Татьяна Луганцева - Жена №5
— Ладно, сегодня хоть еще отдохнем, — грустно сказала Мария, натужно улыбаясь и фактически не обращая внимания на Павла Павловича. Понятно, что романтизм их любви был нарушен непоправимо, хотя женское одиночество и тоска по мужской ласке способны творить чудеса.
— Очень хорошо! Оставайтесь! А я сегодня же уезжаю в Москву из этого вертепа. Бес попутал связаться с такой лгуньей! — Павел Павлович вытащил из шкафа дорожную сумку.
— А вот это вы зря, — обратилась к нему Яна.
— Вы мне будете указывать? — побагровел он.
— Буду, если не хотите познакомиться с местной милицией. Мы завтра вместе поедем в Москву, а сегодня вы останетесь с нами и будете веселиться, как предложила ваша подруга.
— Я предпочитаю, чтобы меня звали Изольда, я уже к этому привыкла, — жалобно сказала та.
— А я всегда предпочитаю говорить правду! — заявила Яна.
— Уже и угрозы пошли, — заулыбался Пал Палыч, почесывая свой выпирающий живот. — А может, нам самих их сдать в милицию?
— Не стоит, — отвернулась Мария.
— Не стоит, Павел, тебе правильно говорят, и в Москву ты не должен попасть раньше нас. Вздумал предупредить свою женушку? Не выйдет! — сказал Рустем.
— Он не любит ее! Он хочет быть со мной! — подбоченилась Мария, но тут же украдкой вытерла глаза.
— А что помешает мне позвонить Марине и предупредить о заговоре против нее? — нагло заявил Павел Павлович.
— О! Уже Марине! — возмутилась Литвак.
— Боюсь, веселья не получится, — уныло произнесла Яна.
— Отдайте мне ваш телефон, — посмотрел на полного мужчину Рустем, — тогда и позвонить не сможете.
— Что?! Да как ты смеешь?! Кто ты такой?! Валялся без сознания, валяйся и дальше! — надулся Павел Павлович и пошел на парня с кулаками.
— Э! Успокойтесь! — попыталась вмешаться Яна, но разбушевавшийся толстяк и не собирался утихомириваться.
Видимо, худой и бледный Рустем казался ему легкой добычей. Он налетел на парня с кулаками, но просчитался. Рустем легко увернулся от удара и так же легко сбил грузного дядьку с ног.
— Телефон! — повторил он, наклоняясь над ним. Павел Павлович сразу понял, что шутки закончены.
Лежа на полу, вытащил из кармана сотовый и дрожащей рукой протянул Рустему.
— Я верну… завтра, — пообещал тот.
Павел Павлович, униженно сопя, поднялся с пола.
— Не дури больше, — прожег его темными глазами Рустем.
— Пойдем прогуляемся, — пригласила Яна своего напарника.
Теперь ей все время чудилось, что лже-Изольда неспроста заходила к ней познакомиться. Скорее всего, она в будущем планировала как-то избавиться от Яны, как от ниточки, которая могла вывести на настоящую Изольду, умершую много лет назад. Возможно, Мария Литвак просто переоценила роль Яны в жизни своей старшей сестры: ее сбило с толку завещание. Но это были всего лишь предположения — абсолютно бездоказательные и бредовые.
Глава 13
Они вышли из гостиницы во внутренний дворик и оказались словно на сказочной поляне. Вся земля была засеяна мелкой яркой зеленой травой. По периметру стояли столы, накрытые белыми скатертями с красным нарядным узором и длинные удобные лавки со спинками. Посередине лужайки бил фонтан и прохаживались белые гуси с красными клювами и не очень доброжелательными выражениями морд, лиц или что там у гусей… Вокруг суетились какие-то люди в национальных русских одеждах. Создавалось впечатление, что готовится грандиозная свадьба.
— Здравствуйте, люди добрые! — обратилась к ним одна из девушек с темно-каштановой челкой, выглядывающей из-под голубой шелковой косынки, словно из сказки «Морозко».
— Здравствуйте, — не смогла не откликнуться Яна.
— Меня зовут Олеся, — представилась девушка.
— Яна, а это Рустем.
— Как в сказании, — удивилась девушка.
— В каком сказании? — в свою очередь, изумилась Яна, которую суетливо подвинул какой-то человек с большим подносом с громоздившимся на нем огромным количеством красных яблок, запеченных, щедро политых медом и посыпанных орешками.
— И явилась дева с белокурыми волосами, а с ней князь усмиренной тьмы с нерусским именем, — пояснила девушка, видя недоуменные взгляды Рустема и Яны.
— Что это? — оглянулась Яна на своего спутника.
Тот пожал плечами.
— Не Библия точно. Бред какой-то.
— Почему — бред?! — в один голос взмутились Олеся с Яной.
— А ты-то что? — удивился Рустем, обращаясь к Яне.
— Ты против того, что я похожа на деву с белокурыми волосами? — возмутилась она.
Он расхохотался.
— Ты — крашеная блондинка! — сквозь смех ответил он.
— Это мой натуральный цвет… почти! — побагровела она под его раскатистое «Ха! Ха! Ха!».
— Я бы так не смеялась, это же предание, и до сих пор оно сбывалось, — сказала Олеся.
— Что за предание? — заинтересовалась Яна. — И какое мы имеем к нему отношение?
— Пока никакого, но оно существует в нашей деревне, а посвятить в него может только учитель, глава поселения, — только и промолвила девушка, как раздалось раскатистое:
— Олеся, проводи ко мне дорогих гостей!
Рустем с Яной синхронно повернули головы и увидели высокого крупного краснощекого мужчину с гривой темных волос и темными прищуренными глазами. Одет он был в такой же русский народный костюм, как и все: белую рубаху с планкой на груди и пояском, шаровары, вправленные в ладные сапожки из красной кожи. Отличием от других нарядов было то, что вместе с красной ниткой в узоре, украшающем ворот, рукава и полы рубахи, была пропущена еще и золотая. Мужчина весь светился, словно Финист — ясный сокол, и по этому отличительному признаку гости сразу поняли, что перед ними местное начальство — учитель, или глава поселения, как сказала девушка, мигом испарившаяся из поля зрения.
— Позвольте представиться, Егор Шимякин — хозяин всего этого заведения.
Молодые люди представились в ответ.
— Вы — учитель? — уточнила Яна, не смогла сдержать явной иронии, которую она всегда испытывала при этом слове.
— Это громко сказано, — усмехнулся Егор, делая какие-то странные движения рукой, словно приглаживая окладистую бороду. — Я проповедую здоровый образ жизни, старые русские обычаи.
— Православные? — уточнила Яна.
— К вере это не имеет отношения, — ответил глава поселения.
— Язычество, — буркнул Рустем.
— Вы, как инспекторы из города, сразу вешать какие-то ярлыки. Зачем? Живут люди и живут. У нас тут все стараются соответствовать правилам. Крепкие семьи, много детей, аборты делать категорически нельзя. Девушки блюдут свою честь до свадьбы. Что в этом плохого? Русь всегда так жила, а сейчас что творится? Срам, да и только!
— Такое мнение вправе существовать, — сказал Рустем.
— Вот и славно! Я тоже так думаю! Мы не навязываем свое мнение и чужое не принимаем, — жестко, но с улыбкой сказал Егор Шимякин.
Почему-то Яне он не понравился, было в его облике что-то театральное, неправдоподобное. Еще хотелось сказать, что такой человек «мягко стелет, но жестко спать».
— А что у вас здесь за застолье намечается? — спросила Яна.
— Праздник солнцестояния, — охотно пояснил хозяин, — приглашаются все желающие.
— Мы придем! — сразу же откликнулась Яна, которая не могла пропустить такого события.
— Милости просим, пойдемте, я покажу вам наше поселение, — пригласил Егор, делая широкий жест рукой. Они с удовольствием приняли его предложение.
Они спустились с небольшой возвышенности и пошли широкой аккуратной проселочной дорогой в сторону леса. По обе стороны от дороги простирались бескрайние поля.
— Наше хозяйство, — похвастался Егор.
— Поля? — уточнила Яна, отмахиваясь от назойливых мух.
— Свои овощи, своя пшеница, все свое… яблоневый и вишневый сады, — с некоторой одышкой, ответил Егор. Он с его хозяйской походкой напоминал этакого уездного помещика или местного царька.
— Когда свое — это хорошо, — Яне надо было что-то ответить.
— Достается все большим трудом. Просто так ничего не делается… Земля любит, чтобы ей поклонились сначала, а потом уж она и урожай даст. Люди встают в пять утра и сразу на работу. У нас и буренки свои, и козы, так что в молочных и мясных продуктах тоже не нуждаемся.
— Прямо колхоз «Светлый путь», — прокомментировал Рустем, пот с которого просто лил рекой.
— А что вы смеетесь? Был здесь колхоз раньше-то, да сплыл. Мне пришлось начинать с нуля. Технику всю разворовали, сады пришли в полное запустение, земля тоже уже не плодоносила, картофель величиной с горох родился. Разве же это дело? Скотина полегла вся, курей съели, молодежь подалась в город, только старики и доживали. Дошли до того, что щи из крапивы варили, этим и питались. Вся пенсия уходила на хлеб, который завозили два раза в неделю. А уж раздобыть пару кусочков сахара к чаю считалось непозволительной роскошью. И вот я завез людей, молодежь, — довольно проговорил господин Шимякин, — нарожали детей, все облагородили, обустроили, и жизнь потекла.
