Людмила Милевская - Мужской гарем
Она знала, нельзя раньше времени становиться жертвой, нельзя провоцировать Настю на действия и агрессию — надо делать вид, что ничего страшного не происходит, они просто беседуют.
Миронова машинально взяла пепельницу и твердо сказала:
— Вы должны мне помочь.
«Сейчас начнет врать, — догадалась Далила, — сочинять, что убийцу она не знает, что куртку вторую не покупала, что пистолет прятала по приказу. Но зачем? Что у нее за игра? И какую роль она отвела мне в этой игре?»
— Я пока не знаю, кто убил Киселева и Трахтенберга, — продолжила Настя. — Я не знаю, кто убил Шатунова.
— Ясное дело, — кивнула Далила. — А от меня вы чего хотите?
— Вы должны мне помочь. Я не могу долго скрываться. Брусницкий болеет, холдинг на мне, и вообще. Я не создана для того, чтобы скитаться. Долго скрываться я не могу, я привыкла к комфорту.
Далиле хотелось сказать: «Не могу вам посочувствовать. О комфорте раньше надо было думать», — но она промолчала, давая Мироновой высказаться.
— Я хочу вас спросить про коллекционную куртку, — продолжила Настя. — Про куртку, которую якобы Ветка себе купила в салоне в Гостином. Как я поняла, вы утверждаете, что я завела Ветку в салон и чуть ли не силой заставила ее купить эту куртку. А потом купила вторую такую же для сообщницы. Так?
— Так, — подтвердила Далила.
Миронова рассмеялась нервным фальшивым смехом, зло загасила в пепельнице окурок и отчеканила:
— А вы попробуйте Ветку заставить. Она упрямая, как осел.
— Любого можно сделать упрямым, если силой давить. А хитрые уговоры делают беззащитными даже отпетых упрямцев.
— Но дело не в том, — отмахнулась Миронова. — Зачем я Ветку-то уговаривала? Никак не пойму. Если послушать тех продавцов, в салоне у них сплошной эксклюзив, весь товар штучный. Вот и выходит, что я никак знать не могла о второй «диоровой» куртке.
«Она не будет меня убивать», — окончательно для себя уяснила Далила и осмелела.
Презрительно покачав головой, она ответила:
— Накануне вы, а скорей ваша сообщница, в тот салон заходили на разведку. Продавщица Марина посоветовала взять две одинаковые коллекционные куртки от «Диор», якобы для ваших сестер-близняшек.
Миронова побледнела:
— И это вы знаете. Вы везде побывали. Но почему вы взялись за меня? Вы мне мстите?
— За что? Я понятия не имею о ваших настоящих намерениях, но предупреждаю: убивать меня бесполезно. У меня плохая привычка. Я сплетница.
Любую полученную информацию я мгновенно распространяю среди своих друзей и знакомых. А их у меня много. Боюсь, ваша рука устанет стрелять.
— Будь я преступницей, вас стоило бы убить уже за одно то, что вы нос свой в чужие дела суете, — парировала Миронова. — Но я не убийца. Я для того сюда и пришла, чтобы получить от вас информацию.
— Получили?
— Не всю. Хотелось бы знать, что вы делали в квартире Соболева?
Далила призналась:
— Я не могу ответить на ваш вопрос, зато вы на мой можете. Когда у вас свадьба с Артемом Брусницким?
Настя ахнула и побледнела:
— И это вы знаете!
— А Соболев знает?
— Теперь узнает, — пригорюнилась Настя. — Я хотела вас убедить, что кто-то нас подставляет: меня и Ветку, но теперь вижу, бесполезно. Вы совсем мне не верите.
Далила сочла за благо не отвечать. Миронова, пытливо посверлив ее взглядом, продолжила:
— Между прочим, Киселев и Трахтенберг и мои бывшие любовники. Пистолет Ветке я уже подложила. Теперь с куртками заморочка открылась. Скоро выяснится и про Киселева, и про Трахтенберга. Скажут, Ветка их у меня отбила, а я из мести ее подставляю. А Ветка со всеми моими парнями всегда спала. Она била клинья и под Артема.
— Нормальное поведение для ее психотипа. Вы для Веты кумир, — сообщила Далила. — Она вам во всем подражает и мечтает во всем переплюнуть вас.
— Мне только ваших психологических штучек сейчас не хватает! Дура я, что вообще к вам пришла! — закричала Миронова, внезапно стартуя из кресла и решительно покидая комнату.
Когда хлопнула входная дверь, Далила потянулась к телефону, но передумала — звонить в милицию бесполезно.
«Я не могла ее задержать, — успокоила она свою совесть. — Но откуда Миронова мой адрес узнала?»
Выйдя в прихожую, она обнаружила на тумбочке перед зеркалом запечатанный конверт на свое имя. Обратного адреса не было. Судя по штампу, письмо местное, из Питера и послано уже давно. В почтовый ящик редко заглядывали.
«Матвей утром достал и забыл мне сказать», — догадалась Далила.
Она распечатала конверт, вытащила сложенный вдвое тетрадный лист, развернула, прочитала анонимку и поразилась. Кто-то сообщал ей о связи Насти с Артемом. В конце письма был номер телефона и адрес Артема Брусницкого.
Мелькнула мысль: «Странное совпадение. Не Миронова ли это письмо принесла? Может, хочет в ловушку меня заманить?»
В кармане завибрировал сотовый. Сердце екнуло: «Александр!»
Но это был муж, Матвей. Он игриво спросил:
— Ты ужин готовишь?
— Ты письмо из ящика вытащил? — поинтересовалась Далила.
— Конечно, кто же еще. Я уже в твоем «Форде» и еду домой.
— А я тебя жду, — сказала Далила, испытывая разочарование от того, что звонок не от Козырева.
Чаще всего, когда они ссорились с Александром, он первым звонил: когда сразу, когда на следующий день. Она или мгновенно прощала, или позволяла себе поломаться слегка — в зависимости от обстоятельств.
«Почему на этот раз Сашка молчит? — спрашивала себя Далила. — Хлопнул дверью, зараза, и теперь гордо молчит. А что, если он никогда не позвонит?»
В этих обстоятельствах муж показался Далиле во сто крат милей.
«А как эта полумертвая Левицкая сегодня встрепенулась и упялилась на него, — вспомнила вдруг она, чувствуя возвращение ревности. — Да, мой Матвей — эффектный мужчина. Надо с Сашкой пореже видеться и почаще уделять внимание мужу, — решила Далила. — Тем более что Александр все равно неисправимый кобель».
Глава 27
Признаваясь Далиле в любви, Александр не лгал. Он действительно был непривычно влюблен. Влюблен мучительно и мятежно.
Недоумевая, как такое могло случиться, он чувствовал равнодушие ко всему, что не касалось Далилы. Собственная неотразимость словно упала с той чаши весов, которая должна была уравновесить неотразимость Далилы. Александр впервые в жизни осознал, что не всемогущ с любимой женщиной, что не вся она в его власти, что есть границы и у женской любви.
До встречи с Далилой все было не так. Исключительная самоуверенность Александра покоилась не на глупости, не на самовлюбленности, а на отсутствии опыта поражения. Его сердечная жизнь текла так благополучно ровно и вместе с тем так хаотично разнообразно, что в разнообразии этом появились однообразие, монотонность и скука.
Всякий раз, пускаясь в новые приключения, он заранее знал, что будет завтра, послезавтра и чем закончится этот роман — в самый разгар отношений Александр вдруг остынет. Покинув подругу под любым благовидным предлогом (без сцен и объяснений), он пустится в новое приключение.
Обычно он рвал отношения резко, оставляя женщинам «удовольствие» самим выпутываться из неприятного положения. С особо настойчивыми он некоторое время поддерживал вялую связь. Они, как правило, сами уставали от его безразличия и нехотя сходили со сцены.
Насколько Александр был нежен и податлив в любви, настолько он был жесток и неумолим в своем охлаждении. Потеряв к очередной пассии интерес, он уже не реагировал на всевозможные женские штучки: слезы, признания, оправдания, попытки вызвать ревность.
Впрочем, к последнему никто и не прибегал, внутренне опасаясь дать повод для преждевременного разрыва. Александр умел кружить женщинам голову, они очень им дорожили.
В общем, Александр Олегович Козырев жил так, как жил бы всякий лишенный комплексов и талантов мужчина, когда бы у него было полное благополучие в семье и на работе, да плюс сумасшедший успех у женщин.
У Александра Козырева все это было, а потому он с легким сердцем искал приключений, зачастую скучая от беззаботности и поверхностности чувств. На жену он давно смотрел как на неодушевленный предмет, предназначенный для комфорта. Он не замечал и не хотел замечать ни ее красоты, ни желаний, ни интересов.
Умная по природе своей жена Александра Козырева была глупа той глупостью, которой отмечены люди каждодневных сиюминутных забот, обильных и мелких. За эти заботы женщина пряталась, они давали иллюзию благополучия. Равнодушное отношение мужа она принимала за почтительное, приступы раздражительности и капризность — за ревность, хорошее его настроение — за любовь.
В податливости жены Александр черпал уверенность и спокойствие, с которыми было приятней и легче пускаться в рискованные приключения.. Крепкий хороший тыл служил катализатором легких мужских побед.
