Александра Романова - Денежный семестр
Итак, я полезла под стол, дабы порыться в бумагах, — и с возмущением обнаружила полное их отсутствие! Рыча, я бросилась к маме.
— Куда ты дела мои листы? — грозно осведомилась я.
Мама пожала плечами:
— Я ничего не трогала. Как я могу тронуть записи кандидата наук? Наверное, их съел Кешка.
Я остолбенела. Наш попугайчик Кешка и впрямь обожает есть бумагу. Когда как-то раз черт дернул меня бросить на видном месте непроверенные контрольные работы, он от каждой отгрыз по солидному куску, в результате чего мне пришлось считать, что в утраченных частях располагались самые ценные мысли, и поставить всем зачет. Но при своих обширных талантах весит Кешка сорок граммов. Я читала где-то, что птица способна потребить в сутки столько пищи, какова ее собственная масса… так, а на сколько тянут мои записи? Килограмм как минимум. Значит, требуется двадцать пять дней. И, извините, за это время должен набраться килограмм… ну, Кешкиных отходов. Это при питании одной бумагой. А когда я последний раз видела свои листы? Где-то неделю назад.
В ужасе я побежала посмотреть на любимого попугайчика. Нет, он не растолстел. И непохоже, чтобы страдал несварением желудка. Он ласково поведал мне: «У Кеши проблемы». Я с подозрением уточнила: «Какие?» «У Кеши крылышки. У Кати такие же», — признался Кешка, и я тут же исключила его из списка подозреваемых. Нет, его проблемы не касаются моих листов. Так в чем же дело? Есть, конечно, другой вариант — мыши. Я самолично была свидетельницей потрясающего случая в научно-исследовательском институте, где когда-то работала. В конце года там требовалось заново сделать опись секретныхдокументов, хранящихся в специальном сейфе. И когда мой начальник открыл этот сейф, то взвыл так, что сбежался весь этаж. Записи о секретах нашей обороны были располосованы на мелкие куски, из которых свито уютное гнездышко. В гнездышке мирно почивала мышка в компании трех мышат. Никогда не забуду шефа, трудящегося над объяснительной запиской: «Секретные документы утрачены в связи с употреблением их мышью в качестве гнезда. Гнездо прилагается к сему».
Впрочем, нет. Мышь бы оставила хоть какие-то обрывки. Да и не водятся в нашей квартире мыши. Застыв от страшной догадки, я завопила:
— Мама! Нас, наверное, обокрали?
— Пионеры? — удивилась мама. Я опешила.
— Какие еще пионеры? Нет сейчас никаких пионеров!
— Ну, раньше пионеры собирали макулатуру. Я всегда им ее отдавала.
— Макулатуру! — возмутилась я. — Мои шедевры, а не макулатуру! А может, что-нибудь еще. Надо срочно все проверить.
— Деньги на месте, — быстро сообщила мама. — Хотя, возможно, они лежали не вполне так. Но я не уверена.
Я облегченно вздохнула. Денег было мало, однако и с теми не хотелось бы расстаться. Впрочем, я имела случай убедиться, что и наши времена среди разбойников встречаются благородные. Недавно я обнаружила свой кошелек лежащим на самом верху открытой сумки, хотя всегда привычно засовывала его в глубину, невзирая на то что моя наличность (точнее, отсутствие таковой) в данном случае позволяла этого не делать. С удивлением открыв вместилище плодов моего финансового краха, я нашла там сумму, достаточную для покупки большого брикета мороженого. Я тут же брикет приобрела, а маме объяснила, что это нам подарок от неизвестного вора.
К сожалению, вор, посетивший нашу квартиру, был полублагороден. Он подкинул лишь миниатюрный калькулятор, с удивлением обнаруженный мною под кроватью. Честно говоря, я бы предпочла взять деньгами. Хоть я и математик (или именно поэтому), но всю жизнь прожила без калькулятора и не видела в нем ни малейшей надобности. В отличие от моих студентов, я вполне владею навыками устного счета. Это они привыкли доверять технике и на мои слова, что двенадцать плюс пять никак не может давать три, возмущенно тычут в кнопки своих навороченных мобильных телефонов.
Еще вор переворошил книги и бумаги. Я очень ему посочувствовала, поскольку этого добра в доме хранится немало. Но вскоре сочувствие мое улетучилось. Этот гад забрал с собой мои планы занятий на будущий семестр! Предупреждала же меня Маша: никогда не следует делать работу заранее, надо дождаться когда припрет. Не послушалась, выкроила свободный часок и составила этот чертов план. Теперь придется придумывать все по второму разу… ну уж не надейтесь, что я стану заниматься этим раньше февраля!
В общем, ущерб оказался невелик. Однако мама впала в панику.
— Как он сюда попал? — с маниакальным упорством повторяла она. — Как он сюда попал?
Я хмыкнула. Мне сей вопрос не представлялся неразрешимым. Дело в том, что дом наш построен в конце восьмидесятых со всеми вытекающими отсюда последствиями. Например, в первую же ночь под новым кровом я потрясенно заметила, что из коридора пробивается мощная полоса света. Исследовав дверь, я поняла, что последняя предназначена для гораздо меньшего дверного проема и между нею и косяком зияют солидные щели. В результате мы с мамой наняли каких-то ханыг, обивших дверь снаружи дерматином. Ханыги уверяли, что, во-первых, нашу дверь без труда можно снять с косяка, а во-вторых, что она картонная. Возможно, они надеялись, что мы закажем им нечто более монументальное, однако мы ограничились косметическими средствами.
Потом встал вопрос замка. Жить с замком, врезанным строителями, считается дурным тоном, поэтому я попросила одного знакомого выбрать для нас новый замок и вставить в дверь. Знакомый отнесся к поручению весьма серьезно. Сколько я ни уверяла его, что при картонной двери, едва держащейся на косяке, нам сгодится что угодно, он приобрел чудо современной техники, украшенное замечательной пимпочкой. Пимпочка изначально внушала мне сомнения. Если укрепить ее в нужном положении, замок блокировался, открываясь только изнутри. Я уверяла знакомого, что мы не справимся со столь сложным агрегатом, да разве мужчин в чем-нибудь убедишь! В конечном итоге, промучившись с несчастной пимпочкой почти месяц и обнаружив, что дверь блокируется не по нашей воле, а по своему разумению, мы, естественно, перестали пользоваться достижением современной конструкторской мысли и вернулись к врезанному строителями замку.
Но и это еще не все. Моя мама выросла в маленьком тихом городе. Судя по всему, там у жителей в принципе отсутствовала дурная привычка запирать двери. А если они их запирали, то ключ оставляли под половичком. Некоторые рецидивы молодости проявляются у мамы довольно часто. Как сейчас помню новогоднюю ночь, когда она сообщила мне, что в праздники шатается слишком много пьяных и потому жаль, что мы не умеем управляться с многострадальной пимпочкой. А с утра мы обнаружили, что один из ключей спокойно лежал в коридоре под ковриком. Плюс для того пьяного, который не в состоянии нагнуться, второй ключ красовался прямо в замочной скважине.
Из всего вышеизложенного напрашивается вывод, что на звание неприступной крепости наша квартира претендовать не могла. Оставалось лишь радоваться, что неизвестные бандиты ограничились бумагами, не прельстившись, например… ну, туфлями от эльфов или… какие там у нас еще есть ценности? Тахта с выпирающей пружиной… масса книг… телевизор без пульта… холодильник, от старости впавший в детство и с воем скачущий по ночам. Последнее достояние моих предков в виде старинных морских карт и антикварного оружия мама недавно прозорливо подарила Военно-морскому музею… да, пожалуй, благородство преступников я восхваляла зря. Что нашли ценного, то и взяли. Однако любопытно… сперва у меня украли справку, теперь вот заметки о сизисе и планы лекций… пожалуй, стоит посоветоваться с умным человеком. Или с двумя. С Настей и с Машей.
Настю я встретила на работе. Я стояла с восторгом изучая вывешенный на стенке новый приказ ректора. Подозреваю, я была единственным разумным существом, которое его прочло. Включая самого ректора. Настя, подкравшись сзади, удивленно осведомилась:
— Ты чего хихикаешь? Я надеялась, тут по крайней мере нарисованы неприличные картинки.
— А ты почитай, — посоветовала я. — Что твои картинки!
Настя внимательно изучила бумагу и пожала плечами:
— Обычный бред. Тут денег почти не платят, а он, видите ли, нравственностью озаботился! Не смешно, а грустно.
— А вот это? — ткнула пальцем я и для верности продекламировала (ибо уже выучила шедевр наизусть): — В стенах университета запрещается распивать алкогольные, спиртные и другие горячительные напитки.
— Ну и что? Мы и не распиваем. Я лично вообще, как известно, пить не могу.
Я сдавленно фыркнула. Как Настя не могла пить, мне и впрямь прекрасно известно. Несколько лет я верила сказкам о том, что ее нежный организм отключается даже после капли спиртного. Кроме того, я нередко слушала ее повествование о некоем чудодейственном лекарстве, которое она постоянно употребляет по утрам для бодрости и не может без него прожить дня. Последнее время по слабости здоровья приходится принимать вторую дозу вечером. Каково же было мое потрясение, когда я случайно обнаружила, что чудодейственным лекарством является бальзам Биттнера крепостью сорок два градуса! Когда я ехидно поведала подруге, что теперь меня не удивляет ее постоянная бодрость, ибо она вечно навеселе, та убежденно ответила: «Бальзам — не алкоголь! Я приобретаю его в аптеке и пью из столовой ложки». Аргумент меня сразил, и я решила больше не поднимать этой темы. Не подняла я ее и теперь, при обсуждении ректорского приказа, ограничившись сообщением:
