Карл Хайасен - Стриптиз
– Тогда тебе нужно начать танцевать на столиках и соглашаться на частные вечеринки, – решительно сказала Урбана. – Ведь ты у нас единственная, кто этого не делает.
– Теперь, пожалуй, придется.
– Конечно, есть и другие способы заработать, – посерьезнев, проговорила Урбана. – Знаю, что тебе это не по душе, но некоторые ведь соглашаются. Все зависит от того, что тебе нужно и на что ты готова.
Эрин через силу улыбнулась.
– Не переживай за меня. – Она похлопала подругу по руке. – Я что-нибудь придумаю.
Она слишком устала, чтобы смывать грим и снимать сценический костюм. Прямо поверх трико и кружевной юбочки она натянула джинсы и футболку, собрала и завязала волосы «хвостиком», сунула чаевые в сумочку, а туфли для выступлений – в пластиковый пакет с надписью «Пенни». Взглянув на раскрашенное лицо с запавшими глазами, смотревшее на нее из зеркала, она усмехнулась.
– Ну и красотка – дальше некуда!
– Если я могу что-то сделать для тебя, только скажи, – попыталась приободрить ее Урбана.
– Что – перебить ноги Марвеле?
– Иди-ка ты домой, детка, и поспи как следует, – посоветовала Урбана.
– Поспать? А что это такое? – Эрин кивнула на прощание и отперла дверь. В полутемном коридорчике стояла Моника-старшая, пытаясь как-нибудь закрепить лопнувшую подвязку.
– И ведь надо же – именно сегодня! – ворчливо пожаловалась она. – Там за одиннадцатым столиком Джон Чанселлер.
– Да уж, повезло, – сказала Эрин, чтобы что-нибудь сказать.
* * *Дома она приготовила себе мартини, поставила кассету Тома Пэтти и наконец разделась. Лежа на кровати, она скользила взглядом по таким знакомым лицам на стене – плакатам легендарных рок-звезд, умерших и живых. Эти плакаты подарил ей один из самых восторженных поклонников, занимавшийся устройством концертов. В своем стремлении произвести впечатление на Эрин он дошел до того, что однажды даже раздобыл для нее автограф Питера Фрэмптона на компакт-кассете.
Эрин не стремилась особо украшать и обустраивать свою квартиру, потому что знала, что не останется здесь навсегда. Она решила покупать вещи только пластмассовые, легко переносимые и недорогие, которые в случае чего не жаль было бы и бросить и которые позволили бы ей за один день управиться с переездом. Даже музыкальную установку – единственную роскошь, от которой она не смогла отказаться, – можно было бы за несколько минут разобрать, превратив в четыре нетяжелых ящичка.
Ничто не привязывало ее душу к этому жилищу – ничто, не исключая и воспоминаний. Те трое мужчин, которые побывали в этой спальне, так же не стоили того, чтобы помнить их, как и купленная по дешевке мебель. Один из них даже не успел снять брюк, когда Эрин велела ему убираться вон. Она смотрела «Шестьдесят минут», свою любимую передачу, а этот тип имел наглость высокомерно заявить, что ему она совсем не нравится, потому что там «слишком много трепа». В ответ Эрин приказала ему застегнуть уже расстегнутые было штаны и проваливать, а для себя решила, что больше никогда не будет встречаться с бейсболистами – по крайней мере, только из команд не ниже, чем «Трипл Эй».
Взбивая кулаком подушку под головой, она подумала с горечью: «Прелестную жизнь я себе устроила!»
В скромно и неброско обставленной комнате ярко-красный телефон на тумбочке возле кровати прямо-таки горел огнем. Он таил в себе столько возможностей! А может, позвонить матери и одолжить денег на другого адвоката? Что ж, когда-нибудь, наверное, она так и сделает. После дождичка в четверг.
Позвонить Элу Гарсиа и рассказать ему всю правду? Маловероятно, что его растрогает до слез перечисление ее семейных проблем, но чем он наверняка будет немало заинтригован – так это подробностями, связанными со злосчастной попыткой шантажа, предпринятой Джерри Киллианом. Расследование убийства с политической подоплекой наверняка привлечет его как возможность внести некоторое разнообразие в свою работу, в течение многих лет не выходившую за рамки возни с убийствами на бытовой почве или на почве употребления наркотиков.
«Может быть, именно Элу Гарсиа и следует позвонить в первую очередь, – подумала Эрин. – Решиться и позвонить».
Но она не решилась. Ставя на пол пустой стакан от мартини, она случайно взглянула вверх, и взгляд ее упал на плакат с фотографией Джимми Хендрикса, висевший на стене над изголовьем. Умереть в двадцать семь лет... «Избави Бог от такой судьбы», – подумала она.
Взяв с тумбочки телефон, она поставила его себе на живот, набрала дирфилдбичский номер, зажмурила глаза и взмолилась про себя: пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!
Анджела сняла трубку после третьего гудка.
– Детка... – выдохнула Эрин.
– Мама?!
– Да, малыш, это я. Папа дома? Если да, то говори потише.
– Ты можешь приехать к нам? Мы каждый день ездим в больницу кататься.
– В какую больницу?
– В разные. Папа наряжается доктором Дулиттлом.
– О Господи! – вырвалось у Эрин.
– Он меня сажает в какое-нибудь кресло на колесиках и катит, быстро-быстро. Ты можешь приехать к нам? Знаешь, как он быстро меня катает? Ты тоже можешь покатать.
– Послушай меня, Анджела...
– Мне нужно идти, мамочка. Пока! Я тебя очень люблю.
– Анджела!
Трубка долго молчала – только слышно было чье-то дыхание. Потом на том конце провода кашлянули.
– Анджи!
В трубке раздался смех Дэррелла Гранта – резкий, жестокий:
– Ха-ха-ха! Кажется, мне придется сменить номер.
– Ты скотина, подлая тварь, – сказала Эрин. – Если тебя поймают вместе с Анджелой...
– Черта с два! – перебил ее Дэррелл. – Хрен они меня поймают! Я так все устроил, что просто любо-дорого. Разве Анджи тебе не сказала? Я свистнул в одном месте докторский халат, настоящий стетоскоп, ну, и еще кое-что. Видела бы ты, как я выгляжу – могу дать сто очков вперед любому вонючему докторишке! Я даже серьезно подумываю о том, чтобы заняться гинекологией.
– Ты просто сошел с ума, Дэррелл! Ведь они заберут ее! Заберут насовсем, и мы никогда не увидим ее – ни я, ни ты. Неужели ты не понимаешь?
– Да ты, кажется, и вправду беспокоишься! Я же сказал тебе, меня никогда не поймают. Я все продумал. Я одеваю Анджи в пижамку – в эту, с черепашками-ниндзя, помнишь? – и она выглядит точно так же, как и дети, лежащие в больнице.
– Какая же ты сволочь, – медленно, с ненавистью выговорила Эрин.
– Ладно, ладно. Уж чья бы корова мычала! Сама-то ты чем зарабатываешь себе на жизнь – тем, что выставляешь напоказ свои прелести? Так что не берись судить меня, дорогая...
Не дослушав, Эрин в бешенстве грохнула телефон об пол. Гнев не давал ей возможности найти облегчение в слезах, а о том, чтобы заснуть, не могло быть и речи. Эрин встала, снова натянула джинсы и легкий свитер и взяла с комода ключи от машины.
* * *Агент по особым поручениям Том Клири предстал перед Эрин в винно-красном махровом халате и коричневых шлепанцах. Он показался ей просто очаровательным; раньше она видела его только на службе, безупречно одетым и причесанным, а сейчас его всклокоченная со сна песочная шевелюра торчала во все стороны, образуя на макушке смешной хохолок наподобие петушиного гребня, а голубые глаза таращились сонно и непонимающе.
– Хочешь кофе? – хрипло предложил Клири нежданной гостье.
Они сели за кухонный стол и принялись негромко разговаривать. Жена Клири тем временем разогревала бутылочку для орущего ребенка. За шесть лет супружества это был уже четвертый, и миссис Клири заметно надоели бесконечные материнские заботы. Когда Эрин извинилась за столь поздний визит, она преувеличенно вежливо ответила:
– Ничего страшного. Абсолютно ничего страшного! – Однако голос ее звенел, как готовая лопнуть струна. Когда миссис Клири ушла наверх, ее супруг вздохнул с плохо скрытым облегчением.
– Мне нужна помощь, – шепнула Эрин, наклоняясь к нему через стол.
– Опять Дэррелл?
– Кто же еще! – И она принялась рассказывать ему о том, как ее бывший муж стал полицейским информатором, о дорогостоящей судебной волоките, о том, что Дэррелл крадет инвалидные кресла, используя Анджелу как прикрытие...
– Постой, постой, – перебил ее Том Клири. – Ты говоришь, опека над Анджелой поручена ему? Да как же это возможно?
В горле у Эрин стало сухо и жестко.
– Судья сказал, что я недостойна быть матерью, – запинаясь, выговорила она.
Клири обалдел.
– Недостойна? – произнес он наконец исполненным ужаса шепотом, каким говорят о какой-нибудь мерзкой, отвратительной болезни. – Ты... Но... Ради Бога, Эрин, с тобой что-нибудь произошло?
«Я не могу сказать ему, – подумала она. – Он не поймет. Стрип-танцовщица – этого он не сможет понять».
– Это длинная история, – сказала она.
– Дэррелл нажал на судью?
– Точно не знаю, но каким-то образом он этого добился.
