Лариса Ильина - Беги, Люба, беги!
— А как же обстоятельства?
Я вяло отмахнулась и загрустила.
Березкина прикончила последний эклер, энергично облизала пальцы и, мазнув взглядом по пустой тарелке, горько вздохнула:
— Ладно, побегу... Встретимся у Исмаиляна. Вон, гляди, твоя медсестра... Тебя, что ли, ищет?
Я оглянулась, увидела в дверях столовой Жанну и помахала ей рукой. Заметив сигнал, она рванула ко мне столь стремительно, что едва не посшибала стулья на пути. Подобная резвость насторожила. Медсестра сжимала в руке лист, форматом подозрительно напоминающий передаваемый с поста список пациентов, называемый почему-то «формой». Я приготовилась к худшему:
— Вот, Любовь Петровна! — Жанна, как подкошенная, рухнула на стул, где только что сидела Света Березкина, и с выразительным размахом шлепнула листок на стол. Глаза ее азартно блестели, и оттого мне стало совсем тоскливо. Смотреть на список не хотелось. Но Жанна думала иначе: — Нет, нет, вы только гляньте!
Я пересилила себя и скосила глаза вниз. Список, представлявший собой весьма лаконичную компьютерную распечатку, выглядел несколько непривычно.
— Что это, Жанна? — удивленно протянула я и взяла его в руки.
Едва не заскулив от распиравшего ее возбуждения,
Жанна заелозила на стуле и, подавшись вперед, склонилась к самой столешнице:
— Сонька с поста... Вы же слышали, как она меня подозвала? Так вот... Протягивает она мне эту форму и объясняет, что сегодняшняя. Я говорю: у нас она есть. Но Сонька аж шипит, так ее распирает: «Посмотри сначала!» Я посмотрела...
Продолжая слушать Жанну, я тоже уставилась в лист. Первые четыре сегодняшних пациента оставались на месте. Зато после перерыва, в котором мы, собственно, сейчас и пребывали, все было густо перечеркнуто красными чернилами. Возле отметки «13:00» крупно написано «каб. 319». Это кабинет Исмаиляна. Фамилии остальных пациентов тоже вымараны сердитыми рваными росчерками, а под ними сегодняшнее число и огромная затейливая подпись замглава. Человек, черкавший красной ручкой по этому листу, явно делал это в сердцах.
— Потом Сонька и рассказала... — торопливым шепотом продолжала Жанна. — Вызывают ее к Циш. Срочно. Подходит она к ее кабинету. Дверь чуть приоткрыта, и голоса слышно. Мойдодырка взвизгивает, а ей в ответ мужской голос не хуже того... Сонька прислушалась, опознала Ашотыча и в кабинет сунуться не решилась. Короче говоря, Исмаилян лично нашу форму всю исчеркал, прием отменил и вообще вопил на Шушану, как резаный! Представляете?
— Нет, — сказала я. — Что все это значит?
— Что мы уже свободны! — вытаращила глаза Жанна. — У вас в час совещание, и все.
— А пациенты?
— Наверное, по другим кабинетам распихают, — пожала она плечами. — Не выгонят же!
Новость, конечно, была необычная. Только неясно, хорошая она или плохая.
— А из-за чего, собственно, Исмаилян кричал?
— Из-за того, что у вас слишком большая нагрузка. Может, сам поинтересовался, а может, стукнул ему кто! Вам ведь сейчас никакого интереса нету на износ горбатиться. Пока вы не в штате, вам что один, что десять пациентов — зарплата одна!
От слов медсестры веяло крепкой житейской мудростью, и, как ни верти, она была права. Единственное, что немного настораживало: всегда ли Исмаилян столь ревностный защитник КЗОТа или выборочно?
В кабинете Исмаиляна, включая меня, собралось восемь человек. Возле шкафа, закинув ногу на ногу, сидел задумчивый главврач, отрешенно разглядывая висящую на противоположной стороне картину. Исмаилян сидел за столом, в углу у окна в кресле сидела полная рыжеволосая дама, которую раньше я никогда не видела. Потом пришла Света, еще двое хирургов и реаниматолог. Озорно посмеиваясь и поблескивая глазками-бусинками, Акоп Ашотович гостеприимно махнул руками, приглашая всех присаживаться. Хирург Федор Семенович, молчаливый немолодой человек, ловко подсунул нам со Светой стулья, посадив, таким образом, впереди, нос к носу с начальством.
— Ну, — разглядывая нас и довольно потирая руки, расцвел Акоп Ашотович, — команда в сборе? — Он оглянулся на Седоватого: — Михаил Викторович, все здесь...
Седоватый ожил и, кивнув Исмаиляну, развернулся к ожидающей публике. Однако ничего принципиально нового он не озвучил. «Свои высококвалифицированные кадры» новостью не являлись. Затем слово взял Исмаилян. Он, по счастью, не стал толочь воду в ступе. Назвав предстоящую поездку служебной командировкой, он кратко сообщил о высокой чести, оказанной пятерым медработникам «Медирона», активно проявляющим свою заинтересованность в работе, стремление к самосовершенствованию и профессиональному росту. Когда я поняла, что речь идет обо мне, Свете Березкиной и спрятавшимися за нашими спинами коллегами-мужчинами, то едва не прослезилась.
— А теперь позвольте представить вам госпожу Баггофф... — Акоп Ашотович развернулся на коротеньких ножках, галантным жестом указывая на сидящую возле окна женщину. — Госпожа Баггофф наша бывшая соотечественница, поэтому никаких языковых барьеров не предвидится! — Исмаилян решил, что удачно пошутил, поэтому захихикал. — Не так ли, Инга Львовна?
Госпожа Баггофф ответила улыбкой и встала. Она пояснила, что уже двенадцать лет живет в Германии и работает в клиническом центре, куда мы и отправляемся. Курс займет четыре недели, и она сделает все возможное, чтобы учеба прошла для нас с максимальной пользой.
— Итак, дорогие коллеги, — подвел Исмаилян, — не будем понапрасну терять время. Отъезд в следующую пятницу...
И он хлопнул пухлой ручкой по столешнице, разбудив задремавшего, кажется, Седоватого. Тот встрепенулся и кивнул. Таким образом, на этой оптимистической ноте совещание подошло к своему завершению. Вопросов не нашлось ни у той, ни у другой стороны.
Покидая кабинет, Федор Семенович едва слышно пробурчал:
— Ох, не нравится мне это все... И баба рыжая тоже не нравится! ,
Пробирающийся следом за ним Илья Боженков весело фыркнул:
— Ты прав, старик. Что немцу хорошо, русскому — смерть!
Распрощавшись с коллегами, я направилась к лифту. Теперь меня занимало другое — где найти кабинет Тигрина, чтобы сообщить об утреннем звонке маньяка. Проблема была в том, что я абсолютно не представляла, су- -шествует ли таковой кабинет вообще, поскольку обычно сталкивалась с начальником охраны на нейтральной, так сказать, территории: в коридоре, столовой или возле поста. Скорее всего он, конечно, был. Но вдруг его месторасположение являлось очередным медироновским секретом и попытки разузнать о нем приравнивались здесь к шпионажу или подрывной деятельности? Я тщетно ломала голову над щекотливым вопросом, пока спускалась вниз. И, покидая лифт, еще не представляла, во что мне выльются поиски Тигрина.
Я прошла в свой корпус и, чтобы не возвращаться от поста обратно, сразу зашла в раздевалку, переоделась и убрала халат в шкафчик. В помещении, кроме меня, никого не было, поэтому я машинально подняла голову на скрип открываемой двери... Передо мной, подобно мрачной блуждающей тени отца Гамлета, образовалась Шушана Беркоевна. Громко цокнул захлопнувшийся язычок замка. Главная медсестра сделала пару шагов и, глядя на меня, остановилась. Выражение ее хмурого лица было обычным, а глаза... Она глядела так, словно хотела пришпилить меня к распахнутой дверце шкафчика.
— Здравствуйте... — растерянно брякнула я и, захлопнув дверцу, живо двинулась к выходу. — До свидания...
— Стой...
Я замерла и перепугалась:
— Что?
Неожиданно Шушана сделала шаг и, заглядывая мне в глаза, нервно выпалила:
— Беги отсюда, девочка!
Ноги у меня стали ватными. Боже мой, да она сумасшедшая! И взгляд безумный...
— Что? — мелко икнула я, инстинктивно подавшись назад. — Куда?
— Подальше отсюда! — крикнула медсестра прямо мне в лицо.
Предложение было не для моих нервов. Плохо соображая,что к чему, я метнулась к двери, вцепилась в ручку и выскочила в холл. Охранники с поста проводили меня удивленными взглядами, а я, не задерживаясь, прямой наводкой чесанула к проходной. И только оказавшись за воротами «Медирона», остановилась, глянула на всякий случай за спину, перевела дух. В ушах все еще звучал истеричный голос главной медсестры. Я даже зажмурилась и потрясла головой. Что все это значило? Что подвигло ее на столь странную выходку? Я терялась в догадках.
«Ладно, бог с ней!» — подумала я и оглядела пыльную улицу. Сердце терзало какое-то странное чувство неудовлетворенности. Может, у нее нервный срыв или проблемы по женской части. Попалась я под руку, вот и результат. Но не дай, господи, еще раз пережить такое!
Возле проходной не наблюдалось ни машины Христенко, ни, на худой конец, «СААБа» Тигрина. Собственно,
быть их здесь и не должно, потому как на столь ранний час я с Христенко никогда не договаривалась, а о намерении разыскать Максима после встречи с Шущаной позабыла вовсе.
