Елена Логунова - Сеанс мужского стриптиза
– Ничего я не хочу! – капризно, как Трубадурочка из мультика про бременских музыкантов, заявил Зяма.
После чего выдернул у меня из-под мышки помятую буханку и отломил от нее немалый кус.
– Пойду, угощу мамулю! – сказала я, убирая за спину вторую булку.
– Му-му, му-му! – невнятно, сквозь набитый рот, напутствовал меня братец.
Мамуля с ногами сидела на кровати и быстро стучала по клавишам ноутбука. На хлопок входной двери она обернулась, скользнула по мне затуманенным взором, спросила:
– Ты где была? – и отвернулась, не дожидаясь ответа.
– Если тебе не очень интересно, я не буду рассказывать! – обиделась я.
Мамуля перестала стучать и снова обернулась:
– Если тебе есть что рассказать, я готова послушать!
Я сбросила кроссовки, тоже залезла на кровать, уселась перед мамулей, скрестив ноги, и сказала:
– Та черная страхолюдина, которая разрушила наш сортирный саркофаг, забыла на крыльце свою обувь. Я взяла один башмак и побежала ее догонять. Думала, встречу кого-нибудь босоногого, для контроля заставлю примерить туфлю и, если размерчик подойдет, буду считать, что нашла вторженца. Ничего не вышло, страхолюдина от меня ускользнула. Прямо как в шахматах – черные начинают и выигрывают!
– Ты не нашла никого босоногого? – предположила мамуля.
– Как раз наоборот, целую толпу голопятых! Все самым подозрительным образом купались в пруду. Бабка-сторожиха сказала, что это ивановцы.
– Из Иванова приехали? – удивилась мамуля. – Неужто местный пруд такая достопримечательность? Или он славен какими-нибудь чудодейственными водами?
– Он славен только сазанами, и то лишь в ближних пределах, – ответила я. – Эти ивановцы не жители города Иваново, а сторонники учения Иванова. Говорят, в высшей степени мирный народ. Хотят всего-навсего мира во всем мире, счастья для всех и здоровья для себя лично. Едят простую пищу, принимают водные процедуры на открытом воздухе, ходят босиком и здороваются со всеми встречными-поперечными.
– А в карты не играют? – сморщив лоб, спросила мамуля.
– Не знаю, – удивилась неожиданному вопросу я. – А при чем тут карты?
– Я подумала, может быть, они играли в карты на купанье в сортире? Наше босоногое чудище проигралось и вынуждено было принять грязевую ванну, – объяснила мамуля. – Ты же знаешь, карточный долг – дело святое!
– Да-да, я помню, как ты в марте месяце нагишом купалась в городском фонтане! – ехидно припомнила я.
– Проигралась в покер, – кивнула мамуля, улыбнувшись своим давним воспоминаниям. – Только как ты можешь это помнить? Тебе тогда года три было, не больше!
– Да я помню себя с двух лет! Ведь мне было два, когда я упала с высокого стульчика и рассекла подбородок? Век не забуду! – я содрогнулась, показывая, как свежи мои воспоминания двадцатисемилетней давности.
– Не будем углубляться в историю, – сказала мамуля. – Вернемся к черному человеку, он же босоногая страхолюдина и купальщик в дерьме. Как ты думаешь, зачем он приходил? Чего ему было нужно?
– Я думаю, ему были нужны доллары.
Мамуля непроизвольно схватилась за карман.
– Да-да, эти самые две тысячи баксов, – подтвердила я. – Думаю, чем скорее мы вернем их хозяину, тем лучше будет для всех.
– Но мы же не знаем, кто их хозяин! – напомнила она. – И не можем просто вернуть деньги в автомобильный тайник, потому что не можем вернуть сам автомобиль!
– Вы что, уже все знаете? – с порога спросил Зяма.
Он был так мрачен, что тоже мог называться черным человеком.
Мы с мамулей подпрыгнули сидя.
– О чем? – слабым голосом спросила мамуля.
– Об автомобиле?
Я догадалась, что Зяма услышал последние слова нашего разговора, но мне было непонятно, о чем говорит он сам.
– Только что мне звонил папа. – Братец прошел к кровати и бухнулся на свободную площадь. – У меня для вас две новости, одна плохая, а другая еще хуже.
– Давай сначала просто плохую, – поежившись, попросила мамуля.
– Я вынужден вас покинуть, и вы останетесь тут без транспорта, связи и запасов еды.
– Это мы как-нибудь переживем, – решила я. – А что еще хуже?
Зяма издал долгий стон и в сердцах врезал кулаком по пуховой подушке:
– У нас украли машину!
– Какую машину? – переспросила мамуля.
– Нашу единственную машину! Семейный «Форд»!
– Чем дальше в лес, тем больше дров! – как обычно, в минуту душевного волнения мамуля заговорила крылатыми фразами.
– И тем меньше автомобилей! – мрачно пробормотала я.
Глава 11
Федор Капустин легкой спортивной трусцой бежал по деревенской улице, сам себе напоминая героев незабываемого кинофильма «Джентльмены удачи». Помнится, Доцент и его товарищи также рысили по обочине дороги, вынужденно прикидываясь спортсменами из команды «Трудовые резервы». Киношные бегуны были в лучшем положении, потому что на них, помимо семейных трусов, были еще майки, носки и ботинки. Спортивную экипировку Федора составляли одни трикотажные трусы. Он бежал свой кросс босиком, с мокрой головой.
– Привет участникам соревнований! – издевательски засмеялся охранник Степа, придержав для запыхавшегося Федора тяжелые ворота банкирского дома. – Бежишь от инфаркта?
– Инфаркт получит шеф, когда я расскажу, как скверно охраняется его дом! – огрызнулся Федор, шлепая по плиточке двора прямиком к своей гибридной «Ниве-Шевроле». – А ты получишь расчет и пинок под зад! Гнать надо таких охранников, которые ночью дрыхнут, как сурки, и не видят, что у них под носом делается!
– Это ты о чем? – насупился тугодум Степа, машинально потрогав у себя под носом.
Ничего особенного и необычного там не делалось, и охранник успокоился.
– Куда едешь? Что шефу сказать? – спросил он, посторонившись от зверски зарычавшей машины.
– Скажешь, что я занимаюсь делом, – недружелюбно ответил Федор, тронув машину с места.
– С утра пораньше, без завтрака, в одних трусах – и сразу за дело! – притворно сочувственно протянул Степа, скалясь, как гиена.
Взбешенный насмешками, Капустин резко придавил педаль газа, и «Нива-Шевроле» вылетела на деревенскую улицу, как рассерженная пчела из улья.
– Довольно вести себя как идиот! – ругал он себя, крутя баранку. – Как дурачок из сказки! Федя – три медведя! Все, хватит тупой самодеятельности. Сейчас домой – мыться и одеваться, а потом прямиком в УВД. Найду знакомых ребят и приобщусь к официальному расследованию смерти горничной. Поделюсь информацией, и сам что-нибудь узнаю.
Он говорил вслух, потому что сам себя уговаривал поступить именно так, а не иначе. Шеф-банкир строго-настрого запретил ему вмешивать в расследование милицию, но Федор – бывший профессиональный сыщик – понимал, что вольное пинкертонство в чистом виде малорезультативно. Надо, надо кооперироваться с оперативниками!
Правда, рассказывать о своем позорном купании в выгребной яме он никому не собирался. Во-первых, история была оскорбительно комичная. Во-вторых, Федя даже самому себе не хотел признаваться, что на дурацкие, абсолютно нелогичные поступки его толкнул примитивный мужской интерес к красивой девице. Он дал себе слово забыть о красотке-королевне навсегда… Или хотя бы до завершения истории с ограблением начальственного банкира.
Лев Рувимович Бернар вопреки имени и фамилии, которыми его наградил папа, считал себя простым русским мужиком и был недалек от истины.
Во-первых, Левина мама была родом из Рязани и даже по внешности такой русской, что дальше просто некуда. Сыну достались мамины веснушки и русые волосы, занятно сочетающиеся с горбатым носом, а глаза у обоих родителей были светлые, так что тут и вариантов не было. Кстати, по паспорту Лев Рувимович Бернар тоже был русским, а что до мужицкой простоты, то ее доказывал характер избранной Левой работы. Он не играл не скрипочке, не работал с бухгалтерской отчетностью и был крайне далек как от всех видов искусств, вместе взятых, так и от бизнеса. Лева был машинистом подъемного крана.
На кабине его передвижной машины была нарисована улыбающаяся морда щекастого сенбернара – шутка товарищей, прозрачно намекающих на Левину фамилию. На стреле крана были по трафарету отштампованы пять растопыренных и сплющенных человеческих фигурок – шутка самого Левы, зрительным рядом подкрепляющая сакраментальный призыв «Не стой под стрелой!».
Славным воскресным утром Лева Бернар вывел свой самоходный кран из ворот автобазы строительно-монтажной компании «Гряда» и направился на шабашку в пригородный дачный поселок. Маршрут его движения был собственноручно начертан на клетчатом тетрадном листке начальником транспортного управления.
Начальник, носящий в высшей степени русскую фамилию Иванов, проявлял анекдотическую еврейскую скупость и требовал, чтобы Лева отдавал ему львиную долю «левых» заработков. Обойти его и взять кран без его разрешения не было никакой возможности, и Лева заранее сожалел об упущенной выгоде. Тем не менее он никогда не отказывался от шабашек, потому что всегда нуждался в деньгах. Широкая русская душа Льва Рувимовича Бернара неисправимо тяготела к неограниченным финансовым тратам.
