Любовь и птеродактили - Елена Ивановна Логунова
– И все?
– Ага. А для ритуала, способствующего привлечению новых клиентов, понадобятся пять медных монет, мешочек из плотной темной ткани, любая крупа, крахмал и соль. Для ритуала на увеличение капитала – деревянная стружка, стакан золы или пепла, крупа и восковая свечка. Для умножения числа клиентов – одна монета и две капли масла эвкалипта…
– Это какая-то специальная магия для малоимущих? Что-то дешевы рецепты, крупному бизнесу такое вряд ли понравится. Олигархи эконом-варианты не ценят. Им надо так: полкило бриллиантов, стакан золотого песка…
– Я думаю, усложнить рецептуру не составит труда, – предположила я. – Смотри, вот ритуал для пресечения слухов и улучшения испорченной репутации, для него нужна просто рыба. Любая, но много. Особо гнутопальцевому клиенту можно сказать, что идеальна будет осетрина первой свежести, тогда уж точно получится не дешевый обряд…
– А что с ней делают? С рыбой? – заинтересовался Петрик.
Я заглянула в текст и скривилась:
– Фу, в нее иголкой тычут, в живую, а потом выбрасывают, приговаривая: «Как эта рыба молчит, так и слухи про имярек стихают, умирают, истлевают, в землю уходят, назад не воротятся…»
– В живую рыбу – иголкой?! А ты говоришь – не Баба-яга! И имярек этот мерзкий живодер. – Дружище передернулся.
А у меня вдруг в голове звонко щелкнуло. Рыба! Слухи! Имярек! Десять тысяч голосов!
Я спихнула с коленок макбук и вскочила.
– Куда?
– Я быстро! Надо кое-что проверить…
Дружище, конечно, от меня не отстал, заторопился следом, и вдвоем мы чуть не снесли с крыльца как раз поднимавшегося на него Караваева.
– Куда? – охнул тот, цепляясь за фигурный столбик навеса.
– Мы быстро! Надо кое-что проверить! – на бегу ответил Петрик.
Я молча мчалась, едва успевая фиксировать происходящее.
Вот кто-то отпрыгнул с моего пути – ветер с запахом ванили донес традиционный вопрос:
– Куда-а-а?
– Они быстро! Им надо кое-что проверить! – ответил за нас с Петриком Караваев с крылечка.
С таким сарказмом… Ладно, я ему это припомню.
Знакомым путем я добежала до гаражного шанхая и встала напротив ряда многоэтажных гаражей, соображая, куда двигаться дальше.
– Ш-ш-ш-ш… – зашелестел запыхавшийся Петрик и сложился пополам, упираясь ладошками в коленки. – Ш-што нам тут нуж-ш-шно?
– Правда-истина, ответы на вопросы, разгадка тайны…
Я сориентировалась и направилась к железной лестнице. Под нашими ногами она знакомо затряслась, выбивая известковую пыль из стены, и Петрик понял:
– Мы к Бабаю?
– К Бабаю, – подтвердила я.
Получилось громко: помещение, в котором мы оказались, было просторным, во весь этаж, и почти пустым. Стены и пол голые, бетонные, окна без занавесок, из мебели только несколько столов с оргтехникой – эху ничто не мешало разгуляться.
– А Бабаева тут нет. – Из-за высокой стопки бумаг, как из окопа, выглянул лысый очкарик.
– По-прежнему линяет с работы ровно в восемнадцать ноль-ноль? – Я вспомнила, что у нашего бывшего коллеги всегда была такая привычка.
– Он начальник, может себе позволить. – Очкарик вздохнул, сдув на пол пару верхних бумаг.
Петрик, добрая душа, подобрал их и вернул на место.
– А вы кто? Варяги? – Одинокий офисный труженик снял очки и потер переносицу.
– Варяги – это вроде викингов? – спросил меня дарлинг и приосанился.
– Нет, это такие внештатные сотрудники, – объяснила я. – Вольнонаемные, не значащиеся в табелях на зарплату.
– Да-да, за вас Вадим Андреич уже сам расписался, – подтвердил мою версию очкарик и потряс в воздухе разграфленным листом.
– А можно суммы посмотреть? – тут же сделал стойку Петрик.
– Нет, извините, с этим к Вадиму Андреичу. – Очкарик спрятал интересную бумагу за спину.
– Все ясно, Бабай нам недоплачивает! – сделал вывод дружище.
Я только пожала плечами, даже не сомневаясь, что ушлый чиновник отщипнет себе кусок от наших гонораров. Я вообще за другой информацией пришла.
– А Светозарная тут сидит? Или она тоже, как варяг, не в офисе работает?
– У нее где-то свой офис, это вам опять же к Бабаеву, он все курирует. – Очкарик снова спрятался за бумагами, показывая, что не желает продолжать разговор.
– Что ж, следствию все ясно, – шепнула я Петрику и пошла на выход.
Вновь потревожив трясущуюся лестницу, мы спустились, и я нагло сунулась за металлические гаражные ворота, которые не были заперты, а просто придавлены кирпичом.
В гараже было прохладно, пахло сырым цементом и… рыбой! Я пробежалась глазами по штабелям кафельной плитки и рядам мешков с цементом и шпаклевкой, в свободном углу высмотрев пару больших цинковых ведер, накрытых одной доской.
– Помоги-ка, – попросила Петрика.
Вдвоем мы подняли и аккуратно положили на пол длинную широкую доску.
– Оп-ля! – заглянув в ведро, воскликнул дарлинг. – И как это понимать?
– Ш-ш-ш! Объясню позже, всем сразу. Бери ведро.
– Я?! – Стильный Петрик в упор не видел себя с таким аксессуаром.
– И я! – Цапнув дребезжащую дужку, я охнула и понесла тяжелое ведро к выходу.
– Мы что, воруем рыбу в ведрах? – уточнил Петрик, когда я снова приперла гаражную дверь кирпичом.
– Ты что? – Свободной рукой я покрутила у виска. – Это классическая спасательная операция!
Держась в тени под балконами, чтобы не бросаться в глаза, мы прошли весь шанхай и за двадцать минут с тремя остановками добрались до гостиничной столовки. Как раз подошло время ужина.
Караваев, Покровский, Доронина, Артем и Эмма уже сидели за нашим обычным столом в эркере. При виде меня, перекошенной ведром, и симметричного Петрика Караваев открыл рот, выронив из него, как басенная ворона из клюва, какой-то сладкий кусочек, но тут же собрался, встрепенулся и безупречно светски молвил:
– Люся, как мило! Баба с ведром – это же хороший знак?
– Почему только баба? – обиженно пропыхтел Петрик, поставив ведро.
– Ты тоже очень хороший, – сказал ему Покровский и привстал, чтобы увидеть содержимое принесенных нами емкостей. – О… Вы к столу – со своим?
– Ни в коем случае! – Я задвинула ведра поглубже в тень раскидистого фикуса. – Это не для еды!
– Но это же рыба! – Зоркий Эмма по-прежнему упорствовал в убеждении, будто несъедобной рыбы не бывает.
Кстати, где-то он прав. В дореволюционном словаре Ушакова про хека было написано: «Сорная рыба, в пищу непригодна», и что? Прошло всего-то сто лет, а дискриминацией хека уже и не пахнет, мы его прекрасно едим.
– Люся? – Караваев посмотрел на меня, потом на ведро и опять на меня.
– Потерпите, сейчас мы возьмем себе еды, вернемся, и я вам все объясню, – пообещала я.
– Нам, – поправил Петрик по пути к мармитницам. – Я тоже пока мало что понимаю.
Я молча похлопала его по плечу и сосредоточилась на выборе еды.
Когда мы вернулись к столу, публика уже
