Приключения Шуры Холмова и фельдшера Вацмана (СИ) - Милошевич Сергей
Шепченко перевел дух, взял с шифоньера пачку «Ватры», закурил, и сделав пару крепких затяжек продолжил.
— В общем, посоветовавшись с Ириной, я решил «не светиться», но на похороны все-таки пошел. Думаю, вы согласитесь, что редкому человеку на земле удается посмотреть на свои собственные похороны… Спрятался я за памятниками неподалеку, наблюдаю, слушаю трогательные речи родных и сослуживцев — даже немного прослезился, ей-богу… Никогда бы не подумал, что меня так любят и ценят, да… И тут я едва не засыпался, столкнувшись нос к носу с моей дочерью. Она посмотрела на меня удивленно, но ничего не сказала. А я прикрыл лицо руками и ходу… В общем, остался я жить у Ирки этаким «живым покойником» — без документов, без имени, без квартиры, без денег — без ничего. Устроиться на работу в таком положении я, естественно, не мог, да и вообще, я очень редко рисковал покидать Иркину квартиру, справедливо опасаясь, что меня узнает кто-либо из близких или бывших коллег. А деньги нужны были — зарплата Ирины была не столь уж большой, а лишний рот надо кормить. Выход нашла сама Ирина. устроившись на надомную работу, которую выполнял я. Вот, вырезаю эти пластмассовые звездочки, будь они прокляты…
Богдан Тарасович злобно пнул кулаком в коробку, отчего та упала на пол. Пластмассовые звездочки весело рассыпались по квартире.
— Время шло, и чем дальше, тем меньше оставалось шансов что-либо исправить в чрезвычайно дурацком положении, котором невольно очутился я. Целыми днями и неделями сидел я в этой квартире безвылазно, вырезал звездочки и постепенно глухая тоска закрадывалась в мое сердце. Даже ежедневная близость с Иркой не радовала меня. Наоборот, постепенно я начал испытывать к ней все нарастающее раздражение и даже неприязнь. Ведь она косвенно тоже была виновата в случившемся, И в том, что я, здоровый и еще молодой мужик стал навеки прикован к этим четырем стенам, как какой-то инвалид. Особенно меня угнетала тоска по детям. Денису и Ленке, которых я просто обожаю. Мысль о том, что мне с ними уже никогда не придется быть вместе доводила меня просто до умоисступления! Особенно невыносимо мне стало в последние часы старого года. Вокруг народ веселится, музыка, хлопушки там всякие — а я сижу один-одинешенек… Ирка с дочкой к больной мамаше уехала в Тирасполь, да так там и осталась на новый год. Посидел я так, поскучал, выпил пару стаканов водки… И такая, знаете, меня тоска за душу взяла — сил моих нет! В общем, возникла у меня под влиянием этой тоски и выпитой водки очередная авантюрная идея. Захотел я немедленно, хоть одним глазком взглянуть на своих детей, на свою семью — как они там, бедные, без меня новый год справляют… Сказано-сделано. Отправился я немедленно к своему дому, залез по дереву на свой балкон и смотрю через балконное окно на детишек, жену, сидящих за праздничным столом и поверите — плачу, да… И тут черт меня дернул поскользнуться на куче смерзшегося снега и прижаться лбом к стеклу! Дети и жена меня увидели, крик подняли… Я, естественно, сразу прыг на дерево — и ходу вниз. Да не удержался и свалился — хорошо, что под деревом куча не то земли, не то песка была…
— А сегодня вы зачем к своему дому ходили и за женой и детьми следили? — полюбопытствовал Шура и улыбнулся, глядя как вытянулось от удивления лицо у Богдана Тарасовича. — Тоже тоска обуяла?
— Да вы сам дьявол, товарищ милиционер… — растеряно пробормотал Шепченко. — Все знаете… Да, сегодня меня тоже тоска обуяла. Сегодня ведь у Леночки день рождения… Мне Ирка из своих волос накладную бороду соорудила, так теперь я стал смелее из дома выходить. Мне, главное, на них хоть одним глазком взглянуть, на детишек-то — и уже на неделю легче…
— А почему вы собственную бороду не отпустите? — спросил Шура. — Да, понимаете… — покраснел Богдан Шепченко. — Мне год назад в харьковском метро турникетом эти самые… которые в общем… ну эти самые… прижало. Что-то там в турникете не сработало, задвижки хлоп — и эти самые, прижало. С тех пор у меня борода не растет.
Холмов улыбнулся, подумал намного и задал еще один вопрос. — А зачем к вашей вдове… то есть, я хотел сказать жене перед новым годом приходила Ирина Кулешовская? И еще эти дурацкие десять рублей принесла, вод видом материальной помощи от профкома.
— А-а… — тоже улыбнулся Шепченко. — Это я ее попросил. Понимаете, у меня радикулит разыгрался со страшной силой. А в этом случае мне помогает только одно средство — кальсоны с подшитой в них сзади шкуркой канадского кролика, и придумал, чтобы Ирка пошла ко мне домой под видом профсоюзной активистки и незаметно стащила мои специальные кальсоны, из шкафа, где они всегда лежали. Что она успешно и сделала. А что касается десяти рублей якобы материальной помощи — так это для пущей убедительности. Большую же сумму, чем десятку мы выделить не смогли — с деньгами у нас туго…
— Так вот куда девались ваши кальсоны, — задумчиво процедил Шура. Услышав это сообщение, он окончательно убедился, что его собеседник не врет, и что перед ним действительно сидит сам «покойный» Богдан Тарасович Шепченко. — Что ж, действительно невероятная история…
Глава 7
— Невероятная история, — повторил Холмов. — Хоть водевиль пиши. Однако буду с вами предельно откровенен. За то, чтобы я отыскал незнакомца, находившегося в новогоднюю ночь на ее балконе, ваша супруга обещалась «отстегнуть» мне семьсот рэ. Я не намерен отказываться от этих денег, тем более, что я потратил на это дело больше двух недель собственного драгоценного времени. Так что попрошу вас немедленно одеться и следовать за мной.
— Куда следовать? — испугано вскричал Богдан Тарасович.
— Домой, известно куда, — усмехнулся Холмов. — На ясные очи любимой супруги…
— Нет, только не это, — решительно замотал головой Шепченко. — Я никуда не пойду!
— Поведу силой, — с угрозой произнес Шура, доставая из кармана наручники. — Будьте благоразумны. Ваша игра проиграна, неужели вы этого не понимаете?
— Я все понимаю, — уныло согласился Шепченко. — Только может быть, все-таки есть какой-то иной выход? Сколько, вы говорите, моя жена обещала вам денег?
— Семьсот рублей, — сухо повторил Холмов.
— Я вам дам тысячу. Только оставьте меня в покое и никому не рассказывайте об этой дикой истории.
— Давайте, — легко согласился Шура, протягивая руку.
— Сейчас у меня их нет, — развел руками Богдан Тарасович. — Потом… В течение года…
— Ну нет, ищи дураков, — хмыкнул Шура. — Так, давай, быстренько собирайся и не заставляй меня нервничать.
— Неужели вы столь жестоки, что за каких-то семьсот готовы погубить человека, попавшего в беду?! — дрожащим голосом вскричал Шепченко.
— Вы же мужчина, в конце концов, а мы, мужики, должны помогать друг другу в подобных ситуациях, иначе…
— Но ведь ваша жена вас любит, я это вижу, — смягчился Шура. — Мучается, вспоминает вас… Откроетесь ей, покаетесь — и заживете по-прежнему в добре и согласии…
— Это она сейчас меня любит, пока и мертвый! — раздраженно махнул рукой Богдан Тарасович. — А пройдет немного времени, и она мне жизни не даст, я знаю… А что я скажу соседям, детям, родственникам, коллегам? Мол, здрасте, я Шепченко, благополучно воскрес через четыре месяца после кончины. Новый Иисус Христос — Шепченко. «Шепченко воскрес!» «Воистину воскрес!»… последнюю фразу Богдан Тарасович произнес столь забавным голосом, что Холмов невольно расхохотался.
— Что ж, возможно вы и правы, — став вновь серьезным, задумчиво произнес он. — Нельзя все в этом мире измерять исключительно рублем. Действительно, вы попали в большую, хотя и нелепую беду, и вам нужно помочь. Но как это сделать?
Шепченко судорожно пожал плечами и ничего не ответил. В комнате воцарилось напряженное молчание.
— Вот если бы вы смогли бы достать мне какой-нибудь паспорт… — наконец осторожно произнес Богдан Тарасович, настороженно наблюдая за тем — какую реакцию вызовут у Холмова эти слова. — Тогда бы я, пожалуй…
— Да паспорт достать-то, в общем, несложно, — перебил его Шура, раздраженно махнув рукой. — Но сам паспорт без прописки, трудовой книжки, военного билета а главное — достоверной житейской легенды является никчемной бумажкой.
