Театр марионеток - Александра Столярова
Потом вспомнила, что в бардачке со вчерашнего вечера остался лежать термос с кофе; напиток наверняка остыл, ну да ладно, мне ли сейчас капризничать! Я жадно, в три глотка допила оставшийся холодный и невкусный кофе и почувствовала, как ко мне возвращается самообладание. А вместе с ним — и жажда жизни, жажда скорости. Мое неудавшееся путешествие скоро подойдет к концу, мне осталось ехать от силы километров двести пятьдесят, а все те радости, о которых я мечтала — новые дороги, быстрая езда, дух приключений и волшебства — где они? Где свежий ветер, врывающийся в салон? Ну, хотя бы это я могу обеспечить.
И я лихо нажала кнопку. Крыша кабриолета медленно и послушно убралась в багажник, а в кабину тут же забралось туманное облако и заворочалось рядом со мной. Я довольно улыбнулась и поехала дальше. Ощущения были непередаваемыми: ветер трепал волосы, дышалось легко и приятно, скорость я чувствовала теперь собственной шкурой, и это было… прекрасно. Я врубила магнитолу и радостно запела вместе с Кристиной Агилерой «Lift you head high and stay strong!»…
Прямо перед машиной, в гуще тумана мелькнул темный силуэт, кинулся на капот и обвалился прямо мне под колеса. Я захлебнулась собственным пением и ударила по тормозам что было силы. Послушная машинка моментально замерла, а я, подчиняясь законам физики, чуть не вылетела через лобовое стекло — хорошо, что Алекс приучил меня пристегивать ремень безопасности. Меня заколотило от страха и паники. Кажется, я кого-то сбила. А вдруг он умер, Господи?!
Дрожащей рукой я никак не могла нащупать замок ремня, наконец, он щелкнул, я дернула дверцу и буквально выпала на улицу. В тумане невозможно было увидеть что-либо дальше собственной вытянутой руки. Как слепая, я присела на корточки и стала шарить по земле руками, ища сбитого человека… Но никого не асфальте не было. Уж не почудилось ли мне? Я потерла лоб. Если это галлюцинации, мне пора провериться у психиатра, слишком уж яркими и отчетливыми они были. Я же ясно видела чье-то белое лицо, вытаращенные глаза, чувствовала омерзительный мягкий звук, с которым тело соприкоснулось с капотом моей машины…
Вдруг совсем рядом хлопнула дверца. Я подняла голову и увидела, что в моей машине, на пассажирском месте сидит какой-то человек и призывно машет рукой. Меня словно пружиной подбросило. Я подлетела к нему, намереваясь вытащить наглеца из машины, уже распахнула дверцу, и вдруг меня словно парализовало. Я не преувеличиваю. В тот момент я не могла пошевелить ни рукой ни ногой, словно из моего тела разом выкачали всю жизненную энергию. Туман стремительно сгущался, становился плотным и из белого почему-то превратился в черный. Дальше я уже ничего не помнила.
* * *Очнулась я в собственной машине. На водительском месте. Живая и невредимая. И свободу мою никто не ограничивал — руки не были связаны, к виску не приставляли пистолет… В общем, все было нормально. Если не считать того, что на соседнем кресле сидел Девяткин, ставший мне за последнее время роднее брата, и радостно скалил зубы. Улыбался, наверное, но от этой улыбки мороз по коже подирал.
В моей голове разом пронеслись тысячи мыслей, миллионы ощущений и эмоций. И так же разом пропали, оставив после себя блаженную пустоту.
Как я сюда попала… почему он здесь… он же умер…почему так смотрит и улыбается… а может я тоже умерла… какой ужас… пусть все это прекратится, пожалуйста…
Девяткин продолжал молча сидеть и смотреть на меня в упор, словно желая запечатлеть в памяти каждую черточку моего лица, каждую родинку. Я же таращилась в туман за лобовым стеклом и не могла от страха даже пошевелиться. Его взгляд, памятный еще по той московской аварии, пронизывал всю меня насквозь, как рентгеновские лучи, как радиация…
Он протянул руку — и я от ужаса чуть не хлопнулась снова в позорный обморок, но Девяткин лишь миролюбиво похлопал по рулю и предложил:
— Отъезжай. Тут нельзя стоять, знак видела — парковка запрещена? Менты оштрафовать могут.
И, видя, что я не реагирую, повторил уже чуть громче:
— Поезжай, говорю.
Я подчинилась. Послушно, как кукла, выехала на дорогу. Туман стелился перед машиной: белый, совершенно слепой. Я даже не пыталась понять, что происходит, не пыталась думать, сопоставлять факты, анализировать… Сейчас мне под силу были только самые простые вещи: смотреть на дорогу, вести машину, привычно сжимая руль. Наверное, включились механизмы самозащиты, чтобы не позволить мне сойти с ума от ужаса.
Некоторое время мы ехали молча, Девяткин с комфортом расположился на своем месте, со мной не заговаривал, ничего не делал, просто молчал и тяжело, в упор, смотрел на меня. Я даже начала привыкать к такому положению вещей. Ведь человек ко всему привыкает. А потом я подумала, что так, наверное, будет выглядеть мой персональный ад: когда человек с непроницаемо-темными глазами сидит и молча смотрит на меня. В этом была такая безысходность, что я чуть не завыла от ужаса, и даже прикусила кулак, обтянутый тонкой замшевой перчаткой, чтобы сдержаться.
Но Девяткин вдруг зашевелился, полез в карман — я, как загипнотизированная, проследила взглядом за его движением, — и достал небольшой пистолет. Волосы зашевелились у меня на затылке, я резко выкрутила руль… Машина промчалась в десяти сантиметрах от придорожного столба.
Окаменев от страха, я смотрела на этот пистолет. Я не могла оторвать от него взгляда и даже забыла о том, что нужно следить за дорогой. Девяткин же широко улыбнулся, приставил пистолет к своей груди и нажал на спусковой крючок.
Грянул выстрел.
Во все стороны полетели брызги крови, какие-то лохмотья.
Его рука бессильно сползла вниз, и я что с левой стороны груди, по джинсовой куртке, медленно расползается кровавое
