Елена Логунова - Джип из тыквы
– Я пропишу лечение, – обещает он. – А вы, Максим, обеспечьте невесте покой и комфорт. Очевидно, с санаторием мы поспешили, пока что Машеньке лучше оставаться дома, в родных стенах, с близким человеком. Ваша задача – окружить ее заботой.
– Я окружу, – обещает Макс.
Это звучит зловеще, но я продолжаю нежно улыбаться.
Пусть доктор видит: я кротка, аки голубица.
– Едем домой, милый, – сладким голосом прошу я, и Макс, несогласно пламенея ушами, вынужденно меняет маршрут.
Вот, и не обязательно быть эмпатом, чтобы виртуозно играть на чувствах окружающих!
Весьма довольная собой, я удобно устраиваюсь на сиденье и закрываю глаза.
Мне предстоит освободительная война, для ведения которой необходимо набраться сил.
На мое счастье, у Ивана Антоновича нет при себе бланков и печати, чтобы выписать мне успокоительное посерьезнее, чем обычный безрецептурный валидол из моей же автомобильной аптечки.
– Оставим Машеньку отдыхать дома, пусть поспит, а мы съездим в клинику, я там все выпишу, – говорит доктор Максу.
Тот недоверчиво смотрит, как я зеваю, и в задумчивости трясет пузырек с лекарством, будто погремушку.
Он явно хотел бы скормить мне весь имеющийся валидол без остатка, дабы иметь уверенность, что я надежно успокоена.
Не желая его разочаровывать, я тру глаза и любовно обнимаю подушку (меня заботливо уложили в кровать).
– Пойдемте, пойдемте, не будем мешать Машеньке, – поглядывая на часы, торопит Макса Иван Антонович.
Я закрываю глаза и лежу, тихонько посапывая, без движения, пока они возятся в прихожей.
Громко хлопает наружная дверь.
Я продолжаю лежать и сопеть, притворяясь, будто крепко сплю и не слышу тонкого скрипа паркета под ногами тайного наблюдателя.
Наконец слышен тихий хлопок – на этот раз дверь закрыли мягко, с похвальной заботой обо мне, добросовестно отдыхающей. Дважды поворачивается ключ в замке.
Я лежу. Соплю, но не сплю.
Ухо, не впечатанное в подушку, удлиняется, как у зайца: я прислушиваюсь к звукам за входной дверью.
Громко: топ, топ, топ!
Ухмыляюсь, потому что явственно вижу Макса, застывшего на одной ноге на придверном коврике: он косится на дверь, и уши у него при этом такие же вытянутые, как у меня.
Лежу, считаю секунды.
На счете «тридцать восемь» снова слышится топот, но уже легкий, не слоновий, устремленный по лестнице вниз.
«Ушли!» – облегченно выдыхает мой внутренний голос.
На всякий случай выдерживаю еще пять минут, считая мгновения и пощипывая себя за щеки, чтобы и в самом деле не уснуть. Потом сползаю с кровати, на цыпочках подбираюсь к окну и выглядываю в щелку между занавесками.
Моей машины во дворе уже нет.
– Мария Виленская, в твоем лице театральная сцена много потеряла! – торжественно одобряю свою актерскую игру и бегу на кухню.
Не растаявший под языком валидол я давно уже выплюнула, но все-таки старательно полощу рот холодной водой.
Потом с прищуром рассматриваю стену над рабочим столом.
Кажется, где-то здесь.
Прицеливаюсь и дробно, как дятел, стучу по кафелю, прокладывая дорожку из четких ударов от печки к мойке.
Не сразу, но все же попадаю в ту точку, которая с другой стороны стены укрыта одним из рабочих инструментов знатной поварихи Клары Карловны. И даже сквозь разделяющую квартиры преграду слышу, как усиливает звук акустический прибор типа кастрюля.
Вдохновенно стучу, выбивая морзянкой общеизвестный сигнал SOS.
Богатые залежи железа на той стороне гудят и звенят, услаждая мой музыкальный слух и позволяя надеяться, что соседка заинтересуется причиной концерта. Слава богу, на слух Клара Карловна не жалуется, равно как и на отсутствие любопытства.
Правда, она жаловалась мне на склероз, но я надеюсь, что это было старческое кокетство. Плохо будет, если она успела позабыть меня, мою грустную историю и свое собственное обещание по возможности мне помогать.
Нет, она не забыла!
– Мэ-ри! – громкий шепот доносится из замочной скважины, свободной от ключа, потому что его унес с собой Макс.
К счастью, славный слесарь, с моего полного одобрения, оставил запасной ключик Кларе Карловне.
– Я тут! – откликаюсь я, в три прыжка перемещаясь в прихожую.
– А в кухне кто? – все тем же громким шепотом опасливо спрашивает соседка. – Там у вас стучат!
– Это я вам стучала, чтобы вы меня открыли! – объясняю я. – У вас же есть мой ключ?
– Где-то есть, – отвечает Клара Карловна и через секунду распахивает дверь, из чего становится ясно, что «где-то» – это наготове в вытянутой руке. – Что у вас случилось?
– Много чего, сейчас расскажу, вы дверь закройте.
Я не приглашаю старушку войти, напротив, сама тороплюсь выскочить из своей квартиры и юркнуть в соседнюю.
Клара Карловна тоже действует быстро – ей явно не терпится узнать мои новости. Вскоре я уже сижу за кухонным столом с видом на стену, увешанную сияющими сигнальными кастрюлями, и грею руки о горячую чайную чашку. Хозяйка дома, слушая мой рассказ, восторженно ахает и нервно крошит печенье.
– Подумать только, какой скучной была моя жизнь до вашего появления, милая Мэри! – оригинально хвалит она меня. – Вы просто идеальная соседка для одинокой пожилой дамы с активной жизненной позицией!
– Спасибо, – киваю я и шаркаю ножкой.
Голая пятка едет по линолеуму со скрипом, и Клара Карловна спохватывается:
– Да что же это вы босиком! Идемте, я вас обую!
Старушка трусит в комнаты, я следую за ней и на финише короткого забега оказываюсь у гардеробной, которая заставляет меня забыть обо всем на свете.
Это не просто комната для хранения одежды и обуви, это настоящая мечта!
Розовая с бантиком мечта любой уважающей себя девушки из тех, чьи лучшие друзья – бриллианты, букеты и кабриолеты. А также кларнеты и лорнеты.
Эта гардеробная осчастливила бы взыскательных костюмеров многосерийного фильма из жизни красавиц и модниц минувшего века.
– Хотите вот эти башмачки?
Клара Карловна указывает на полочку, с которой высунули любопытные блестящие носы парчовые туфельки на деревянных каблучках в виде рюмочек.
– Они только кажутся неудобными, а на самом деле совсем как тапочки! С тепленькой замшей внутри.
– А можно мне эти ботильоны? – я вытягиваю палец, и он дрожит от волнения.
– В наше время говорили – ботики, – умиляется Клара Карловна. – Конечно, берите! Вы правы, это гораздо более практичная обувь, в ней можно даже по лужам ходить, если как следует промазать швы обычным сливочным маслом. Вы знаете, что сливочное масло можно использовать как бесцветный крем для светлых туфель? Только хорошее масло, как раньше было. А белком сырого яйца можно замечательно навести глянец на темную кожу, тогда даже кирзовые сапоги становятся почти как лаковые.
Клара Карловна – щедрый источник эксклюзивной информации. Сценаристы того самого сериала из жизни модниц двадцатого века внимали бы ей, открыв блокноты и рты.
– Нет! Что вы делаете, Мэри, это же моветон! Не на босу ногу, как можно! – останавливает она меня. – Я вам дам чулочки фильдекосовые, очень ноские, я в них еще девушкой форсила. Правда, берегла, они дорогие были.
К раритетным фильдекосовым чулочкам прилагается и вовсе антикварный пояс с широкими резинками, которые заканчиваются зажимом, не поражающим изяществом, зато цепким, как челюсти французского бульдога с неправильным прикусом.
Натянуть поверх этакой винтажной красотищи заурядные джинсы просто немыслимо, но наряд из майки и чулок не выглядит самодостаточным. Поэтому Клара Карловна выдает мне треугольного силуэта платье из коричневого кримплена и, явно не в силах остановиться и получая от этого такое же удовольствие, как и я, находит подходящее по стилю и цвету пальтишко из ворсистой бежевой ткани.
Пуговицы на нем размером с кофейные блюдца, а у меня такого же размера и формы глаза:
– Это все мне? И я могу это носить?!
– Вы должны это носить, деточка! Боже мой, – Клара Карловна пускает слезу. – Как я жалела о том, что у меня нет красавицы внучки! Спасибо вам, Мэри, спасибо! Порадовали старую бабушку.
Произнося этот монолог, бабушка ловко наматывает на шею шикарный шелковый шарф и любуется своим отражением в зеркальной стене гардеробной.
– А перчатки? – строго говорит она мне в спину.
Я возвращаюсь в сокровищницу.
– Вот эти, – покопавшись в специальном шкафчике, решает авторитетная модница.
Азартно сопя, я натягиваю длинные узкие перчатки из шоколадной фланели.
Боже, я прям Коко Шанель!
– Коко! Коко! – радостно квохчу я.
– А шляпку! – спохватывается Клара Карловна.
Головной убор, который она подбирает для меня, сам по себе похож на небольшое ведерко из войлока, но в ансамбле смотрится прелестно.
