Дональд Уэстлейк - Приключение — что надо!
Иду, иду, иду.
Гребень. Спуск. Она встает, цепляясь за ствол дерева. Голова кругом. Земля темнее неба, под ногами — ночная чернота. Голоса все слабее, хотя еще слышны. По ним можно ориентироваться, как по звуковому бую. Пусть они звучат прямо за спиной.
Хлюп, хлюп. Вода. Журчит справа, плещется слева. Пойти вдоль ручья? Нет, в другую сторону. Хлюп, хлюп, хлюп. Холодная вода лечит порезы. Стоп. Надо сесть в ручей, отмыть руки, ополоснуть разгоряченное лицо. Пш-ш-ш, — шипит пар. Но это шутка. А вот голыши на дне — не шутка. Встать. Идти дальше, дальше.
Ти-и-и-ишь. О, ти-и-и-и-ишина! Долго ли? Как же темно. Ни ручья, ни света. Шаг. Еще шаг.
Есть ли звезды? Ой, господи! Не смотри вверх! Там такая жуткая круговерть!
Все время голод. Наверное, от ходьбы и бега. Но надо крепиться. За пазухой и так уже всего три лепешки. Остальные она сжевала. Суховаты и жестковаты, но на вкус ничего, сойдут.
Тропинка. Точно? Да, точно. Узкая тропка, убегающая вниз и чуть влево. Тьма кромешная. Валери пошла, балансируя руками. Последние две лепешки прилипли к коже.
Ой! Она споткнулась о поваленное дерево и рухнула прямо на какого-то мужчину. На мужчину? Значит, надо откатиться подальше. Кукиш ему, а не Валери.
Замигали фонарики, зазвучали мужские голоса. Тут кто-то спал, или устраивал привал, или что-то еще. Валери, разинув рот, смотрела на них, но ее прищуренные глаза видели только свет фонарей и маленькие коренастые фигурки в пятнистых защитных мундирах и панамах, да еще оружие. Солдаты. Британские гуркские стрелки. Патруль.
— Спасена! — с радостным изумлением сказала Валери и блаженно улыбнулась, закатив глаза.
ПОВТОРИТЕ ДЛЯ ВСЕХ
Вернон заглушил мотор микроавтобуса и немного посидел в темноте, глядя на стену отеля «Форт-Джордж» и заставляя себя успокоиться. Все будет в порядке. Все удастся.
Эх, если б только деревня еще не была выбрана. Та, в которую завтра поедут журналисты. Вернон сделал, что мог, но было уже поздно. Деревню выбрали, и не ту, в которую хотел бы отправить репортеров полковник.
С великим трудом Вернону удалось заделаться шофером в завтрашнюю экспедицию. Затем, используя авторитет отсутствовавшего Сент-Майкла, он сумел устроить так, чтобы его вызвали в Белиз-Сити. Якобы для того, чтобы быть рядом с журналистами и пораньше тронуться в путь. Но на самом деле он хотел подстраховаться на случай, если распоряжение захотят отменить. Он здесь, и делать это уже поздно. Так что поведет машину он, и никто другой.
И он ошибется. Всякий честный человек может ошибиться. Он отвезет журналистов в другую деревню, очень похожую на ту, которую указали власти. А потом все кончится. Дело будет сделано, и вместо тонкого каната он почувствует под ногами твердую землю. Наконец-то!
Он содрогнулся и вытащил ключ зажигания, потом взял с пола сумку с пожитками и выбрался на битум мостовой.
Портье встретил его с прохладцей и подобострастием одновременно. Подобострастие объяснялось тем, что номер был оплачен правительственным ведомством, а холодность — тем,
что Вернон явно работал в этом ведомстве каким-то мелким служащим.
«Ничего, вот разбогатею…» — подумал он, но на этот раз мысль никак не удавалось довести до конца. Вернон со вздохом заполнил гостевой бланк, потом показал портье список.
— Тут остановились вот эти журналисты. Утром я должен с ними встретиться. Вы…
— По-моему, они в баре, — холодно и подобострастно сказал портье.
И Вернон отправился в свою комнату. Он распаковал вещи, сходил в ванную и умылся. Он сходил в ванную и принял пилюли от изжоги. Он сходил в ванную и сменил рубаху. Он сходил в ванную и причесался. Он сходил в ванную и снова умылся. Он выключил свет и спустился в бар, где стояли круглые столики. Два из них были заняты. За одним пили пиво четыре угрюмые молчаливые личности, явно не журналисты, а за вторым сидела разношерстная компания из семи человек. Эти наверняка были репортерами: все разом что-то говорили, и никто никого не слушал. Вернон подошел к ним и стал ждать, пока не наступит пауза во всех семи монологах сразу или пока кто-нибудь не заметит его.
И вот кое-кто его заметил. Худосочный остроносый человек с серым лицом, в рубахе «сафари» и американских армейских брюках поднял глаза, увидел Вернона и сказал с характерным для восточного Лондона акцентом:
— Вот и хорошо. Повторите для всех.
— Я не официант, — отвечал Вернон.
— Не официант? Тогда катитесь. — Человек снова повернулся к своей стрекочущей братии.
— Я ваш водитель, — сообщил Вернон.
— Да? — Человек оглядел его с головы до ног. — И куда же я еду?
— В Рекуэну, — ответил Вернон. Поселение назвали так по фамилии большинства его жителей.
— Это завтра, — сказал человек.
Еще двое, в том числе и единственная в группе женщина, тоже умолкли и глядели на Вернона, прикидывая, какие развлечения или новости он может им предложить.
— Я пришел представиться и сообщить, что буду ночевать здесь, в гостинице, чтобы завтра выехать пораньше.
— Молодчина! — воскликнул остроносый. — Говорите, пришли представиться?
— Меня зовут Вернон.
— Ну, как жизнь, Вернон? Скоро ты узнаешь, что я — Скотти. А эта болтунья слева — Морган Ласситер, бабенка мирового класса и…
— Тебе уж таких точно не видать, — сказала ему Морган Ласситер, тихо и спокойно, как будто уже привыкла к ему подобным. Выговор у нее был безликий. Казалось, она училась английскому у компьютеров где-нибудь на Марсе. Она деловито кивнула Вернону и добавила: — Рада познакомиться.
— Взаимно, мэм.
— Вся эта компания… — Скотти умолк и, грохнув стаканом о стол, заорал: — Ну, вы, щенки, молчать! К нам пришел Вернон. Вот он, наш водила Вернон. Ясным ранним утром он увезет нас из этой чертовой дыры в другую чертову дыру, а потом доставит обратно. Возвращение входит в число услуг, Вернон, я не ошибаюсь?
— Да, — сказал Вернон.
Скотти махнул рукой сперва налево, потом направо.
— Это Том, хороший американский фотограф. Он сгибается под тяжестью передовых достижений американской техники. Верно, Томми?
— Пошел ты в задницу, — ответил Томми.
— Прелестно, — сказал Скотти. — Это Найджел, певец мировой скорби. Не просто австралиец, а газетчик. Но теперь он в Эдинбурге, в ссылке. Забылся как-то раз и написал правду.
— Разделяю мнение Томми, — отвечал Найджел.
— Своего у него никогда не было, — заметил Скотти. — Вот Колин, гордость Флит-стрит, а это Ральф Уолдо Экштайн, который никому не говорит, почему его выгнали из «Уолл-стрит джорнел» и…
— Разделяю мнение Томми.
— Ладно, ладно. Вот что, Вернон, мальчик мой. Вам, наверное, сказали, что нас шестеро.
— Совершенно верно.
— Но здесь, как вы без труда увидите, семь человек. Может, Морган родила? Забудьте об этом. Глупая мысль. Нет, просто даже в этой богом забытой дыре, на этом аванпосту империи, который, как правильно заметил Олдоз Хаксли, стоит на пути из никуда в никуда, журналисты умудряются выискивать друг дружку, чтобы вместе выпить и обменяться свеженькими враками. Вот этот господин с прекрасными усами — Хайрэм Фарли, редактор, к вашему сведению. Из самого знаменитого американского журнала под названием «Вздор». О, нет, прошу прощения, «Взор».
Фарли сидел, подавшись вперед, и без улыбки смотрел на Вернона. Он молчал и, казалось, изучал глаза водителя, выискивая в них что-то. Вернон почувствовал, что спине становится холодно. Он знает. Но каким чудом? Нет. Надо взять себя в руки.
— Мистеру Фарли очень хотелось бы поехать завтра с нами, — продолжал Скотти. — Если можно. Он решил тряхнуть стариной и разнообразить свой отпуск. Вы уж скажите «да», пожалуйста.
— Да, — сказал Вернон.
САТАНИНСКАЯ ПЛЯСКА
Двадцать маленьких чертей-богов стояли на подстилке из пальмовых листьев. Их колени были вывернуты и согнуты, руки широко разведены; глаза зловеще блестели, а пасти искажала порочная ухмылка, и из них торчали раздвоенные языки, готовые ужалить. В пламени свечей казалось, что идолы пляшут. Кэрби моргнул, прокашлялся и сказал:
— Хорошо, Томми, очень впечатляет.
— И тебя проняло? — спросил Томми, опуская свечу пониже. Дьявольские тени увеличились и заплясали на стене хижины.
— Действительно прекрасно, Томми, — похвалил Кэрби. На улице шло торжество в честь Кэрби и Инносента. Розита с двумя индейцами все еще искала где-то в темноте Валери Грин, но все понимали, что сегодня царицу джунглей уже не найти. Хорошо бы с ней ничего не стряслось.
В другой хижине Инносенту показывали домотканые накидки и отрезы, обработанные самодельными красителями. Томми воспользовался случаем и привел Кэрби сюда, чтобы доказать, что не терял времени зря и действительно сделал обещанных Чимальманов.
Образ, повторенный два десятка раз, плясал в неверном свете. Десять дюймов в высоту, семь в ширину. Каждая глиняная фигурка была приспособлена для возжигания благовоний, каждая немного отличалась от других. Все они выглядели старыми, потому что их подержали в земле и чуть побили.
