Арто Паасилинна - Лес повешенных лисиц
– Часами больше, часами меньше — это меня не касается, – не стал возражать Ойва Юнтунен. – Кроме того, я мог бы тебе и Еве купить билеты во Флориду. Говорят, что в это время года там не так душно. Так что, договорились?
На следующее утро Сутинен Крутой Удар сидел в "Бренде" с раскалывающейся похмельной головой. К нему подкатился какой-то мелкий воришка-швед, угостил пивом и предложил заработать. Нужно было якобы где-то в полдень отнести полиэтиленовый пакет с краденым товаром в одно надежное местечко на углу. Дело обычное. Но вот только он договорился встретиться с одним корешем.
Пару часов прождал Сутинен Ойву Юнтунена в кабаке, держа в руке пакет с украденными часами и серебряными подсвечниками.
Затем ему надоело ждать, и он понес часы в уговоренное место.
Но и там никого не было видно.
А через мгновение к нему подкатила светло-серая "вольво". Двое молодцев в штатском вышли из машины, попросили показать, что у него в пакете, а затем защелкнули на татуированных запястьях Сутинена наручники.
Когда Стиккан позвонил Ойве Юнтунену и сообщил, что с Сутиненом "все в порядке", Ойва участливо вздохнул. Такая вот штука эта жизнь. Есть люди, которым свобода ни к чему, а Сутинен Крутой Удар был как раз таким.
Из Лонгхольмена же доносились новые слухи, и пострашнее прежних. Убийца-рецидивист коммерц-техник Сиира отправил королю Швеции уже пятое прошение о помиловании. Среди уголовников поговаривали, что смирившийся со всеми тюремными правилами убийца-рецидивист мог наконец-таки выйти на свободу. Ойва Юнтунен с тоской думал о легендарных монархах прошлого. Если бы в стране еще были такие короли, то напрасно бы Сиира просил о помиловании. Такой субъект, как он, в мгновение ока оказался бы на виселице. А нынешний Карл Густав просто молокосос, этот что угодно подмахнет...
Ойва Юнтунен хорошо знал рецидивиста Сииру. На его счету действительно масса преступлений, за которые он понес наказание, и еще больше оставшихся безнаказанными. Это был удивительно жестокий человек, сущий дьявол, зверски избивавший и иногда даже убивавший свои жертвы. Такого на понт не возьмешь, как Сутинена. Уж он-то заполучил бы свою долю золота, не мытьем, так катаньем.
Но если Сиире отдать один слиток, то останется еще два. И как знать, не станет ли Сиира требовать также долю Сутинена? Ойве стало казаться, что самым безопасным вариантом было бы оставить без своей доли и Сииру.
– Убийцам нужно железо, а не золото, – решил Ойва Юнтунен.
Лучше убраться из Стокгольма раньше, чем Сиира выйдет из тюрьмы. У "мокрушника"–рецидивиста было целых пять лет, чтобы сплести интригу против своего бывшего подельника. Ойва Юнтунен не собирался сидеть и ждать, что же там за пять лет напридумывал коммерц-техник. Нужно было бесследно исчезнуть, быстро и надолго. Флорида казалась правильным решением.
Но Флорида разочаровала Ойву Юнтунена. После прохладного Стокгольма тропическое побережье было жарким и шумным. Дни проходили в основном за выпивкой, ибо никаких других занятий не было. Деньги таяли на глазах.
Ойва Юнтунен познакомился с несколькими типами из Страны Суоми, которые отсиживались во Флориде. Как правило, у этих приятелей на совести были невыплаченные налоги, фиктивные банкротства, растраты, взятки и так далее. Некоторые занимались коммерцией, другие тратили неправедно нажитые на родине деньги. На трезвую голову эти мужички вовсю хвалили свободный американский образ жизни, но напившись до положения риз, они со слезами на глазах говорили о тоске по родине. Беженец тоскует по своей родине, даже если он и преступник.
Финны часто устраивали междусобойчики: жарили мясо на вертеле, плескались в бассейнах и толковали о последних здешних убийствах и грабежах. На этих вечеринках всегда бывали плотного телосложения коммерсанты, загорелые, заплывшие жиром, потягивавшие виски. Приходили разные бывшие мисс с первыми признаками морщин и начавшие полнеть манекенщицы, а также несколько списанных бортпроводниц. Заглядывали на огонек и офицеры, до сих пор еще спорившие о боях с русскими в карельских лесах; пара-тройка летчиков гражданской авиации, лишенных летных прав. Затем множество хохочущих вдовушек, которым повезло похоронить своих финских мужей-горняков; дамочки эти коротали последние золотые денечки за растапливанием целлюлитовых слоев на своих задницах и ворчали по поводу нищенского уровня жизни в Старом Свете. По ночам праздники финской диаспоры заканчивались усталым беспутством, которое поддерживалось меланхоличными народными песнями. Наиболее популярной была "Распустились листочки в Карелии милой".
Один крупный чиновник, некий мистер Ябала, родом из Саволакса, ранее носивший фамилию Яппиля, рассказывал Ойве о своем житье-бытье. У него была огромная яхта, красивый дом в хорошем районе и две машины. Был бассейн, и баба в нем плавала, вообще-то совсем недурная собой баба. Казалось бы, чего еще было желать этому благополучному республиканцу? Ан нет...
– Я уже пять лет не пробовал ряпушки, веришь ли, Ойва? Иногда так чертовски хочется фрикаделек, что аж в животе жжет. Ты же знаешь эти местные гамбургеры.
Ябала жаловался также на то, что уже много лет не видел самого обычного трамвая.
– Эх, проехаться бы на "трешке" от Каллио до Торговой площади, купить там десяти килограммового лосося и засолить его. Здесь продают только эту океаническую рыбу с белым мясом, и всегда надо за ней ехать на своей машине.
А больше всего мне здесь не хватает баньки по-черному. Ты только подумай! Из парилки прямо в озеро, а потом прохлаждаться на лавке возле бани. Здесь даже болонской колбасы не купить! Да что там – гамбургера путного и то у них днем с огнем не сыщешь. Если бы я смог выбраться в Суоми хотя бы на одну ночь, то сходил бы в сауну, съел бы, черт побери, за один присест килограмм холодной болонской колбасы и выпил бы ушат домашнего пива.
– У тебя же есть сауна, – заметил Ойва Юнтунен.
– Да кто же в такую жару будет париться? Сначала неделями эта жара, затем с моря припрет жуткое торнадо. Все лодки искрошит, крыши улетают за милю отсюда, и эти чертовы пальмы валятся прямо в бассейн. Если шторм не разнесет дом, то гангстеры выдавят окна внутрь и все подчистую унесут. Если же ночью находишься в одном конце дома, то другой в это время уже чистят. А утром представитель страховой компании обдерет то, что осталось. Я вот сплю в подвале, потому как там не так страшно. Горничная у нас спит в спальне, но она ж негритянка. Ты только подумай: мне приходится отдавать свою постель негритянке! Однако самая чертовщина здесь в том, что после осени зима не приходит, как это заведено повсюду. Захочешь на лыжах покататься – изволь отправляться в Канаду.
– Но зато здесь есть красивые женщины, – возразил Ойва.
– Есть – с губами, обсыпанными герпесом.
Ойва Юнтунен спросил, почему же тогда Яппиля не уедет отсюда, раз его так тянет в Суоми...
– Два банкротства и прочие такие дела, вот так вот. Хорошо еще, что здесь до меня не добрались, а то парился бы в ихней тюряге.... Да оно тут и ничего бы, но всегда, когда кто-нибудь приезжает из Финляндии, мысли разные в голову лезут. Кстати, ты ведь мог бы раздобыть мне немного денег. Оставайся там, в Старом Свете. Раз уж ты такой порядочный человек, то давай-ка в курьеры. Будешь летать и отдыхать, у тебя наверняка получится.
Ойва Юнтунен думал о своих золотых слитках. Похоже, что не так-то просто и их провезти через океан. Он не мог помочь Ябале, но обещал привезти консервов из ряпушки, если как-нибудь окажется здесь снова.
– Да, все так говорят. Один вот тоже обещал настоящего ржаного хлеба привезти. А привез, черт его подери, баранок. А на что они мне?
Ойва Юнтунен отметил, что во Флориде он вовсе не был надежно укрыт от посягательств коммерц-техника Сииры. Узнай этот громила об исчезновении подельника, сразу прилетел бы сюда. Здесь жулью как медом намазано. А Сиира чем хуже?
В одно прекрасное утро коммерц-техник Сиира вполне может появиться на террасе с револьвером в руке. Вот уж побеседовали бы! Эта свинья убьет и не заметит, с нее станется...
Ойва Юнтунен вылетел в Нью-Йорк. Он думал остаться там насовсем. В большом городе Сиира его в жизни не отыщет.
Однако раньше, чем он устроился в гостиницу, его ограбили. Средь бела дня, посреди улицы, в толпе. Гангстеры забрали деньги, хорошо еще, что не пристрелили. Уходя, один из них сорвал с шеи Ойвы шелковый галстук. Паспорт и большую часть одежды оставили.
Попасть в такой переплет в многомиллионном городе – удовольствие ниже среднего. Ойва Юнтунен отправился в консульство Швеции, где к нему отнеслись с холодком.
– Опять финн, – говорили шведы и с сожалением качали головами. Тогда Ойва Юнтунен обратился за помощью в финское консульство. Ему выдали билет на дорогу, однако не до Стокгольма, а до Хельсинки, поскольку он являлся гражданином Финляндии.
