Ирина Павская - Мужчина-вамп
— Зоя, мы что, должны это все обрабатывать? — Я испуганно обвела огородные просторы рукой.
— Необязательно! — беспечно отмахнулась подруга. — Само растет. Я так копаюсь, для души.
Ну и ну! Чтоб Зойка! На огороде!! Для души!!! Воистину здешний воздух творит чудеса. От сердца чуть отлегло. Я повеселела. Может быть, от болгарского «Муската», а может, от более радужных перспектив сельского проживания.
— Вечером после бани будем лениться. А сейчас айда на реку. Самое время. — Зойка даже не стала особенно наводить порядок на столе. Только кое-что стаскала в холодильник, остальное прикрыла чистым полотенцем.
— Зоя, а вдруг без нас кто зайдет? Все в свободном доступе.
— Ты что, это же де-рев-ня. Шалят, конечно, но куски со столов не тягают. До этого пока не докатились.
Окончательно успокоенная, я вытащила из сумки пляжные принадлежности, и мы двинулись в путь. Наше неторопливое движение по горячей и пустынной улице Зойка сопровождала ознакомительной экскурсией:
— Сейчас в Петушках местного народу совсем мало осталось. В основном только старики да еще те, кому в городе нипочем не выжить. Ну, у кого мужики по-черному пьют. А когда-то большая деревня была, входила в состав богатого колхоза.
— А это? — я указала на величественные особняки.
— Это, сама понимаешь, дачники чистой воды. Состоятельные городские люди. От них сельскому хозяйству пользы никакой. Поля не возделывают, скотину не держат. Деревенские возле них кормятся немного: цветники обрабатывают, в домах прибирают. Или какая мелкая дворовая работа. Но не любят этих дачников страшно. При каждом удобном случае стараются им напакостить. — Зоя вздохнула. — Считают их буржуями и мироедами. Пролетарская зависть и пролетарская ненависть. Оно и понятно — водку пить легче и приятнее, чем работать.
— Слушай, меня сегодня подвез один мироед по фамилии Подлубняк. Не могу вспомнить, кто такой.
— Ты что, Сима! Молоко-то покупаешь.
Точно, как я сразу не сообразила, — господин Подлубняк, владелец молочных заводов и сети специализированных магазинов. Его фамилия красуется на многочисленных рекламных проспектах и даже на творожных пачках.
— Так это он?
— Он, — подтвердила Зойка. — А рядом особняк Старцева, хозяина нескольких ночных клубов.
Вот почему любезный Алексей Михайлович осекся, когда строил предположения относительно того, к кому я еду в гости. Не подумал сразу. И действительно, вряд ли гостья Старцевых стала бы топать пешим ходом со станции в разбитых кроссовках.
— Значит, Подлубняк тебя подвез. Либерал! А в гости заходить случаем не приглашал?
Я засмеялась:
— Он либерал не до такой степени.
Зойка пожала плечами, дескать, все может быть, и продолжила:
— С самим молочным королем мне беседовать не доводилось, а с его Кирой общалась пару раз.
— С Кирой?
— Ну да! Сам Подлубняк в деревне только наездами бывает. Бизнес! — Тут подруга с важным видом подняла палец. — Постоянно здесь живет Кира. Девчонка лет двадцати. Вроде как дочь. А может, и не дочь. Кто их разберет. Мы с ней у одной хозяйки молоко покупаем.
— Дочь владельца молокозаводов покупает молоко у деревенской хозяйки?!
— Сима, ты меня удивляешь. Что тут особенного? Подумай сама — или магазинное, порошковое, вообще невесть какое, или парное, нормальной жирности, от домашней коровки. Богатые в этом как раз хорошо толк понимают.
Зойка свернула на едва приметную тропку между кустами, и вскоре мы оказались на небольшом деревенском пляже. Мелкий песочек был идеально чистым. Дощатое сооружение, что-то вроде раздевалки, выглядело только что покрашенным.
— Видишь, как хорошо в соседях иметь влиятельных людей! Пожалуйста, местный «Солнечный берег». Всегда прибрано, дно безопасное. И компания бывает приличная. Деревенские сюда не ходят во избежание недоразумений.
— А мы кто?
— Мы? — подруга задумалась. — Мы — прослойка. Бедная, но безвредная. Нам можно. Правда, существует что-то вроде негласного графика посещения пляжа. Но иногда пересекаемся.
Последних слов подруги я почти не слышала, потому что торопливо стягивала халатик. Прохладная чистая река притягивала, словно магнит. В такие минуты особенно четко осознаешь, что жизнь появилась именно в воде. И я кинулась в нее, будто в родную колыбель.
* * *Солнце почти село. От реки поднимался легкий туман, который невесомым влажным холодком окутывал улицу Социалистическую. В воздухе пахло дымком от прогоревших березовых дровишек. Как сказали бы парфюмеры, с нотой вишни, поскольку в банную печурку пошли и засохшие вишневые ветки. С полным ощущением отделения души от тела я сидела на стуле под черемухой и пила чай из старинного самовара. Уже четвертую чашку. На голове у меня красовалась чалма из полотенца, к голому колену прилип листочек от дубового банного веника. Шевелиться не хотелось. Хотелось растекаться любящей всех субстанцией по стулу, по огороду, по деревне, по земному шару. Я блаженно вздохнула и зачерпнула ложечкой вишневое варенье. Темно-рубиновая капля сорвалась с ложки и упала на столешницу, предусмотрительно застеленную разноцветной клеенкой. К варенью тут же пристроилась деловитая оса и стала быстро затягивать каплю внутрь своего тощего, вертлявого тельца. Чаепитие в Мытищах, да и только. Вернее, в Петушках.
— Эх, замечательно! — Я лениво сдула обнаглевшую от дармовщинки осу с края чашки.
— Вот видишь, а ты испугалась. Хотела в город возвращаться. — Зойка с лукавой улыбкой выглянула из-за латунного самоварного бока.
Хорошо, что я и так была уже пунцовой и от бани, и от чая и подруга не увидит моего стыдливого румянца.
— Ничего я не испугалась.
— Испугалась, испугалась, не оправдывайся. По тебе все сразу заметно. Ну, что, поживешь или уедешь?
— Поживу немножко, так и быть.
И словно струнный аккомпанемент к моим словам, усилился стрекот кузнечиков, по двору растеклось благоухание ночной фиалки.
— А, сволочи! Затаились!
Я вздрогнула и плеснула чаем себе на ногу. Спасибо, что успел остыть. Злобный крик за калиткой разорвал благолепие тихого летнего вечера.
— Зоя, это что?
— А вот, изволь видеть, народный мститель Коля. Не трясись, угрозы не в наш адрес. Если любопытствуешь, подойди тихонько к забору и полюбуйся на бесплатный спектакль с социальной направленностью. Я уже нагляделась.
Высокие мальвы прятали меня с головой, а прореха между досками открывала достаточный обзор на происходящее. Посреди улицы стоял мужичонка в жеваном пиджаке и драных спортивных штанах. Судя по его шатким движениям и неестественно грозному виду, он принял на грудь около литра сорокаградусного спиртного. Мужичок грозил кулаком богатым особнякам:
— Воры, капиталисты проклятые! Разграбили Россию! — Он пьяно шмыгнул носом и ударил себя в чахлую грудь. — Ишь, понастроили. А трудовому народу жрать нечего!
— Видала, каков обличитель? — Зойка подошла сзади, невозмутимо дожевывая ватрушку. — Жрать нечего, а пить есть чего. Трудовой народ! Первый в деревне лентяй и алкоголик. Четверо детей, между прочим. Если б не жена… Ей надо спасибо сказать. Да еще корове. Это в их дворе я молоко покупаю, самое лучшее в деревне. Только тем и живут. Ой, смотри, смотри, как бушует.
Коля вдруг поднял с земли камень и нетвердой рукой попытался кинуть его в сторону особняка:
— Дождетесь, сволочи, пустят вам «красного петуха», как в семнадцатом году! — Он громко икнул и погрозил пальцем. Величественный дом, укрытый за высоким забором, оставался безмолвным, словно египетская пирамида.
— Вот придурок. Семнадцатый год вспомнил. У самого небось по истории двойка была. Он первым и дождется. Лопнет у Подлубняка терпение когда-нибудь.
— Не лопнет, Зоя. Для них этот Коля, как муравей для слона.
Между тем к исходящему праведным гневом селянину приблизился мальчик-подросток:
— Папа, хватит, пойдем домой. — Он конфузливо потянул Колю за рукав. — Пойдем, люди смотрят.
— Пускай смотрят, — куражился правдоискатель. — Мне скрывать нечего, я весь на виду.
— Это уж точно! — фыркнула Зойка. — Вся дурь как на ладони.
— Пусть капиталисты боятся! — продолжал орать Коля. — Ничего, сынок, будет и на нашей улице праздник.
Он снова хлюпнул носом, хотел погладить мальчика по голове, но промахнулся и чуть не упал.
— Детей жалко. Каково им такого папашку иметь. Сын взрослый, все уже понимает. — Зойка возмущенно покрутила головой.
— А жена?
— Что жена! Куда ей деваться. Терпит. Наверное, любит. Хотя как такого можно любить! Ладно, пошли чай допивать, не могу я на это безобразие смотреть. — Подруга развернулась и ушла в глубь двора. Я тоже пошла за ней следом.
Какое-то время с улицы Социалистической еще доносились угрозы, но постепенно шум утих. Наверное, мальчику удалось увести Колю домой.
