Алена Смирнова - Вечеринка с продолжением
Она хорошенько упаковала подушку в мешок из-под картошки, уложила назад в сумку и поехала на дачу. Мать как раз ходила купаться. Возвращаясь, она наткнулась на дочку, запирающую сарай.
— Я посмотрела, есть ли там еще старые «Огоньки», — предупредила расспросы Эльза. — Накромсаю картинок поярче и художественно оформлю место, на которое не хватило обоев.
— Молодчина, — одобрила мать.
Только тогда обе сообразили, что еще не поздоровались.
Вечером мать начала переживать из-за брошенной Эльзой без присмотра квартиры. Отец лежал в больнице, так что вообще-то они разделили обязанности: мать надзирала за дачей, а Эльза — за городским жильем. Обе любили порассуждать о том, что ни тут, ни там брать грабителям нечего. Однако рисковать последним не собирались. Эльзе и самой уже хотелось заявиться к Галке и пообщаться с ней этак свободно, зная, что вороха хлама в сарае до поры скрывают доказательства их равноправия. Она не заставила себя упрашивать и поспешила на электричку. С вокзала, не заходя домой, Эльза отправилась к подруге. Когда дверь открылась, девушка вскрикнула: на пороге стоял пожилой грузный милиционер и приглашал войти радушно, но настороженно.
Полковник Измайлов вызвал Балкова и Юрьева днем, когда Эльза дремала в мансарде. Сыщики были собраны, напряжены и немного нервны, как всегда в начале расследования, поэтому беспрестанно курили. Эльзе наверняка понравились бы оба парня. Только неизвестно, какие чувства всколыхнулись бы в ее едва успокоившейся после штормовых волнений душе, вздумай лейтенанты считать, сколько денег, драгоценностей, произведений искусства прошло через их не физическим трудом добывающие хлеб насущный руки. Искушение оставить себе в качестве сувенира какую-нибудь безделушку стоимостью в коттедж преодолевалось ребятами без лишних самоистязаний: со всех этих прелестных вещиц чья-то кровь отмывалась чьими-то слезами. Есть на свете люди, умеющие мстить подонкам за пролитие не только собственных, но и чужих слез и крови.
К концу совещания у полковника дело представлялось интересным для любителя детективов, в которых авторами милосердно опускаются муторные детали поисков, и очень скучным для профессионалов, ибо сплошь из этих самых деталей состояло. Уже выяснили адрес Галины Савельевой, уже присвистнули, когда оказалось, что зарезанные студенты были ночью в доме, во дворе которого убили коммерсанта. Особняком стояло удушение девушки в ЦУМе. Личность ее все еще устанавливали, а время шло.
Сергей Балков «отстрелялся» быстро: последний день жизни коммерческого директора был самым обыкновенным. Балков опросил массу людей, но ничего особенного не выяснил. Надежды на то, что пока не взошедший ясным солнышком над горизонтом расследования руководитель фирмы добавит красок в блеклый портрет погибшего, были наивны.
У Бориса Юрьева результаты получились еще скромнее. Обоих опознанных на снимке ребят не было в городе. А жертвы — парень и девушка, приехали учиться из разных сельских районов, их связи в пору летних каникул грозили остаться секретом до осени. Борис никак не мог привыкнуть к равнодушию людей друг к другу. Мальчики, более года вскладчину снимавшие кров, так и не сдружились. «Не интересовался, не спрашивал, не лез в его дела», — вот, в сущности, и все, что твердил сосед убитого.
— А ну-ка хватит юлить, — взорвался наконец Юрьев. — Он при тебе собирался в гости? При тебе. Молча? Не поверю, лучше не ври.
— Молча, почти молча, — уперся свидетель злосчастных сборов. — Похвастался, что своими глазами увидит хату Савельевой, у которой денег куры не клюют. И размечтался познакомиться с «племянником того самого Малеева».
Измайлову Борис вынужден был доложить:
— Понимаю, что не осчастливил вас, Виктор Николаевич, но ничего, кроме я, от юнца не добился.
— Как звать-величать племянничка? — вскинулся вдруг Сергей Балков.
— Игорь, — удивился порывистости Сергея Юрьев.
Балков с каким-то суеверным ужасом уставился на Измайлова. Полковник понял:
— Не томи, Сережа, кем он у тебя числится?
— Директором, — выдавил из себя присмиревший вмиг Балков.
— Труба дело, — не стал осторожничать Борис. — Если убийство деревенских студентов — продолжение «городской заказнухи», мы напрасно напрягаемся.
— Оно может быть еще и следствием, — пресек пораженческие высказывания Измайлов.
— Сергей, а ведь нам с тобой командировки семафором светят, — предрек Юрьев.
Телефон резко взвизгнул, и трое сыщиков уставились на него, как на средоточие прошлых, нынешних и грядущих бед. Полковник снял трубку и положил ее назад недрогнувшей рукой. Вот голос его чуть подвел:
— Еще один мальчик, в кабинке на пляже. Друзья опознали. Сказали, ушел с каким-то мужиком, даже не успев раздеться, и долго не возвращался. Избит. Ножевое ранение, но жив, в реанимации. Тоже был в гостях у какой-то сокурсницы накануне…
— Виктор Николаевич, — поднялся Борис.
— Поезжайте оба, — перебил Измайлов. — А к Савельевой я наведаюсь сам. Там весь райотдел на ногах из-за коммерсанта, помогут, если надо. Сколько, говоришь, студентов гудело?
— Много, — глухо бросил Борис.
— Тогда бегом марш, парни.
Отправляясь к Савельевой, полковник Измайлов прихватил с собой вымотанного участкового.
— Докладывай обстановку, Александр, — сочувственно сказал он.
Участковый поднимался на третий этаж пять раз. Девушки не застал ни поздно вечером, ни рано утром. Да, шумели всю ночь убийства. Да, собака во все его посещения вот так же заходилась то в визге, то в рыке. Впрочем, нет, вчера часа в два было тихо. А в пять псина опять подавала голос откуда-то издали. Так ведь она не заводная, может и заснуть. Вообще, хозяев, расположенных издеваться над животными, оставляя их в одиночестве сутками, Александр бы наказывал… Приказ ломать дверь изумил участкового до классического отвисания челюсти. Ей не суждено было вернуться на место сразу: похожего разгрома ни в одном боевике не показывали.
Полковник же только поморщился, как случается с непосредственными людьми в моменты злости на себя. Перешагивая через опрокинутые стулья, тряпки, осколки, он двинулся к фотографии в рамке на стене. И выругался так, как видавшим виды милиционерам еще не доводилось слышать. Беспечно улыбающаяся красотка, которую все приняли за артистку, была девушкой, убитой накануне в ЦУМе.
Измайлов вдруг преобразился. Сейчас у него было выражение лица, приписываемое обывательской молвой закоренелым преступникам: мрачное, холодное и жестокое. Итак, по результатам экспертизы, двое подонков продырявили коммерсанта. Двое. Чтобы справиться с несчастными любовниками, одного тоже могло не хватить. Они убрали парня из «девятки» и торопливо принялись за устроивших ночную попойку студентов. Свидетелей убийства? Зачем их пытать? Тогда свидетелей чего? Есть ли какой-то список, план, предел? Или опасность грозит всем без исключения недавним гостям этого испоганенного дома? Что они искали здесь? В снимаемой мальчишками квартиренке? Что? Впрочем, в любом случае искомого они не обнаружили, иначе не напали бы на парнишку на пляже. Или последний случай не имеет отношения к этому делу? У Савельевой в сумочке не было ключей, теперь понятно, почему. И ее не истязали. Значит, они считали, что необходимое им спрятано в ее квартире. Но как нечто из машины могло сюда попасть? Ладно, они разочаровались и пошли по следам остальных. Какое там «пошли», бросились, кинулись, рванулись.
— Работайте, люди, как проклятые, пашите, только найдите что-нибудь стоящее, — обратился полковник к вызванному подкреплению.
Люди, безукоризненно владеющие своим ремеслом, промолчали, сделали вид, будто не заметили слабости Измайлова, произносящего лишние, глупые в общем-то слова только с отчаяния. Покосились сочувственно.
А полковник метался по комнатам, казалось, бесцельно, часто подходил к двери, с которой сражался крупный зверь, и пытался его успокоить:
— Потерпи, милый, дойдет и до тебя очередь, вызволим.
Случилось обещанное неожиданно. Измайлова позвали в кухню, где нежная Эльза успела потерять сознание. Откачивали ее рьяно, но долго. Наконец девушка умоляюще попросила: «Скажите, что это неправда». Полковник придвинул к ней свой табурет и тихонько заворчал на ухо что-то равномерное и равнозвучное. Когда ее щеки вымокли в слезах основательно, Измайлов начал задавать вопросы.
Если бы Эльза хоть на долю секунды связала гибель Галки с тем, что взяла подушку с деньгами, она бы рассказала полковнику все. А потом сошла бы с ума, чтобы защититься от давящего денно и нощно чувства вины. Инстинкт самосохранения, вот что безошибочно, четко и вовремя сработало в психически здоровой Эльзе. «Мы, дочка, нищие, зато никто нам не завидует. А на савельевское добро каждый рот разевает, когда-нибудь дообогащаются до беды», — тенью укрыла плавящийся девушкин рассудок излюбленная материнская вариация на тему: «Бедность — не порок». Эльза помнила любой, даже случайный звук и запах позавчерашней ночи. Однако о машине, покойнике и деньгах она забыла напрочь, действительно забыла.
