Людмила Милевская - Продается шкаф с любовником
И Верховский обещание выполнил, хотя теперь уже точно знал, что Наташа ему лгала: в леске за дачей Морковкиной тайком от него стреляла из пистолета, который якобы давно утонул.
Далила подумала: «Представляю, сколько вопросов у него появилось в связи с этим открытием, а он, расставаясь, был спокоен».
Ах, какое там «спокоен»! Ах, как они расставались!
У него вертелось на языке «я вам позвоню», у нее — «ни в коем случае не звоните, не надо». Он хотел проводить ее до квартиры, она не позволила, демонстрируя холодность, он задохнулся, дышал…
Не дождавшись ответа на обойму вопросов, Замотаева прервала ее размышления.
— Далила Максимовна, я к вам взываю, как к последней надежде, нам нужно встретиться, срочно, — с манерной мольбой попросила она.
— Как срочно?
— Прямо сейчас.
— Я согласна. Где?
Наташенька помялась и жалобно попросила:
— Пожалуйста, приезжайте ко мне.
— Немедленно еду, — пообещала Далила.
Глава 26
Возвращая трубку на телефон, Далила с усмешкой подумала: «Здорово моя Елизавета Наташеньку напугала».
Выходя из квартиры, она поежилась: «А что, если это ловушка?»
И мгновенно отбросила мысль: «Ерунда».
И тут же себя успокоила: «На всякий случай позвоню Женьке, сообщу, куда направляюсь».
Уже в дороге, набирая номер племянника, Далила вспомнила про пули, лежащие в сумочке, и звонить передумала — изменила маршрут.
«Заскочу к Женьке на Просвещения, разбужу собачонка, а потом — к Замотаевой», — решила она.
Евгений, против ее ожиданий, не спал, но и тетке он не обрадовался.
«Ее „светлость“ принимает в постели», — догадалась Далила и со зловредной уверенностью (подспудная ревность — и у психоаналитиков есть подсознание) проследовала в гостиную.
Бонд почапал за ней, не зная, как остановить нашествие родственницы.
— Ты почему без звонка? — бубнил он, старательно прикрывая перед любопытным взглядом Далилы дверь спальни.
— А что? — с вызовом спросила она.
Евгений пожал плечами:
— Я не один.
— У меня к тебе срочное дело, касающееся Наташеньки Замотаевой, — громко (специально «ее светлости») произнесла Далила.
Бонд испуганно шикнул: «Тише ты!» — и потащил тетку на кухню.
— Ты что, нарочно вопишь? — спросил он рассерженно, старательно прикрывая облупленную дверь.
— А что за секреты? — удивилась Далила. — Впрочем, если у тебя в спальне Морковкина…
Бонд возмутился:
— Сколько можно?! Тебе не надоело?!
— Ладно, не злись, — рассмеялась она, осторожно извлекая из сумочки пули. — Лучше посмотри, какая из них от «ТТ»? Я не очень-то разбираюсь.
Евгений выбрал нужную пулю и скептически сообщил:
— Эта. И что из того? По-прежнему в «пинкертонов» играем.
— Да ладно, — подмигнула ему Далила, — не беспокойся, я не только за этим приехала.
Бонд хмыкнул:
— Я надеюсь, что тебя ко мне в восемь утра привело нечто серьезное.
— Серьезней некуда, — сообщила она. — У меня есть подозрение, переходящее в уверенность, что эта пуля была выпущена из того самого пистолета, из которого застрелили Машу Верховскую.
Евгений вытаращил глаза:
— А где ты пулю взяла?
— Долго рассказывать, — отмахнулась Далила. — Я хочу, чтобы ты срочно поднял свои милицейские связи и проверил, так ли это на самом деле.
Он поразился:
— Ну ты даешь! Сколько лет-то прошло?!
— Много, — уклончиво (чтобы его окончательно не испугать) сообщила Далила.
— Вот именно. Дело Верховской в архиве давно, или как там это у них называется. Думаешь, это просто, неофициально его поднять.
— Нет, я так не думаю. Было бы просто, обошлась бы своими силами. Да и не надо ничего поднимать;
Всего лишь найди пулю в «вещдоках», и сверь с той, что у тебя. Если обе выпущены из одного пистолета, значит, Замотаевой не отвертеться. Машу убила она.
— Что значит, сверь? Я не специалист.
— Найди специалиста.
Бонд подумал с минуту, с хрустом поскреб в затылке и нервно сказал:
— Сделаю, но будут расходы.
Далила потрепала его по вздыбленной шевелюре и ласково сообщила:
— Ты мой самый любимый племянник.
Он уточнил:
— Я твой единственный.
— Правильно, поэтому помоги мне, больше ведь некому. А расходы я оплачу.
Кивнув на дверь, Далила со змеиной улыбочкой пояснила:
— Оплачу расходы по пулям, конечно, а не по девочкам.
— Ну ты и язва, — добродушно отметил Евгений.
Далила напомнила:
— Мы с тобой одной крови: ты и я.
Бонд покачал взлохмаченной головой:
— Уж не знаю, радоваться мне или плакать.
Деловито поковырявшись в ящике стола, он протянул ей карандаш и блокнот:
— На, пиши.
— Что писать? — удивилась Далила.
— Все. Где это дело велось? Кем? Какие были «вещдоки»? Я что, бог?
— На последний вопрос пишу «да», — рассмеялась Далила.
— Пиши, пиши, не отвлекайся.
Закончив писать, она приказала:
— И не смей мне тянуть! Немедленно выполни!
Евгений шутливо отдал ей честь:
— Есть, господин генерал!
— Вольно, — скомандовала Далила, целуя племянника в щеку и стремительно убегая.
* * *Домашняя Замотаева напоминала подушечную болонку — этакий образчик буржуазного процветания: кокетливый халатик (безвкусный, но дорогой), яркие шлепки с пресловутым пушком, ленточка в волосах, бриллианты в ушах и на пальцах.
Лиза сказала бы: «Полный отстой!»
Целыми днями Наташенька возлежала на дорогущем восточном диване в гостиной. Утопая в роскоши, она готовила себя к редким встречам с богом, царем и супругом в одном лице — к встречам с самим Замотаевым.
Жизнь для нее наступала лишь в эти молниеносные, но знаменательные минуты, когда умотанный бизнесом Замотаев удостаивал женушку своим драгоценным вниманием.
Все остальное время Наташа прозябала и тосковала, хоть и дел было много. От скуки она жевала то шоколад, то орешки, то персики, а потом яростно изничтожала калории на тренажерах; сплетничала по мобиле с подругами — разговаривать по домашнему телефону (в ее понимании) невежество, жлобство.
Чем еще она занималась?
Да, в общем, ничем. Принимала в своем будуаре педикюрш, маникюрш, парикмахеров и массажисток, которые «впаривали» ей свои незначительные услуги по зверским расценкам.
Впрочем, в ее кругах вошло в моду хронически быть обобранным. Наташа ленивым голосом хвасталась своим ехиднам-подругам:
— Опять стилист меня ободрал.
И тут же притворно вздыхала:
— Ну и фиг с ним, что ж поделаешь, надо делиться с народом.
И получала от ехидны ответ:
— А за это народ нас ненавидит.
Далее шел поток взаимных жалоб. В этих кругах модно одновременно и хвастать, и жаловаться.
Чем еще занималась Наташа?
Ах да, если муж разрешал, выходила из дома: садилась за руль дорогого автомобиля и отправлялась на шопинг, в салоны, в тренажерные залы, в клуб к Лизе Бойцовой…
"Страшная судьба, — глядя на бледную от скуки и бесцельности Замотаеву, содрогнулась Далила. — Вот чего добился Верховский с его домостроевщиной.
У Наташи слишком много ума, чтобы она могла эту жизнь принять и не чувствовать себя абсолютно несчастной. Впереди у нее только хандра, которая закончится серьезной болезнью, а дальше — роскошная смерть, с дорогими врачами и позолоченным гробом".
Далила достаточно повидала таких загадочных, необъяснимых смертей, когда муж, смахивая скупую слезу, виновато вздыхает:
— Отчего она умерла? По схеме питалась, каждый год ей диагностика, профилактика, в рационе ананасы, клубника, пищевые добавки. Вот дворничиха наша, ничего этого не видит, недоедает, много работает, а глянешь на нее — кровь с молоком.
Да, он отлично ее содержал, свою дорогую болонку, но она заболела, потому что существовала, а не жила.
И теперь он хотел точно знать, как быть с новой болонкой, еще более дорогой.
— Вы ей слишком мало внимания уделяли, — поясняла Далила и добавляла:
— Она нервничала, тосковала, а все болезни от нервов.
И получала в ответ возмущение:
— Она нервничала, а я пахал! Я работал! Между прочим, и для нее!
Вот такая «красивая» жизнь, которую не запретишь.
Впрочем, в нашей стране болонки значительно чаще хоронят своих хозяев и сразу новых находят — вот такая «красивая» жизнь, которую тоже не запретишь.
— Ах, я сама не своя! — манерно воскликнула Замотаева, присаживаясь на свой восточный диван.
Она уже протащила Далилу по всей роскоши апартаментов и была довольна собой, несмотря на неприятности, которые, несомненно, имелись.
— Я сама не своя! Я всю ночь не спала!
— Чем же вы занимались? — холодно осведомилась Далила.
Ей только что показали, с какой опасной силой она имеет дело. Прекрасно осознавая, что ее хотели не столько унизить, сколько намекнуть: не суйся, знай свое место, Далила не обиделась, но и любовью к Замотаевой не воспылала.
