных интриг мы живем раздельно, в одиночестве – я и Стефан. А ведь мы могли счастливо жить вместе.
Тут Стефан, все еще не теряя надежды, что меня удастся проводить восвояси, выразительно откашлялся, прервав ее взволнованный монолог.
– Полин, поблагодарим Алена за то, что он вернул нам наш портрет и предлагаю отправиться ко мне, чтобы…
Она не дала ему договорить; по всему выходило, что ей хотелось как раз того, чего Стефан изо всех сил старался избежать – рассказать кому-то постороннему (в данном случае – конкретно мне) всю историю их злосчастного знакомства с коварной интриганкой Моникой.
– Стефан, я так долго молчала, так долго жила в одиночестве, вся отдаваясь работе! – в ее бледно-голубых глазах вновь заблестели слезы. – Неужели я не могу излить душу этому милому молодому человеку? Ведь он не сделает нам ничего плохого?
Она перевела взгляд со Стефана на меня. Мне пришлось успокаивающе улыбнуться и пылко заверить прекрасную даму, что от меня им со Стефаном не будет никакого вреда. Стефан только вздохнул, махнув рукой, словно давая «добро» подруге на все ее душевные излияния.
Полин взяла в руки свой портрет и несколько секунд с ностальгической улыбкой разглядывала его, поглаживая ладонью, после чего подняла глаза на меня.
– Где вы его нашли?
Пришлось мне дать отчет, рассказав об обнаруженном ключе, камере хранения венского автовокзала и об обнаруженном там рюкзачке, где с прочими чужими вещами Моника хранила и этот потрет.
Внимательно выслушав меня, Полин кивнула.
– Я так и думала! Она должна была хранить наш портрет где-нибудь в безопасном месте, только не в отеле. Ведь для нее он – отличный способ получать кругленькие суммы, а деньги для этой дамы были главным смыслом жизни.
Она кивнула самой себе и тут же повернулась к Стефану.
– Скажи, сколько раз ты платил ей деньги за наш портрет, и сколько раз она тебя обманывала?
Он немного раздраженно нахмурился, явно не желая ничего больше рассказывать в моем присутствии, но, не дожидаясь его ответа, Полин вновь заговорила сама.
– А, впрочем, это не важно. Главное то, что два года назад, когда мы со Стефаном были так безмерно счастливы, интриганка устроила для нас отвратительный спектакль, в итоге которого мы расстались. Каюсь: в том есть и часть моей вины. Не нужно было так верить всем ее лживым словам! Но мне было тридцать два года, всю свою сознательную жизнь я жила в одиночестве, а Стефан был первым
