Анна Ольховская - Право бурной ночи
– Вот за что я тебя обожаю, угнетенная ты моя, так это за изысканность речи. Ну ладно, слышу – ты в порядке. Включи мобильник, созвонимся позже. Мне пора бежать, все наши уже в автобусе, ждут меня. Едем дальше. Пока! – в трубке запищали гудки отбоя.
Кто бы мне сказал еще год назад, что я вот так буду общаться с самым закрытым персонажем нашего шоу-бизнеса, – пожалела бы убогого, всплакнула над его трудной судьбой психа. Алексей Майоров – живая легенда, загадочный и неприступный, яркий и эксцентричный, неизменно вежлив и отстраненно-замкнут. Никто толком ничего не знает о его личной жизни, и недостаток информации восполняется самыми безумными сплетнями и слухами. Толпы его фанаток не редеют, причем многие из них так и не повзрослели, по-моему. Вот на что уж Жанка Евсеева сходила по нему с ума – но ведь прошло все, вот, замужем, бизнес свой, дела. А у других поклонниц болезнь приняла затяжную форму, и продолжают они, не глядя на возраст, таскаться за своим кумиром повсюду. Некоторых из них Алексей уже знает в лицо, а к особо буйным приходилось применять довольно жесткие меры. Но по-прежнему он собирает полные залы и купается в обожании публики.
Однако всегда он был для меня чем-то вроде виртуального персонажа. Пугачева, Лель, Газманов, Майоров – сплетни о них меня не волновали никогда, поскольку существовали они в параллельном мире, который никогда не мог пересечься с моим.
Пока однажды не решили мы с Илюхой Рискиным попить в очередной раз вместе кофейку. И зашел у нас разговор о современном шоу-бизнесе. Такие разговоры частенько к нам заходили, но так же благополучно уходили. Но в этот раз все получилось иначе. Когда я принялась хихикать по поводу текстовочек нынешних песенных опусов, Илюха возьми и скажи:
– Не прикалывается над этим убожеством только ленивый, а ты вот сама попробуй написать что-нибудь, на твой взгляд, приемлемое.
– Ой, ой, ой, как смешно. Ты же прекрасно знаешь, как я отношусь к стихам. Никак. Никогда ими не увлекалась, даже в юности, а сейчас тем более.
– Ну конечно, так я и знал. Тебе лишь бы повод был покритиковать да чувством юмора блеснуть, отговорочки придумала. А то я не знаю, что все вы, дамочки, в юности Рубцовым зачитывались да Ахматову слезами поливали. Стихами она не интересуется, ха!
– Слушай, Илья, ты не Рискин, ты Тупискин! Говорю же тебе, не люблю стихи! – начала заводиться я.
– За Тупискина можно и в глаз. Да ладно, как хочешь. Все равно тебе не вымучить и пары строк, а хихикать проще, – и Илюха принялся раскачиваться на стуле с омерзительной ухмылочкой на физиономии.
Рискин умеет, если захочет, корчить просто отвратительно смешные рожи, но в этот раз мастер превзошел самого себя. Я не выдержала и пнула мастера по стулу. Стул обиженно взвизгнул и сбросил Илюху на пол. Но и с пола негодяй продолжал донимать меня снисходительной улыбочкой.
И взял-таки, как малолетку, на «слабо», поскольку дома я ничего не могла делать, стол с разложеной бумагой просто гипнотизировал меня. Очень хотелось попробовать. «Вот ведь зараза этот Рискин!» – обреченно подумала я и поплелась к столу. Честно говоря, я предполагала, что изгрызу в муках творчества не менее пяти ручек и выдам стишок типа: «Муха села на варенье, вот и все стихотворенье». Но стоило мне сесть над чистым листком бумаги, как в голове вдруг что-то щелкнуло. Я не знаю, как, я не знаю, откуда, но на бумагу торопливо, спеша и наступая друг другу на пятки, вдруг рванулись строка за строкой. Создавалось впечатление, что все эти годы они терпеливо сидели в темном и пыльном чуланчике моего сознания, и теперь, когда я случайно приоткрыла дверь этого чуланчика, они бросились вон.
В общем, через пару дней я шлепнула Илюхе на стол пачку исписанных листков и гордо удалилась. Вечером раздался звонок:
– Ну и как это назвать?! – раздался в трубке возмущенный вопль Рискина.
– А что, что случилось? – испуганно пискнула я.
– Ты издеваешься, да? Почему ты раньше не показывала никому свои стихи, у тебя же талант, дурында, причем такой его подвид, который можно хорошо продать. И чего, спрашивается, сидела, как Плюшкин, над своими стихами, чего кривлялась – не люблю стихи, не читаю!
– Стоп, стоп, Илья, не так быстро. Не писала я раньше ничего, это за последние два дня наваяла.
– …! – ответил Рискин. – В общем, так. Никому их больше не показывай, облапошат тебя, кочерыжку убогую, в два счета. Радуйся, что у тебя есть я. Так и быть, буду твоим литературным агентом. Пошуршу тут по своим каналам, выйду на Москву. Только уговор – будешь мне мой процент от гонорара без писка отстегивать. Ну ладно, побежал, пока, талантелла!
Вот так. Кочерыжка убогая и талантелла в одном флаконе. С этого все и началось.
У нас с Илюхой получился классный тандем, поскольку помимо обширных связей в мире шоу-бизнеса у него присутствовало коммерческое чутье. Он прекрасно знал, к кому и когда нужно обратиться для получения наилучшего результата. Без него я со своими неожиданно открывшимися способностями сидела бы там, где находиться не очень увлекательно – темно, тесно и воняет. И, зная свой характер, я бы эти способности не просто закрыла, а расстреляла бы утром, на рассвете, без объявления приговора.
Разумеется, в Москве новых авторов никто не ждет с цветами и шампанским. Возле каждого мало-мальски популярного артиста выкопаны оборонительные рубежи покруче средневековых крепостей – там и кипящая смола, и колья, и рвы с пираньями. Если композитор или поэт пробился, оставляя куски тушки в зубах цепных пираний, к луноликому и солнцеподобному, да еще утвердился у кормушки с парочкой незамысловатых хитов, то уж будьте спокойны – место это он защищает всеми доступными ему способами. А не всем им Господь отсыпал способностей полной мерой, некоторые сперли пару ложек, а больше – нетути! Но певцам нужен новый материал для новых программ и альбомов. И выдавливают из себя придворные авторы порой редкостную муть. И болтается эта муть на волнах FM-станций, как… Ну, в общем, не тонет оно.
Могу сказать одно – без Илюхи меня скушали бы в момент, а моим текстам присвоили бы другое авторство. Но Рискин, хитрюга и интриган, честно отрабатывал свои будущие проценты. Он не стал соваться к титанам шоу-бизнеса, нет. Вначале мои тексты запели фабзайцы – выпускники многочисленных «Фабрик». Конечно, там паслись и маститые авторы, но фабзайцев-то много, и морковки им надо много, чтобы они, в свою очередь, капустку косили в супер-турах типа Задрипанск – Жлобинка – Учертанакуличканск. Поэтому их дрессировщики были рады любому мало-мальски удачному материалу. Мои тексты пошли на ура. Денег мы с Илюхой вначале на этом практически не зарабатывали, работали на имя (вернее, на псевдоним). Потом к нам стали обращаться исполнители из ремесленников – ну, те, которые даже иногда в «Песне года» появляются и в районных центрах могут залы собрать. Наши акции поднялись, мы стали неплохо зарабатывать. Честно говоря, я думала, что это наш потолок, меня вполне устраивало текущее положение дел, о небожителях нашего шоу-бизнеса я особо и не думала. Они поют песни, авторами которых являются такие же небожители в мире поэзии и музыки.
Но однажды… Однажды Илюха приехал ко мне с невыносимо загадочным видом. В руках у него была небольшая коробочка, щедро разукрашенная бантиками и прочими подарочными финтифлюшками. Илюха вручил ее мне со словами:
– Это тебе, давно пора уже.
– Мне? А что это? И по поводу? Вроде день рождения был, 8 Марта тоже, Новый год еще будет.
– Знаешь, не напрягайся, распаковывай.
– Да, распаковывай. Навертел тут ерунды всякой, пока разорвешь, – ворчала я.
– Нет, мадам, вы все же невыносимо скучны и прозаичны, и как ты еще стихи умудряешься ваять – ума не приложу. Ей преподносят очаровательно упакованную коробочку, и вместо того, чтобы умилиться, поцеловать дарителя в небритую щечку и аккуратно, подчеркиваю – аккуратно распаковать сюрприз, она пыхтит, бухтит и рвет красоту в клочья, – взгрустнул Илья.
– Знаешь, Рискин, пусть тебя в небритые щеки и другие небритые места целуют твои блондинки-модельки, их у тебя целая очередь. А умиляться красивой упаковке я перестала давно – частенько внутри оказывалось… Ну, всякое. Опаньки, мобильник! С чего вдруг, – я с удивлением рассматривала маленький изящный аппаратик.
– Тундра ты, подруга, чум позапрошлогодний. Ну сколько можно тупо сопротивляться достижениям цивилизации. Я вон уже три трубки сменил, а тебе дай волю – голубиной почтой пользоваться будешь.
– Ну Илюха, ты же знаешь, не хочу я, чтобы меня можно было найти всегда и везде. Ты прекрасно ведешь все деловые переговоры, а по своим делам я могу дозвониться и с домашнего, – попыталась сопротивляться я.
– Все, дорогуша, все. Кончилось это время – «с домашнего, не хочу». Суровая действительность безжалостно врывается в твое болотце. У нас, возможно, появится клиент, который предпочитает общаться с авторами напрямую, без посредников. Он заинтересовался твоими опусами, и теперь ты должна быть всегда доступна.
