Маргарита Южина - Альфонс нечаянно нагрянет
– Чо, блин, чокнулись?! Надо просто на нее водой брызнуть! Томка, давай, у тебя хавальник здоровый…
Кто-то брызнул, кто-то нещадно отхлестал несчастную по щекам, кто-то сунул вонючее лекарство в рот, общими усилиями успокоить Леру удалось. Но ненадолго. В молчаливой паузе, дождавшись звездного часа, звонко взвыли старушки-плакальщицы и свели всю успокоительную работу на нет. Так продолжалось много раз. В конце концов к горю матери притерпелись, и пока она рыдала в ладошки, гости самостоятельно себя обслуживали и развлекали.
– Люся, пойдем домой, не могу я, – не выдержала Василиса. – И Леру с собой заберем, посидит у нас, отплачется, ну что за издевательство?
– Нельзя так… – с сожалением произнесла Люся. – Да и не уйдет она. А ты тоже – чего по сторонам зря глазеешь – Монику тряси!
Моника «тряслась» весьма охотно. Она нашла благодарные уши и теперь после каждой рюмки склонялась к Василисе и громко докладывала:
– Нет, ты погляди! Молодежь ничем не прошибешь! Глянь – на поминки пришли, а Ирка Вадьку так за коленку и щупает, так и щупает! Ну девка! Точно тебе говорю – утащит его в загс! Ой, а бабки-то, соседки, как стараются! Так и воют, так и воют! Видать, хорошо им заплатили. Интересно, сколько сейчас плакальщица стоит? Нет, у меня, слава богу, все живы, но вот соседка внизу живет, вредная такая, зараза! Все никак помереть не может, боится, что не похоронят как следует. Я вот думаю, может, ее еще при жизни того… отплакать… так, на всякий случай, чтоб не сомневалась, потом-то ей все равно фиг докажешь. Просто сделать человеку приятное… Нет, как стараются, а? Прям камерный хор! Видать, полгода репетировали. Это они беду и накликали… Эй!! Бабуси!! Хватит сердце драть, больше не заплатят!
Василиса уже слышать не могла этот ор в ухо. Однако профессионализм обязывал.
– А кто эта женщина? – снова склонилась она к Монике. – Да нет, не та, а вон, которая с посудой бегает?
За гостями и в самом деле ухаживала хмурая, молчаливая женщина. Она ловко убирала пустую посуду, ставила горячее и то и дело меняла пустые бутылки на полные. Помогала ей симпатичная девчонка.
– Эта, что ли? – развалилась на стуле Моника. – Так это ж Танька! Ну я тебе рассказывала, мы еще в девках дружили, а рядом дочка ее… Танька!! Чо в магазин не заходишь?! Я ж говорила, чтоб приходила, а ты не зашла ни разу!! Я спрашиваю – чего не зашла-то?!
Татьяна только отмахнулась и ушла в кухню.
Пока Василиса выдаивала сведения у словоохотливой Моники, Люся на правах старой знакомой перебралась к Ирине и ее другу Вадику, подсела к ним сразу же, как только очередной гость вышел покурить.
Парень был скромный, на передний план не выпячивался, но чувствовалась в нем какая-то надежность и внутреннее благородство. Он один не лез с радостной улыбкой в фотообъектив, один он не требовал: «Еще по стопочке?! Что-то засыхаем!», и Люся вдруг поняла – а Ирочка-то вовсе и не дура, за таким-то Вадиком она как за каменной стеной. В отличие от этой самой Ирочки, которая быстренько захмелела от первой же рюмки и пыталась виноградной лозой обвить шею парня, он был одним из тех немногих, кто помнил, где находится. Среди всеобщего оживления ему до сих пор удавалось сохранять грустное выражение лица. Люся даже всерьез подозревала, что для него гибель Михаила стала серьезной утратой. Хотя… ей нравился и тот длинный, тощий парень с глупым, наивным выражением глаз, кажется, Толик – не способен такой человек на убийство. Так, во всяком случае, казалось Люсе. Однако с ним надо было еще пообщаться, а пока она решила завязать разговор с Вадиком.
– Вас, кажется, Вадимом зовут? – негромко спросила она парня.
Тот сначала даже не понял, что обращаются к нему, он отцеплял руки подружки и шепотом вразумлял хмельную девицу:
– Ирочка, ну как ты не поймешь – не время сейчас! Тут такое горе, а ты с ласками… Надо же держать себя в руках! На кой черт ты тогда сюда приперлась?
Люся снова окликнула его:
– Молодой человек, вы, как я понимаю, Вадим?
Теперь тот заметил женщину и повернулся к ней:
– Да, а мы с вами знакомы?
– Нет, я просто почти всех здесь знаю, а вот вас…
– Меня Вадимом зовут, Мишка другом мне был. И по институту, и так… – Парень увел глаза в сторону и подавил тяжкий вздох. – Хороший был мужик… настоящий… Я ведь в науках не сильно рублю, все только зубрежкой, столько сил уходило, а он… Он так объяснять умел!.. Разложит все по полкам, а ты только удивляешься, как это сам не допетрил! Как теперь без него…
Тут вклинилась Ирочка. Она неприлично громко фыркнула, сдув со стола парочку салфеток, и тоном царской фаворитки заметила:
– Да Мишка и сам ни хрена не фурычил! А тебе теперь будет помогать… мой папочка! Уж ради собственной доченьки он любого недоумка в академики выведет! И еще тебе не надо будет горбатиться по ночам!
– Ирина! Пожалуйста, сходи принеси горячего чаю, вон Валерию Николаевну как трясет, надо, чтобы она согрелась.
Девчонка скривилась, но ослушаться не посмела, шатаясь, поднялась и поплелась в кухню.
– А вы по ночам горбатитесь? – тут же прицепилась Люся.
– Почему горбачусь? Я работаю, – обиделся Вадим. – Вполне нормальная служба – охранником, ночь через двое. По-моему, для студента это весьма неплохо. А как же не работать? Мне помогать некому… Простите, сейчас я чай Валерии Николаевне подам, а то Ирина обязательно его выльет на гостей.
Он подскочил, выхватил из рук шатающейся Ирочки чашку и незаметно поставил перед матерью погибшего.
А в это время от имени друзей поднялась Тамара. Корявым языком она принялась петь оду своему погибшему другу:
– Ну мы, блин, конечно, потеряли… А ваще, Мишка-то нормальный парень был. Не, ну главное, еще и Валька умерла! Чо к чему?! Он ваще, может, из-за нее и того… помер!
То ли сам вид этой молодой, здоровой девицы, то ли ее слова так растеребили материнскую душу, но Лера снова забилась в рыданиях.
– Генечка, чего сидишь как клуша, честное слово?! – зашипела Эмма. – Подсуетись, утешь!! Господи, ну в кого ты такое бревно?! Ты же к ней перебираться собрался! Я уже нам и размен подыскала. Давай, шевелись, поддержи ее в трудную минуту, а то, чего доброго, она тебе этого не простит.
Под таким натиском трусоватый Генечка подскочил к несчастной Лере, закружил возле нее, но не знал, с какого боку подобраться.
– Лерочка… твое горе… поверь, я с тобой…
– Ой, ну чо вы блеете? – взяла инициативу в свои руки Тамара. – Прям баран, честное слово, скажи, Толик! Вы ей водки суньте! Я завсегда так успокаиваюсь, Борька, скажи! Водки дайте ей!!
Генечка подхватил свою рюмку и стал тыкать ее в рот несчастной.
– Лерочка, на водочки выпей… ну глоточек. За маму… за папу…
– Да пей ты сам свою отраву!! – взъярилась Лера, отталкивая руку утешителя.
– Точно!! – развеселилась Тамара. – Сам пей!
Генечка покрутился, но ослушаться не решился. А гости скандировали:
– Пей до дна! Пей до дна!!
Дальше произошло непонятное – выпив рюмку, Генечка вдруг побледнел, изо рта пошла пена, и он рухнул на пол, схватившись за горло.
– Что это с ним?.. Врача!!! – уже орали гости.
Кто-то кинулся к телефону, молодежь принялась пикать мобильниками, старушки, в суете похватав пласты мясной нарезки с тарелок, спешно улизнули, загрохотали стулья, и только Лера, оглядывая переполошенных гостей, вдруг зашлась в страшном хохоте.
Василиса кряхтела от напряжения – на ее плече висла туша Тамары, и эту тушу надо было доставить до дома. Когда все гости спешно покинули квартиру Леры, Василиса прицепилась к молодым – Толику и Тамаре. С молодежью она еще не успела переговорить, а это был такой подходящий повод – парень в одиночку просто не мог сдвинуть пьяненькую девицу с места, а Тамара от испуга так набралась, что сама идти отказывалась. И оставлять ее было несподручно – в любой момент могла прибыть милиция, а шальной язык Тамарочки способен наплести все, что угодно, в том числе и про друзей. Решено было девицу доставить домой, но поскольку толстяк Боря спешно улетучился еще задолго до страшного события, то вся ответственность тяжестью в сто килограммов свалилась на плечи Толика. Вот ему в помощь и навязалась Василиса. Люся в это время осталась с обезумевшей от горя Эммой и такой же Лерочкой.
Как Василиса ни надеялась, но разговора с многопудовой Тамарой не получилось. Стоило ей открыть рот, как охмелевшая девица тут же просыпалась и оглушала окрестности дикими воплями:
– Я буду вместо! Вместо! Вместо нее! Твоя невеста, честно, честная, ё! Толик!! Мать твою, подпевай!! Э-эх, дал бы кто взаймы-ы-ы, до следущей зимы и позабыл об этом!!
Толик смачно покрывал девицу матом, пихал ей снег за шиворот, ему казалось, так она быстрее протрезвеет, а Томочка от этого еще больше хмелела и визжала счастливой поросей.
С огромным трудом удалось затащить девицу на этаж. Но там возникла новая проблема. Дверь открыл Томочкин папа. У него обнаружилась великолепная память на лица. Только он увидел Василису, как тут же бросился ей на шею и восторженно затрещал:
