Иоанна Хмелевская - Проклятое наследство

— Хи-хи! Этот кретин опять из-за тебя балабонит!

Вообще говоря, я лицезрела Фелюся не более трех раз в жизни. Сейчас увидела его четвертый.

Невыразимо счастливый, он превосходным тройным, то есть французско-немецко-польским языком объявил, что на сей раз не успел мне позвонить, а потому пребывает в исключительном восторге по поводу нечаянной встречи. Приехал ненадолго, всего лишь на несколько часов, ибо не мог иначе войти в контакт с мсье Ракевичем, который в последнее время испытывал какие-то таинственные трудности с выездом из Польши. Я, конечно, могла бы ему шепнуть пару словечек насчет этих трудностей и откуда они, да мне вовсе не хотелось. Фелюсь пожаловался: с мсье Ракевичем ему необходимо общаться по разным делам и непосредственная встреча порой просто необходима. Сейчас же, когда мсье Ракевич привязан к Польше, трудно согласовать взятые на себя обязательства.

— Пожалуй, главная сложность — решать денежные проблемы? — предположила я, хотя меня все это никак не касалось. — Пан Ракевич не может снимать со сче...

— Да что вы! — живо прервал меня Фелюсь по-польски. — Тут никаких трудов! Никакой чутошки. Динежки есть, спокойная голова. У мсье Ракевича есть свой люди, доверенный, диньги можно брать чекам in blanco или пароль. Мсье Ракевич талант, знание дела, решения всегда точка!

Насколько я успела сориентироваться, по меньшей мере на трех языках Фелюсь объяснялся бойко, хромал у него только польский. Пользуясь этой великолепной лингвистической смесью, он дал понять: у них как раз наклюнулся гешефт, измышленный Гавелом, гешефт просто-таки сногсшибательный, а потому им безумно не с руки Гавелова «привязанность» к Польше. Фелюсь, как нанятый, вынужден мотаться самолетами туда-сюда, и, пожалуй, пора в оном деле навести порядок. Меня подмывало спросить, уж не собирается ли он сообразить для Гавела фальшивые документы, но это было бы слишком.

Посему я просто выслушала очередную порцию просьб о помиловании, попрощалась и села в машину.

— Чего он тараторил, этот экспансивный болван? — спросила Баська с беспокойством. — И вообще, кто такой?

— Дружок Гавела. По заграничным гешефтам. Ты все сама слышала.

— Я кое-как уразумела польские и французские обрывки, а остальное? Расскажи, меня здорово заинтересовали эти масштабные финансовые операции на расстоянии. Гавела сейчас не выпускают, это я уразумела.

— А деньги он все равно берет, когда надо, с разных своих счетов.

— За границей? И как это делается?

— Да просто. У него свои люди по всему свету, наверно, с его чеками in blanco, и, когда надо, банк предоставляет им суммы отдельными выплатами. Вероятно, в каком-нибудь банке Гавел сделал вклад на пароль и сообщил им. Там тоже деньги можно получить.

— А его не надувают?

— Не думаю. Ведь люди доверенные. Положим, как секретарь у миллионера или, например, главбух в какой-нибудь организации. Уж он подстраховался, не сомневайся.

Баська помолчала, достала из сумочки и закурила сигарету.

— Да поезжай быстрей, господи боже! — простонала она отчаянно. — То есть я хотела сказать... А что он говорил о каком-то деле ехсеllent?

Я удивилась, но машинально прибавила скорость.

— Так и сказала бы, что спешишь. Не очень поняла: Гавел якобы состряпал великолепное дельце, не уточнил какое. Фелюсю надоело летать туда-сюда, и, по-моему, Гавел смотается по фальшивым документам. По ним же и вернется. Любую слежку обведет вокруг пальца.

— Боже! — У Баськи даже голос изменился. — Какую слежку?

Я не сочла нужным скрывать от подруги свои домыслы.

— А ты даже и не заметила, что мы все под колпаком? — ядовито улыбнулась я. — Забыла о покойнике Дуткевиче, да? Мы обе на подозрений и оказываем милиции большую услугу, разъезжая вместе.

— И Гавел тоже?

— Ну а как же? Был у Дуткевича его телефон или нет?

— Не знаю. Плевать на его телефон. Скорей домой. Час назад, неделю назад мне надо было домой.

— Час назад ты сидела дома. Кран не закрыла или чайник на газу оставила? Баська, слушай, мне надо с тобой серьезно поговорить.

— Только не сейчас. — Баська как угорелая выскочила из машины. — То есть, прости, конечно, я вспомнила одно ужасное дело. Склероз, что ли, у меня? Завтра, послезавтра, когда хочешь, только не сегодня!

После этой скороговорки она рысью бросилась в подворотню; я повернула обратно.

Сопоставления напрашивались сами собой...

Вечером неожиданно явился Мартин. Смотрела я на него, смотрела, думаю, пусть сам сначала заговорит. Ситуация недвусмысленно созревала для взаимных объяснений.

Мартин сел, получил чай, закурил, замкнулся, ушел в себя. Молчал долго-долго, и терпение мое лопнуло.

— Послушай, а ты не хочешь занять денег — видок у тебя такой... — выступила я поощрительно.

— Напротив, — вздернулся он. — Я скорее готов тебе дать взаймы.

Этого я никак не ожидала, даже растерялась:

— Ты, может... чуть-чуть того?

— Нет. Пожалуй, нет. То есть пока нет.

— Ну так в чем дело? Хочешь поберечь деньги, отдав мне?

— Наоборот, изобретаю способ от них избавиться.

Я внимательно посмотрела на него и осторожно сказала:

— Избавиться от денег, вручив их мне? Мысль, бесспорно, замечательная. Мне ничего не стоит взять любую сумму и... фыоть... Одна только заминочка: спущу все деньги, а потом возвращай тебе. Может, все-таки объяснишься определеннее?

Мартин пустил колечко дыма и понаблюдал, как оно расплывается на пути к потолку.

— У тебя сохранился счет в Ландсмандсбанке? — спросил он после довольно долгой паузы.

— Ага.

— А снять деньги со счета можешь?

— Да там не осталось никаких денег. Кабы были, то почему бы не снять. У Алиции два моих чека, подписанные на пароль. Сомнительно только, чтобы она потащилась в банк взять восемь крон с мелочью, по-моему, именно столько там осталось.

Мартин снова погрузился в длительное молчание. Заботы весьма ощутимо подавляли его.

— Дай номер своего счета, — вдруг воспрянул он. — Возможно, я перешлю туда кое-какую сумму, а после сниму. Пока ничего определенного, но вдруг понадобится! Конечно, в подходящее время я тебе об этом сообщу. Надеюсь, ты не против?

— Нет. Раз уж я числюсь у тебя особой, достойной доверия... А ты не считаешь, что подходящее время наступило?

— Извини, ты о чем?

— Да насчет подходящего времени.

— Какого времени?

— Ну, кое-что объяснить друг другу. И не строй, бога ради, дурацкой физиономии, не спрашивай, о чем это я, не притворяйся удивленным. Ты прекрасно знаешь, в чем дело.

— За физиономию я не отвечаю. А насчет дела... — Мартин помолчал и как-то странно на меня посмотрел. — Твоя любовь к разным официальным организациям малость тормозит мою откровенность, — начал он брюзгливо. — Уж наверняка тебя потянет им исповедаться. А у меня еще не испарились большие надежды, и я не намерен делиться ими с официальными организациями. Знать ничего не знаю и не понимаю, о чем ты. Хочешь облегчить мне жизнь — хорошо, нет — не надо.

Я отыскала в кипе бумаг старый календарик и назвала Мартину номер счета в Ландсмандсбанке. Все равно он ничего больше прямо не скажет, а я и так вообще и в частности сама догадывалась, на чем зиждется его великая надежда. Такая же великая надежда расцвела и во мне, наказывая терпеливо ждать. Мартин прав, что-либо конкретное мне знать ни к чему, ибо со всеми конкретностями помчусь к майору. А уж дедуцировать вполне могу про себя.

— Как поживает пожилой пан, о котором мы давненько не разговаривали? — спросила я как можно небрежнее. — Ведь он был в больнице...

— Жив, — холодно ответствовал Мартин.

— Как у него со здоровьем? Ему сделали операцию или еще нет?

— Да. Пока жив.

— Буду крайне признательна, если ты время от времени будешь оповещать меня о его самочувствии.

— Еще жив. Случится что — сообщу. Если представится возможность.

Когда Мартин уходил, меня осенило сверхвдохновение.

— Знаешь, возьми у меня взаймы, — попросила я задумчиво. — Хоть пятьсот злотых.

Мартин повернулся уже в дверях.

— Зачем?

— Тебе видней. Хочешь, поставь на скачках. Или истрать на тотализатор. Или сходи в гости на покер. Выбирай любое.

— Покер, говоришь... Нет уж, предпочитаю скачки. Ладно, давай пятьсот злотых. Думаю, не стоит упоминать — при ближайшей оказии верну эти деньги. Насчет фаворитов, на которых поставлю, не скажу, а то, не дай бог, удачу спугну. Ты уверена, что...

Я только скорбно кивнула и вручила ему пятьсот злотых. Разумеется, Мартин понял меня. Сотрудники майора присматривали за нами усердно, в чем я не сомневалась, и, если меня спросят про Мартинов визит и темы наших разговоров, надо же что-то отвечать. Лучше всего сказать правду. Закрывая за Мартином дверь, вдруг подумала: вот и я сознательно и деятельно ввязалась в таинственное, клубящееся вокруг меня преступление, уже не на шутку беспокоившее меня.