Инесса Ципоркина - Убийственные именины
Глава 8. "Довольно яма глубока, чтоб гостю был ночлег…"
Ося лежал и разглядывал потолок. Потолок был деревянный, небеленый, с балками, как и полагается в деревенском доме или в модной городской мансарде. Солнечный зайчик бегал по стенам Зининой спальни, в окне мелькали зеленые, прозрачные от света ветки. Зинаида спала, свернувшись калачиком и спрятав лицо от света в подушку. Вчерашний день и прошедшая ночь растаяли, напоминая о себе не столько эротическим блаженством с оттенком светлой грусти, сколько томной ленью, легкой ломотой в костях и нежеланием подниматься с кровати. Но Иосиф поднапрягся и представил, как бы себя чувствовал повзрослевший Кай, у которого так и не сложилось из льдинок слово "вечность", а значит, безвозвратно потеряна награда — весь свет и пара коньков в придачу.
День неуклонно вступал в свои права. Где-то внизу нетерпеливый Данька переминался возле машины, в Москве бездарный и трусоватый убийца трясся в ожидании разоблачения, в местном морге лежал непрочитанный протокол вскрытия покойной Вавочки… Словом, весь свет предъявлял Осе требования, а ему так не хотелось покидать свою даму и чужую, но такую уютную, мягкую, теплую постель. Увы, все, что оставалось бедняге, — это опустить ноги на коврик, зевнуть, мысленно досчитать до трех и рывком поднять тело с мягкого одеяла, призывно раскинувшего просто неприличные пуховые изгибы. Теперь уже можно было одеваться, приводить себя в человеческое состояние и двигаться понемногу на кухню. Авось плотный завтрак приглушит нудный голос в мозгу, повторяющий: "Кой черт понес меня на эти галеры?"
Данила уже сидел на кухне, курил одну за одной какие-то неароматные сигареты и пялился в чашку, стоящую перед ним, с таким вниманием, точно в ней агатовыми переливами отсвечивал не черный кофе, а как минимум магический кристалл. На появление друга он реагировал небрежным: "Привет!" и продолжил сеанс самогипноза. Иосиф налил себе кофе, сделал бутерброд и сел рядом, недоумевая.
— Что ты там выглядываешь? — спросил он Даню, погруженного в глубокое раздумье.
— Да вот, размышляю: ехать сейчас к прозектору, или сразу на прием к травнику нашему, целителю, блин, народному отправиться. Который, понимаешь ли, всегда рад успокоить даму раствором высококачественных, быстродействующих ядов. А то вдруг он к полудню накушается какого-нибудь супчику из мухоморов по эксклюзивному рецепту.
— А что, мухоморчики-то ему отваги приба-авят! — рассмеялся Ося, — Бывало дело в старину: всякий уважаемый викинг перед боем нажирался мухоморного отвара до отвала, из реальности выпадал и сражался чисто киборг-полицейский! Меня больше твое состояние… нервирует. Еще накормишь беднягу этим супом — потом объясняй за тебя милиции: Алексис помер — грибками объелся, а синий отчего — дак есть не хотел!
— Ведь он, сучонок, сломает Лариске жизнь, а может и просто-незатейливо нашу дурищу прикончить… — буркнул Данила, сжимая могучие кулаки, — Вот вроде никогда к ней братской любви не испытывал, за пионервожатые привычки подкалывал, прозвище придумал неласковое. А щас сам убийством не побрезгую, если папа Карло от сестры по-тихому не отвалит. Даже странно: вчера-то я вроде не пылал… отмщением.
— Знаешь, надо бы тебе остыть сперва, а потом с лесорубом беседовать! — Иосиф положил другу ладонь на плечо и повернул его лицом к себе, — Так что поехали в морг, поговоришь с прозектором, взбодришься. Беседа с патологоанатомом — она, знаешь, очень освежает. А там можно и в Москву сгонять, достать Алексиса, викинга недоделанного, из-под шкафа, задать ему парочку вопросов деликатных — и домой. Как раз к ужину поспеем.
— Слушай, — возмутился Даня, — тебе бы только вернуться побыстрее! Я все понимаю: Зинаида, страстью охваченная — картина неземной прелести, но надо ж и гражданскую совесть иметь! Хотя… тебе сейчас не до гражданской совести… Узнал, кстати, зачем ей столько колес?
— Узнал, не беспокойся! — огрызнулся Ося и гневно налил себе вторую чашку кофе, — Она их перед сном каждый день принимает. Купила две упаковки в аптеке, по дороге в Мачихино, вот и все. И не указывай, кого и что мне иметь! Допиваем и едем, товарищ Знаменский, Пал Палыч, б-б…
— Ладно, не кипятись, — миролюбиво кивнул Данила. Подумал и вздохнул, — Все равно, даже если точно узнаем: Алексис убийца — оснований никаких нет, гада в милицию тягать и вообще лютовать нехорошо, невежливо… Улик-то у нас — фьюить! — и Даня присвистнул, изображая упорхнувшие от следствия улики.
— Почему? — Ося аж привстал от изумления, — А упаковки эти самые, от таблеток? А стакан с осадком? Я его грамотно брал — за донышко и за край за самый — да на нем Алексисовых отпечатков навалом! На упаковках, кстати, тоже.
— Да? — иронически поднял бровь Данила, — А Ларискиных отпечатков на них нет, что ли? Скажут: дровосек дамочке просто водицы принес, а уж она туда и накидала всякой пакости! А еще скажут: Алексис касался стакана давно — день, два, неделю назад, а уж Фрекен Бок взяла стакан, кем попало захватанный, и развела в нем отраву. Спросят: отчего это мы Зинку с Зойкой не приплели? Их отпечатки тут же… присуствують! И насчет покупки ядов по дороге к месту преступления — это тебе мигом разъяснят. Отговорка, подлое запирательство перед лицом закона! Решила, небось, подозреваемая Варюху отравить, прикупила таблеточек. Потом уже хитрющая Зинаида изменила план и, выбрав удобный момент, долбанула потерпевшую по темечку, а отраву сэкономила — на другие дела, столь же темные. В этом свете Алексису, кстати, всего и надо, что адвоката добыть, даже не обязательно хорошего. Тут любой мазурик и стаканчик, и упаковочки, и наши домыслы глубокие знаешь куда вышлет… платежом наложенным. Незначительные детали, и они ничего не доказывают суду!
— Чую дух Лидии Евсеевны, — протянул многозначительно Иосиф, — Она что, заходила?
— А как же! С утра пораньше, с сочувствием и утешением для Ларочки, суицидоманки. Заодно и мне мозги прочистила насчет улик, мотивов и прочей муры.
— Слушай, а разве Ларискины показания…
— Дались тебе ее показания! — Даня досадливо махнул рукой, — Отнесутся к ним, как тот врач. Херни всякой наговорят: больная скорее больна, чем здорова, но это пройдет, когда она выздоровеет. Мы для них — вообще никто, пара идиотов в сыщиков заигралась. Здесь, знаешь ли, территория родимой милиции, а не роман буржуазной старушки Агаты. Это только в Англии бывает: пришла какая-то хрычовка Марпл, и весь Скотланд-Ярд аж описался от почтения.
— Все потому, — рассудительно заметил Ося, — что там дилетанта любят, холят, от кормушки не гоняют. У англичан и писателей, и ученых, и политиков, и спортсменов — любителей немерено. И великие попадаются. Лучшие люди страны, джентльмены — сплошь дилетанты. А лет сто назад профессия вообще неприличностью считалась — совсем как отрыжка… да еще при дамах. Вот у них в детективе и пашут любители — то удальцы с размахом, то бабуськи с прибабахом. Да-а, в реальной жизни все не так, даже в Британии… благослови Господь проницательность ее старушек!
— Слушай, здесь тебе не графство Кент, — устало произнес Данила, разведя руками, — Тут если и выслушают, то сунут твое заявление в пыльную папку, кинут на верхнюю полку и сядут на толстую жопу — авось пронесет. Не их, так тебя — кого-то же должно пронести!
Иосиф согласно кивнул. Посидев некоторое время в тишине, оба богатых воображением любителя все же поднялись и направились к машине.
"Это ж надо: целую картинку выстроили, а протокола о вскрытии и в глаза не видали!" — безо всякого энтузиазма раздумывал Данила, ведя машину по шоссе, — "Сейчас нам прозектор понарасскажет… много нового и интересного! И окажется сюжетец лажей". Ося запрокинул голову и храпел, наверстывая часы сна, упущенные ночью. Данила даже разозлился на него за бесчувственность. Нет, каков напарничек! Семейство Изотовых подвергается форменному геноциду, по фамильной даче бродит неопознанный маньяк, малолетние хулиганки Даша и Настя вот-вот останутся без маменьки, а этот друг ситный дрыхнет себе без задних ног! Посмотрев на Иосифа, Даня с тоской вспомнил, как он сам беззаботно проспал всю дорогу в Мачихино, не подозревая, что их ждет в ближайшее время.
Мотор ровно гудел, шоссе лежало до горизонта пустынной серой лентой, перелески сменились полями и пустошами. Иногда на обочинах возникали тетеньки в платочках, перед ними стояли ведра с чем-то ранним, но вполне съедобным. В российских богинях плодородия не было ни величия греческой Деметры, ни продвинутости индийской Кибелы. Зато на их сонных лицах проступало великое терпение — такое же безграничное и бездумное, как у матушки-природы. Даню раздражала и эта непременная часть пейзажа — терпеливые бабы с ведрами. Он злобно сопел и упорно думал о нехорошем.
Погружаясь в омут мизантропии, Данила все же не забыл заехать в магазин и приобрести универсальную отмычку для любого российского хранилища профессиональной информации — две поллитры. Потом подъехали к местному моргу, тому самому, где проводилось вскрытие. Низенькое зданьице было похоже на младшего отпрыска небогатых родителей — одет бедно, но чистенько и без дыр, пострижен аккуратно, но некрасиво, ботинки заношенные, но шнурки новехоньки. Даня разбудил Иосифа и направился вместе с ним на поиски какой-нибудь "ответственной персоны", так и не дав бедолаге опомниться от сновидений, навеянных отнюдь не грядущим посещением прозекторской. Им здорово повезло: сыщики-энтузиасты лицом к лицу столкнулись в коридоре с врачом, который самолично делал вскрытие Варвары Николаевны Изотовой, и, как вскоре выяснилось, еще помнил об этом деле, в смысле, теле.
