Людмила Милевская - Кикимора болотная
— Обнялись и с песнями пошли, — сообщил Иван Федорович, на которого опять снизошло озарение. — Потом Сергею захотелось отлить…
Маруся схватилась за сердце, закатила глаза и прорычала:
— О ужас! Уроды! Уроды позорные! Иван Федорович виновато заморгал глазами и заблеял:
— Ну, Марусечка, это же нормально, мы же пили пиво, много пива.
— Они еще и Пиво пили, — с безысходностью обратилась я к подруге. — Яда им показалось мало.
Она уже потеряла способность комментировать и лишь шептала:
— Уроды… Уроды…
— И что было потом? — спросила я, готовая ко всему.
Иван Федорович, ища подсказки, вопросительно посмотрел на Евгения, но тот чесал в затылке и мучительно припоминал. Тогда на Ваню снизошло новое озарение.
— А-аа! — закричал он. — Так Женька же вспомнил, куда мы шли, и расстроился, и заспешил.
Щипцы мигом поднялись в воздух, и Марусин истошный вопль прокатился по кухне:
— А ты, значит, не расстроился! А ты, значит, не заспешил! Так вот тебе! Вот тебе!
— Марусенька! — плаксиво задребезжал Иван Федорович. — Я тоже расстроился, я тоже заспешил, но не смог подняться!
— Изверг! — гаркнула Маруся и хватила об пол щипцами.
Они рассыпались на части.
— Дальше я помочь ничем не могу, — искренне признался Евгений. — Я упал под лестницей в соседнем подъезде и уснул.
Мы с Марусей скрестили взгляды и, схватившись за сердце, хором воскликнули:
— Уроды!
Иван Федорович мучительно соображал, чем бы порадовать нас, и сообразил-таки.
— Вспомнил, — ликуя, сообщил он, — потом ушел Серега. Я просил его не бросать меня, но он сказал, что Елена ему башку оторвет, и ушел.
Я не стала рассказывать, что в интерпретации Сергея все было наоборот: он просил Ивана пойти с ним, а тот наотрез отказался.
Я лишь сказала:
— Сергей на вечеринку тоже не пришел. Видимо, заснул в другом подъезде.
Хорошо, что в нашем доме много подъездов. На всех пьяниц хватит.
Марусю крепко заклинило.
— Уроды, уроды, — приговаривала она, закатывая глаза и качая головой.
— Ваня, а ты-то чем занялся в кустах? — полюбопытствовал Евгений.
Иван Федорович развел руками:
— А хрен его знает. Думаю, заснул. Маруся вышла из ступора и спросила:
— И долго ты там спал?
— Вот уж не помню. Да и как разберешь? Темно было, когда заснул, темно было, когда проснулся. Встал и пошел на вечеринку, трезвый как стеклышко уже…
— Можно подумать, — скептически отозвалась Маруся, с тоской глядя на рассыпанные по полу «останки» щипцов. — Напился, упал, заснул, проснулся и трезвым пошел на вечеринку. Тогда я не поняла, когда же ты насиловал, если все происходило в такой строгой последовательности.
Иван Федорович удивленно развел руками.
— Так в промежутке, наверное, — растерянно сказал он и добавил:
— Я так думаю.
— А я думаю, что он вообще никого не насиловал, — решил вступиться за собутыльника Евгений.
Я поспешила охладить его пыл и сказала:
— Лучше подумай над тем, почему Старая Дева видела в кустах тебя одного, когда там валялась целая компания.
Евгений сник и умолк.
— Ну? — грозно обратилась Маруся к Ивану Федоровичу. — И почему же ты не дошел, когда мы так тебя ждали? Куда ты еще завернул? В какой подъезд?
Он неожиданно обиделся:
— Ни в какой подъезд я не заворачивал, а пошел прямо к Соне.
— Так почему же ты ко мне не дошел? — изумилась я. — Что тебе помешало?
— Не что, а кто, — уточнил он. — Я встретил соседку твою, Татьяну. Она сказала, что все только что уехали на машине. Я и не пошел. Что ж было идти, когда все уехали.
Это сообщение почему-то несказанно порадовало Марусю.
— Он не врет! — закричала она так, словно не было у него никаких грехов. — Татьяна действительно была во дворе, когда мы уезжали. Она стояла и болтала со Старой Девой. Значит, мы разминулись совсем немного. Иди, поцелую.
Она протянула ему руки. Ее Ванечка тут же погрузился в ее объятия.
«Что-то здесь не так, — подумала я. — Гости ушли, а следом приползла Жанна. Выходит, ее изнасиловали после того, как Иван Федорович покинул кусты, если, конечно, исключить его. Дьявол! Я запуталась».
— Маруся, — сказала я, выразительно показывая ей на дверь, — надо поговорить.
Она мигом все поняла и перестала обниматься со своим Ваней. Мы отправились в гостиную.
— Ты ему веришь? — строго спросила я.
— Даже не знаю, — со вздохом ответила она. — С одной стороны — не верю, потому что мужчинам верить нельзя никогда, а с другой стороны, как подумаю…
Слушай, старушка, неужели он мог изнасиловать кого-нибудь, кроме меня?
Я всплеснула руками:
— Ты невозможна! Конечно, мог. Мужчины все могут. А твой Ваня вообще темная личность. Я всегда с подозрением смотрела на то, как он кусает твои щеки и кричит при этом с каким-то нездоровым восторгом: «А щеки! А мои щеки!» Это что, по-твоему, нормально?
Маруся изумилась:
— Что же здесь ненормального?
— А ты представь, что мой Астров таким же образом кусает меня.
— Фу, мерзость какая, — содрогнулась она. — Да, в этом есть что-то неприличное, садистское.
— А я о чем? Я о том же. Иван Федорович вполне может изнасиловать кого угодно, но ты пока никаких мер не предпринимай до моего разговора с Татьяной.
Там уж посмотрим.
— Да-да, конечно, — охотно согласилась она, совершенно не способная на еще какие-либо меры. Щипцы уже были разбиты.
Мы вернулись на кухню. Мужчины о чем-то совещались громким шепотом.
Увидев нас, они с видом мелких воришек замолкли и разом потянулись к сигаретам.
— Женя, домой! — скомандовала я, после чего мой Астров вздохнул с облегчением.
— Знаешь, за что я люблю твою Марусю? — признался он мне уже в машине.
— За что? — вспыхнула ревностью я.
— Она дарит мне вкус к жизни. Как-то сразу начинаешь понимать, что ты счастлив…
— Что нет у тебя Маруси? — уточнила я.
— Примерно так, — согласился он.
Глава 22
— Три часа ночи. Неужели ты разбудишь Татьяну? — с опасением спросил Евгений, когда его «Тойота» въехала в мой двор.
— Разбужу? — рассердилась я. — Да она сама кого хочешь разбудит. Она вообще никогда не спит. У нее же гости.
— Но к Татьяне я с тобой не пойду, — категорически заявил он.
— Конечно. Ты пойдешь спать. Ведь завтра же необходимо передать в надежные руки кассеты.
Астров почему-то испугался:
— Какие кассеты?
— Как это какие? Те, что лежат в бардачке, если ты, конечно, мне не соврал.
Евгений вздохнул с облегчением, и я поняла, что действительно пора отпустить беднягу на покой. Работа у него беспокойная, рано приходится вставать, а тут еще я со своими поисками.
— Да, кассеты надо передать, — зевая сказал он. — Сонь, я до дому не доеду. Прямо здесь, в машине, сейчас и засну. Можно?
— Еще чего. Изволь подняться и заснуть в моей спальне. Тут и спать-то осталось каких-нибудь три часа. А я за это время как раз переговорю с Татьяной.
— Очень надеюсь, что тебе этого времени хватит, — сказал Евгений. — Потому что утренний кофе я мечтаю получить из твоих нежных ручек, а не из рук Жанны.
Опасения Евгения были не напрасны. К утреннему кофе мне удалось вырваться с большим трудом, но время не было потрачено без пользы.
Когда я пришла к Татьяне, пир был в самом разгаре. К гостям, с которыми я уже успела познакомиться, добавилась еще и моя старая подруга — баба Уля. В прошлом году она приезжала в Москву на очень серьезную операцию и выпила здесь столько, что не понадобилось никакой анестезии. Нет, доктора, конечно, все сделали как положено, но только для того, чтобы баба Уля не пела громко во время самой операции. К их удовольствию, она уснула, и операция прошла успешно.
Теперь Уля приехала на осмотр и консультацию.
Мы с ней сразу полюбили друг друга. Не знаю почему, но меня с детства тянуло к простым русским женщинам, ну к тем, что и коня… и в избу…
Баба Уля была как раз такая.
— А-аа! — радостно закричала она, увидев меня. — Сонька! Да иди же я тебя поцелую!
Терпеть не могу целоваться с пьяными и избегаю этого всю жизнь, но с ней я поцеловалась охотно. Она сгребла меня в охапку, придавила своей необъятной грудью и не отпустила до самого утра.
— Да Татьяна, налей же ты Соньке, красавице нашей. Да больше лей, больше, мне для нее ничего не жалко. Да пей, Сонька, пей. Пей да не закусывай.
Баба Уля с любовью завела прядь моих волос за ухо, с интересом потрогала мои сережки и чмокнула меня в лоб.
— Красивые висюльки, — сказала она. — Те, что ты мне дарила, хуже. Эти лучше.
— Я вам и эти подарю, — пообещала я.
— Ой, да Татьяна, налей же Соньке! — пуще прежнего закричала бабуля. — Да мне же для нее ничего не жалко. Пей, Сонька, пей и теперь закусывай.
Я выпила, закусила и, пока еще не поздно, быстренько перешла к делу.
— Татьяна, ты друга моей Маруси знаешь? — спросила я.
