Шарль Эксбрайя - Порридж и полента
– Я не могу сидеть перед своим врагом!
– Я – ваш враг?! Что заставляет вас так думать синьора?
– Я думаю о своем сыне, которого вы держали здесь в надежде сделать из него убийцу и отпустили его только тогда, когда к этому вас принудило признание Пьетро Лачи! Я думаю о своем брате, которого вы теперь считаете убийцей этой девицы! Может быть, вам это кажется недостаточным для того, чтобы я считала вас своим врагом?
– Но ведь я – комиссар полиции, синьора.
– Ма ке! Но ведь это не моя вина, а?
– Я не жалуюсь на свое положение и не нуждаюсь в чьем-то сочувствии! Но моя работа предполагает, что я обязан найти того, кто убил синьорину Пампарато! И для меня каждый человек, работающий в этой гостинице, будет оставаться подозреваемым до тех пор, пока его невиновность не станет очевидной! Так что прошу вас, синьора, присаживайтесь.
Донна Империя согласилась сесть, но при этом заметила:
– И все же это не объяснение, почему вы так настроены именно против моих родственников!
– Давайте вместе поразмыслим. Кто мог поддаться чарам или обольщению,– речь сейчас не об этом,– Джозефины? Энрико Вальместа, Пьетро Лачи, Фортунато Маринео и Ансельмо Силано. Однако по общему мнению всех служащих гостиницы, Энрико не обращал внимания на Джозефину, безумно любившую Фортунато и так же безумно любимую Пьетро. Фортунато мог бы пойти на убийство, чтобы избавиться от девушки, пытающейся нарушить его планы относительно Сьюзэн Рэдсток. Пьетро мог убить ее из ревности. Однако было доказано, что ни тот ни другой, не виновны в этом преступлении. Остается ваш брат, синьора, которого видели в момент, когда он выходил из комнаты Джозефины.
– Но ведь она уже была убита!
– У меня нет этому никаких доказательств, кроме его собственного рассказа.
– А разве этого недостаточно?
– К сожалению, нет.
– Вы оскорбляете члена моей семьи!
– Ма ке! Раз у вас есть такое убеждение, может, вы найдете другого подозреваемого?
– Да, это дон Паскуале.
От этих слов у Прицци перехватило дыхание.
– Если бы не ваша репутация, синьора, я мог бы подумать, что от всех ваших хлопот у вас помутилось в голове. Дон Паскуале! Этот несчастный человечек, который пугается малейшего шума!
– Смею вас заверить, комиссар, что это еще тот гусь!
– Докажите!
Чтобы убедить Массимо в своей правоте, донна Империя рассказала о случае, когда при оказании помощи дону Паскуале она подверглась хотя и не грубой, но настойчивой атаке со стороны дона Паскуале и о том, как страсть разожгла его обычно тусклый взгляд.
– Только подумайте, синьор комиссар, если женщина моего возраста смогла разжечь в нем такую страсть, что же тогда говорить о хорошенькой девушке, которая к тому же только то и делала, что дразнила мужчин?
– Ну, знаете…
Массимо накак не мог прийти в себя. Дон Паскуале… еще один, такой же, как Пьетро… Комиссар поднялся.
– Я никогда бы не позволил себе усомниться в ваших словах, синьора, и поэтому полностью верю вашему рассказу о неприятном приключении, которое вам пришлось пережить… Видимо, мне придется потребовать кое-какие объяснения от дона Паскуале.
– Если вам потребуется, чтобы я повторила это при нем, сразу же позовите меня, я абсолютно не боюсь этого слизняка!
– Нисколько в этом не сомневаюсь, синьора. Кони!
Вошел инспектор.
– Вызовите машину. Мы вдвоем и синьора Маринео едем в "Ла Каза Гранде".
Ансельмо слегка вздрогнул при виде полицейских, но присутствие сестры успокоило его. Прицци подошел к администратору.
– Вы видели сегодня своего директора?
– Не так давно, синьор комиссар. Скорее всего, он у себя в кабинете. Хотите, я перезвоню ему?
– Спасибо, не нужно. Лучше я зайду к нему без предварительного доклада. Так получится даже по-семейному. Пойдемте, Кони.
– Слушаюсь, синьор комиссар!
Вернувшийся к обязанностям лифтера Пьетро улыбнулся им. Прицци спросил:
– Ну что, жизнь прекрасна?
– О да, синьор комиссар!
Кони несколько раз, с усиливающейся настойчивостью, постучал в дверь кабинета дона Паскуале, по ответа так и не последовало.
– Кажется, его нет на месте.
Массимо повернул ручку двери, и та открылась. Перед ними предстала неприятная сцена. Директор сидел в своем кресле. Склонив голову на грудь, он, казалось, спал, но при этом корпус его наклонился влево. Белая рубашка на нем была вся пропитана кровью. Прицци подошел и осторожно приподнял голову дона Паскуале за подбородок, но сразу же отдернул руку, при этом его едва не стошнило: горло директора было широко распорото от уха до уха. От удивления Кони даже присвистнул.
– Тот, кто решил перерезать ему горло, мог не беспокоиться, что он выживет!
– Да, кто-то вложил немало злости!
– Во всяком случае, в этот раз не может быть и речи о ревности, поскольку Джозефины больше нет в живых.
– Конечно, нет, Кони. Это убийство в какой-то степени даже упрощает наши дела. Теперь мы точно знаем, что эта англичанка была права. Ведь дон Паскуале погиб не из-за Джозефины, а, вероятнее всего, из-за наркотиков. В таком случае, убийство синьорины Пампарато могло бы иметь аналогичные причины. Итак, мы продвигаемся в этом деле, Кони, продвигаемся!
– Вот только жаль, что наш путь усеян трупами.
– В нашей профессии он редко когда бывает устлан цветами, преподнесенными улыбающимися девушками!
– А жаль, что это не так, шеф!
– Не вы один сожалеете об этом.
Даже с первых шагов по экваториальному лесу в поисках Ливингстона[28] Стэнли[29] не соблюдал таких предосторожностей, как это делали Дэвид и Гарриет Тетбери при входе в холл "Ла Каза Гранде". Они были уверены в том, что все существующие на земле микробы только того и ждали, чтобы наброситься на них. Они медленно продвигались в этом враждебном, не внушавшем им доверия мире, который они не могли разглядеть, потому что смотрели на него сквозь призму собственных предрассудков. С тех пор как в аэропорту они ступили ногой на землю, они не переставали делать сравнений с родным для них окружением, и в этих сравнениях Вилтон, его жители и их нравы всегда оказывались на высоте. Любившие родную Англию еще более слепо, чем Рэдстоки, они воображали себя первооткрывателями, пустившимися в опасное для здоровья путешествие с тем, чтобы спасти попавших в беду друзей. Восхищаясь своей собственной смелостью, они чувствовали еще большую гордость оттого, что родились на другом берегу Ла-Манша.
В бюро обслуживания Тетбери обратились к Фортунато, и, узнав номер заказанной для них комнаты, они, не предупредив своих друзей о своем скором прибытии, дабы не настораживать возможного врага, спросили:
– Не здесь ли проживают господа по фамилии Рэдсток?
– Конечно, здесь, сэр! Могу ли я спросить, не приходитесь ли вы им родственниками?
– Нет, но мы с ними как пальцы на одной руке.
– В таком случае, сэр, рад сообщить вам, что меня зовут Фортунато Маринео, и это я – жених мисс Рэдсток!
– А, так это вы? И наконец на свободе?
– Простите?
– Я говорю, что вы вышли наконец-то из тюрьмы!
– Это было обыкновенной ошибкой, сэр.
– А что наши бедные друзья?… Они тоже в заточении?
– В заточении? Конечно же, нет!
– Где же они тогда?
– Кажется, на пляже. О, простите, что вынужден вас покинуть, но пришли полицейские…
– Полицейские?
– Они пришли проводить расследование по поводу убийства нашего директора.
– Неужели же…
– Увы! К сожалению…
Чтобы добраться до лифта, Гарриет схватилась за руку мужа, и даже улыбка Пьетро не произвела на нее смягчающего впечатления. Ей вспомнились рассказы о Борджиа и показалось, что убивать друг друга – это любимое времяпрепровождение туземцев. Дэвид, как мог, старался ее успокоить, но он и сам не верил собственным доводам.
Оказавшись у себя в номере, Тетбери обменялись беспокойными взглядами. Дэвид прошептал:
– Если бы я знал, дарлинг, то никогда бы не заставил вас ехать сюда вместе со мной!
Гарриет всегда проявляла находчивость в трудных обстоятельствах.
– Если вам грозит какая-то опасность, Дэйв, я разделю ее с вами, а если в результате этого самопожертвования вам придется расстаться с жизнью, я умру вместе с вами! Мы вместе жили на земле и вместе останемся на небе!
Они восторженно бросились друг другу в объятия и, когда в дверь постучали, им на секунду показалось, что за ними пришли для того, чтобы отвести их на эшафот. Но это оказалась всего лишь симпатичная горничная Луиза Дуилло, которая, не пожелав работать на этаже, где было совершено убийство Джозефины, была переведена на этаж, где сейчас проживали англичане. Она поинтересовалась, не нуждаются ли Тетбери в чем-нибудь. Поскольку они не понимали итальянского, а Луиза, в свою очередь, не понимала ни одного слова по-английски, их разговор не занял много времени, и Луиза ушла, пообещав прислать кого-то другого, с кем они могли бы объясниться. Через несколько минут после этого в номере появился Фортунато и осведомился о пожеланиях новоприбывших. Тетбери были тронуты подобным вниманием и подумали о том, что, вопреки их опасениям, Сьюзэн Рэдсток сделала не такой уж плохой выбор. Гарриет подумала о том, что внешне этот Фортунато выглядит весьма привлекательно. Чтобы как-то успокоить свои чувства, ей в голову пришла дикая мысль попросить его рассказать о том, что произошло в "Ла Каза Гранде" и почему полиция бродит здесь, словно у себя дома, а также почему их собеседник побывал в тюрьме, и о причинах, побудивших Рэдстоков ввязаться в конфликт с итальянским законом и его представителями. Не стоит забывать о том, что Фортунато обладал великолепным даром красноречия и богатым воображением, присущим всем его соотечественникам. Безусловно, факты, изложенные в его рассказе, были совершенно правдивы, но при этом он сдобрил их такими деталями и неожиданными акцентами, что его рассказ не мог не произвести на слушателей должного впечатления.
