Елена Логунова - Молилась ли ты на ночь?
– Не надо, хватит, у меня тушь потечет! – слабым голосом запротестовала Дюймовочка.
– Вспомнила! – хмыкнула я. – Ты свою тушь и прочую боевую раскраску давно размазала по всей физиономии и половине прихожей! Не лицо, а шедевр абстрактной живописи!
Я, конечно, сильно преувеличила, зато Томочка резво поднялась на ножки и улетела в ванную.
Оттуда она вышла минут через десять, чисто умытая и аккуратно причесанная. Я ждала ее в кухне, на столе уютно дымились чашки с крепким чаем.
– Привет, лапа. – Томочка бледно улыбнулась и опустилась на стул. – Спасибо тебе.
– За чай? – Я притворилась, что не поняла. – Не стоит благодарности, я просто совместила разовые пакетики в чашках с кипятком, а это не великое дело. Вот мой папуля готовит чай – это да, настоящее искусство. Он специально сушит разные травки, ягоды и прочие клевости, чтобы добавлять их в заварку. Представляешь, у него одних только корочек цитрусовых не менее десяти наименований: лимон, апельсин, мандарин, грейпфрут, лайм и что-то еще. Ох, а про манго-то я и забыла!
Томочка, слегка оглушенная моей легкомысленной болтовней, озадаченно хлопнула ресницами, а я полезла в сумку и вытащила фруктовые дары, экспроприированные Зямой у слонолюба Лапочкина. Увы, один из двух экзотических плодов смялся в кашу, зато другой почти не пострадал. Я ловко вымыла его под краном и вручила Томочке со словами:
– Это тайское манго, попробуй, говорят, у него превосходный нежный вкус.
Пакетик с ошметками второго фрукта пришлось выбросить в мусорку. Очевидно, превосходное нежное манго не пережило удара о голову толстого коротышки. Мне его было жаль – я имею в виду манго, конечно. Коротышке я бы при случае еще накостыляла!
Томочка машинально взяла манго и положила его на стол. Похоже, у девушки не было аппетита, и я ее прекрасно понимала – теоретически. На практике я лично снимаю стресс именно вкусной едой, очень помогает, рекомендую!
– Томчик, может, тебя в постель уложить? – предложила я, видя, что Дюймовочка вся дрожит, чему наверняка способствовали не только переживания, но и холодный душ, который я ей недавно организовала. – Переоденься в сухое и ложись.
Томочка яростно замотала головой. Я вспомнила, что господин Куконин уже укладывал ее в постель, и кончилось это очень плохо. Когда Томочка перестала трясти головой, я заметила, что ее лицо стало несколько асимметричным, одна щека немного припухла, а на скуле темнел обширный кровоподтек. Я расстроилась. Бедная Томочка, что она пережила!
– Ты уже знаешь? – заметив выражение моего лица, спросила она. – Зойка наверняка всем растрепала.
– Нет-нет, не всем, только мне, – сказала я, совершенно не веря в то, что говорю.
Помешать Зойке разносить слухи и сенсации может только что-то экстраординарное – коматозное состояние, полный паралич или как минимум обширный типун на языке.
– Знаешь, что хуже всего? – Томочка потрогала голову. – Черт, и тут шишка… Хуже всего то, что я не знаю точно, кто это был!
– Ты имеешь в виду того коротышку в пальто, который гнался за тобой во дворе?
Томочка снова вздрогнула.
– Нет, я не о нем, хотя его я тоже не знаю… Или просто не помню! – Глаза у нее вновь подозрительно заблестели. – Инка, я чувствую себя полнейшей идиоткой! Какой-то толстяк зовет меня по имени, а я его не узнаю, хотя это еще мелочь! Ужасно, что меня изнасиловали, но еще ужаснее, что я не знаю, кто это сделал!
– Ты ничего не помнишь? – осторожно спросила я.
– Если бы! – Томочка скривилась. – На физиологическом уровне процесс мне запомнился, хотя его-то мне как раз очень хотелось бы забыть! А вот лица мерзавца я не помню, хоть убей!
– Тебе надо к врачу, – сказала я.
– Да была я уже у врача, получила первую помощь и справку, в которой добросовестно перечислены все мои травмы. – Томочка махнула рукой, широкий рукав свитера задрался, и я увидела темные пятна на запястье. – И в милиции была, там у меня приняли и справку, и заявление, и вообще очень сочувственно ко мне отнеслись. Все-таки зря говорят, что милиционеры у нас черствые и невнимательные…
– Тебе надо к психиатру, – сказала я, пропустив мимо ушей дифирамбы внимательным и чутким милиционерам.
Знаю я одного такого благородного рыцаря в погонах, тоже поначалу прикидывался белым и пушистым, а когда вскружил мне голову, начал показывать зубы!
– Я слышала, что такое случается довольно часто: жертвы насилия не могут вспомнить наиболее тяжелые моменты пережитого кошмара, потому что подсознание блокирует такие воспоминания, – сообщила я, строго-настрого запретив себе думать о капитане Кулебякине.
– К психиатру? – Похоже, Томочке моя идея не понравилась. – Нет уж, еще запрут в дурдом, не хочу!
– Но ты же хочешь, чтобы мерзавца нашли и наказали, правда?
– Вот пусть милиция и ищет, – уперлась она. – Я им все рассказала, что помню.
– А что ты помнишь?
Томочка потерла лоб:
– Помню, что мы с Кукониным вошли в квартиру, он спросил, где спальня, и сразу потащил меня туда. Мне было как-то неловко укладываться в постель в присутствии малознакомого мужчины, но Куконин очень настаивал, подхватил меня на руки и понес к дивану. Я продолжала протестовать, даже вырывалась, но он только приговаривал: «Тише, тише, девочка, не волнуйся, все будет хорошо!» А потом он уронил меня на диван, и очень неудачно, – я стукнулась головой о деревянный подлокотник. Неслабо стукнулась, аж в глазах потемнело! Помню, Куконин склонился надо мной низко-низко и что-то говорил, только я его уже не слышала, видела лишь, как губы шевелятся… А потом все! – Томочка криво усмехнулась. – Пришла в себя – Куконина нет как нет, на голове шишка, на щеке ссадина, руки-ноги в синяках, девичья честь поругана… История, как у того мужика из «Бриллиантовой руки»: упал, потерял сознание, очнулся – гипс! Одно слово, комедия!
– Скорее кошмар, – пробормотала я, подумав, что Куконину тоже будет не смешно.
Милиция наверняка назначит его первым подозреваемым. А может, не только первым, но и единственным. А чего долго искать? Вот он, готовенький преступник, хватай – и за решетку! Впрочем, я не стала говорить об этом Томочке, ей и без того волнений хватило. А Куконин взрослый дядя, вполне может позаботиться о себе сам.
– Тебе сейчас не стоит оставаться одной, – сказала я. – Может, позвонишь маме?
– Мамы нет, она умерла в прошлом году, – печально отозвалась Томочка.
Я вспомнила заинтересовавшую меня фотографию и нашла способ, как мне показалось, тактично удовлетворить свое жгучее любопытство:
– А другие родственники или просто близкие люди у тебя есть? Я видела в комнате твою фотографию с мамой и каким-то молодым мужчиной. Это твой жених?
– Фотографию? – Томочка замолчала.
Я подумала, что ее амнезия может оказаться довольно обширной. Все-таки имеет смысл обратиться к специалисту!
– Ах, фотография! – девушка встала и прошла в комнату.
Я, разумеется, последовала за ней.
– Вот эта? – Томочка сняла с полки стеклянную рамку и перевернула ее тыльной стороной.
Сквозь прозрачный пластик я увидела «изнанку» снимка. Там черным по белому аккуратным школярским почерком было написано: «В день юбилея с сыном Зауром и дочерью Тамарой».
– Это Заур, мой брат, – объяснила Томочка.
Я только хлопнула глазами:
– Вы совсем не похожи!
– Он мой сводный брат и очень похож на своего отца, адыгейца. Кавказская кровь горячая и крепкая, ее ничем не перебьешь, так что маминого Заурчику ничего не досталось, – бледно улыбнулась Дюймовочка. – А мой папа был маминым вторым мужем.
– Тогда все понятно, – сказала я – и соврала.
Ничего, ну ничего я не понимала! Какой Заур? Это же Ашот! Ашот Гамлетович Полуянц, и не адыгеец он, а армянин! Хотя, конечно, и Адыгея, и Армения – это все Кавказ.
– Брат в нашем городе живет? – спросила я.
– Да, но видимся мы с ним крайне редко, – ответила Томочка, возвращая на место фотографию. – После смерти мамы нас мало что связывает, а сегодня уж точно неподходящий повод для встречи.
– Почему? Ты попала в беду, тебя обидели, а братья должны защищать своих сестер! – заявила я, вспомнив, как близко к сердцу принял мои проблемы Зяма.
– Ты говоришь так, словно сама с Кавказа! – не без ехидства заметила Томочка. – Заурчик с готовностью меня защитит, нет сомнений, только мне этого совсем не хочется.
– Почему?!
– Потому что он первым делом убьет Куконина, а уже потом будет разбираться, кто виноват! Ты разве не знаешь горцев? Заурчик захочет смыть обиду кровью!
– Страсти-то какие! – пробормотала я, опасливо поглядев на Заурчика, согревающего ладонью рукоятку кинжала.
Кинжал, впрочем, был вполне обыкновенный, не то, что серебряный уникум с рысьими глазами у Ашота. Или правильнее сказать – в Ашоте? Я совсем запуталась.
