Юлия Климова - Здравствуйте, я Ваша золушка
– Спасибо, – Мария Дмитриевна вынула несколько пакетиков из коробки, подошла к шкафу, сняла вешалку с платьем и, устроившись на углу дивана, высыпала пуговицы на юбку.
Федор Иванович встал с кресла и сел на другой угол дивана.
– А вот… гости к тебе часто приходят? – чуть осмелев, «невинно» поинтересовался он.
– Бывают, конечно, я гостям всегда рада.
– А кто?
– Иришка с первого этажа, Катерина Васильевна, а на прошлой неделе бывшая одноклассница из Волгограда приезжала, мы с ней всю ночь проболтали.
Нет, никакие одноклассницы и соседки Федора Ивановича не интересовали. Как на счет вдовца? Бывшего военного пятидесяти пяти лет?! Завхоза спортивного комплекса!
– Хм, а… мужчины?
Сдержать улыбку Марии Дмитриевне не удалось.
– И мужчины тоже заходят.
– Я так и думал, – Федор Дмитриевич вскочил и заметался по комнате, усмирять и дальше клокочущие эмоции он просто уже не мог. – Ты самая лучшая, а я… а они… а он… Нет мне прощения, я знаю… но ты помни, всегда помни, я… я… жизнь за тебя готов отдать! Да! И это не пустые слова! – Он остановился и разрубил воздух рукой. – Готов! Каждую секунду готов! Я же… – он свел густые брови на переносице… – я же… оно самое…
Наблюдать эту сцену Марии Дмитриевне было тяжело и даже больно. Ее же Федор – родной. Обидел? Да, обидел, но все равно родной. А прощать она его не собиралась. Никогда. Но… в жизни так много «но»…
Она и суп-то затеяла, только чтобы отвлечься, успокоиться, чтобы быть при деле, когда он вернется, а сердце подсказывало – обязательно вернется.
– Сядь, Федя.
– Я тебя всей душой… люблю. Ты прости меня… пожалуйста.
Федор Дмитриевич сел и плотно сжал губы. В глазах защипало. Схватив гладкую черную пуговицу он добавил ее в кучку таких же. Мария Дмитриевна взяла перламутровую серую и положила ее в другую кучку. Он взял еще одну пуговицу и вновь положил к таким же, она опять взяла серую и задержала движение…он коснулся ее руки и сжал пальцы. Пуговица выкатилась и беззвучно упала на пол.
– Я тебя всей душой… прости…
– Я знаю… Федя.
Глава 18
Вальсируют все!
Торжественное шествие дебютантов могло заворожить кого угодно. Разговоры стихли, бокалы с минеральной водой вернулись на белоснежные скатерти, движение за столиками практически прекратилось. Все взгляды были нацелены в зону танцев.
Пары двигались медленно, плавно. Девушки держали в правой руке маленькие букетики в осенних желто-красных тонах и сдержанно улыбались, мужчины, вытянувшись в струну, старательно демонстрировали достоинство и невозмутимость, хотя удавалось это не всем.
– Мне кажется, перед выходом их надо обязательно щекотать, – пошутил Белозерцев, за что схлопотал укоризненный взгляд пышной дамы, сидящей за соседним столиком.
– Красиво, – прокомментировала Марина.
– Ага, – восхищенно согласилась Сашенька.
– Надеюсь, наши парни трудятся во всю, и пролета с фотографиями не будет. – Андрей Юрьевич вытянул шею и попытался отыскать Денюхина с фотографом, но пары уже разошлись в стороны, из-за чего хорошенько разглядеть зал не получилось.
– Не волнуйтесь, до начала застолья они уж точно не расслабятся, – успокоила Марина.
В животе у Сашеньки булькнуло – первый раз за день она почувствовала голод. И почему у Марии Дмитриевны она съела только один пирожок? Надо было слопать два или три. Но стоило воздуху пропитаться звуками вальса, как проснувшийся аппетит тут же пошел на спад. Белые облака платьев и яркие пятнышки цветов на миг замерли, а потом полетели, синхронно кружась и раскачиваясь. Раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три…
Сашенька смотрела на танцующие пары, практически не моргая, и до ужаса боялась, что кто-нибудь споткнется и шмякнется на блестящий пол – такой детский страх – вдруг сказка закончится. Но не зря дебютанты несколько месяцев разучивали простые и сложные па – никто не упал и никто даже не споткнулся.
Затем, согласно программе, выступил с короткой речью представитель мэрии, затем приглашенные смогли насладиться голосом оперной певицы Леоноры Тиро, затем надрывно прозвучала скрипка Страдивари, а уж потом в зал вернулись пары дебютантов и еще раз продемонстрировали идеальные вальс.
– Пора уже переходить к польке и галопу, – протягивая руку к бокалу с водой, прокомментировал происходящее Белозерцев.
– А когда и нам можно будет танцевать? – спросила Сашенька, обращаясь к нему.
– Полагаю, скоро.
И вот наконец-то главный танцмейстер Осеннего Бала громогласно объявил:
– Вальсируют все!!!
По залу тут же пронеслись нетерпеливый шелест платьев и приглушенное гудение голосов. Эти приятные звуки были мгновенно подхвачены новым вихрем музыки – радостным и трогательным одновременно.
– Иоганн Штраус, – без эмоций произнесла Марина.
– Здорово, – искренне выпалила Сашенька.
Она нетерпеливо сцепила пальцы и замерла. «Ну пригласите же меня, пригласите!». Ах, как захотелось вспорхнуть и устремиться туда – в гущу танца, чтобы кружиться, не переставая, чтобы вдыхать тонкий аромат роз, чтобы почувствовать на себе волшебство вечера. Ах, как же захотелось!
Воображение без промедления нарисовало неясную мужскую фигуру в черном фраке, которая отделяется от толпы и довольно быстро направляется в ее сторону. Вот сейчас проявятся знакомые черты, вот сейчас раздастся знакомый голос…
– Можно вас пригласить на танец?
Сашенька часто-часто заморгала и поняла, что никто перед ней не стоит – неясная фигура бесследно исчезла, а голос, раздавшийся слева, ей совершенно не знаком. Она повернула голову и увидела пухлого усатого мужчину, волосы которого блестели от переизбытка геля.
– Да, – ответила она и вежливо улыбнулась.
* * *
Больше часа они сидели рядом, держа друг друга за руки. Особо не разговаривали, а так… думали, вспоминали. Федор Иванович то робко поглядывал на свою Машеньку, то довольно ерзал, то счастливо вздыхал. Но, несмотря на общий фон радости, сердце все же пожевывала ревность. Ему ли с его «бравым» прошлым ревновать? А вот ведь скрутило так, что не продохнуть! Теперь-то он на своей шкуре прочувствовал каково это – любить и терять надежду, любить и не находить утешения. А вдруг она передумает? Но разве она что-то обещала?.. Федор Иванович зажмурился и, не утерпев, выдохнул:
– Я ж как тебя с… этим… увидел, так совсем о покое забыл. До того тяжело стало. Все мечтал да верил, а тут как обухом по голове…
– О ком ты?
– Ну-у, ходит же к тебе… – Федор Иванович насупился и кинул на Марию Дмитриевну еще один робкий взгляд.
– Юра?
– Уж не знаю, как ты его величаешь. Бывший военный, в спорткомплексе работает и вдовец.
Мария Дмитриевна сначала засмеялась, а потом рассердилась.
– Ты что! Какой же он вдовец при живой жене?! Так говорить нельзя!
– А если у него есть жена, то что он у тебя тут делает? И гвоздики зачем дарит? Я тебе сам подарю… гладиолусы! Он, конечно, молодой – только-только за пятьдесят перевалило, и машина у него есть, но…
– Федя, я тебя сейчас по голове чем-нибудь тресну, чтоб глупости не говорил, – расстроилась Машенька. – Ты где насобирал-то подобное?
– Подружки-соседки твои… поделились, – Федор Иванович пожал плечами, намекая на свою полную непричастность.
– Сороки-белобоки, а не подружки! – Мария Дмитриевна встала и всплеснула руками. – Ты смотри! Брата моего двоюродного вдовцом сделали! Они сказки сочиняют, а ты слушаешь и повторяешь. Гвоздики… Меньше надо у окна с биноклем торчать.
Федор Иванович покраснел так, что пожарная машина на его фоне сейчас бы показалась бледной. Ой, дурень, ой, дурень…
– А он… брат твой, да? Двоюродный? – радость ударила в голову.
– Да, – четко ответила Мария Дмитриевна. Подошла к столу, закрыла широкую деревянную шкатулку и… хитро улыбнулась. Ревность была приятна и, выставляя гвоздики к окну пару недель назад, Мария Дмитриевна не сомневалась, что ее бывшему мужу это не понравится. Она хотела его озадачить, удивить, распалить, но не думала тогда, что соседки наболтают ему всякой ерунды от души. Ох, и повеселились сороки-белобоки! Ох, и напридумывали!
– А гвоздики мне клиентка подарила – в знак благодарности за хорошую работу. Я ей юбку сшила. Юра полгода назад в Москву перебрался с семьей, помнишь, он к нам один раз приезжал, когда мы только поженились? У него еще такая смешная бородка была «клинышком»?
– Смутно, – честно признался Федор Иванович и ни к месту улыбнулся до самых ушей.
