Елена Логунова - Декамерон по-русски
– Добрым молодцам урок! – подхватила подружка, явно намекая на Розова.
– И красным девицам! – припомнила я. – Вот, кстати, насчет девицы в красных босоножках…
Перебив меня на полуслове, ожил мой мобильник: позвонил капитан Кулебякин.
– Да, милый! – мурлыкнула я в трубку, прижимая ее к уху поплотнее, чтобы высоконравственный милицейский милый не расслышал предательские кабацкие шумы.
Но он их расслышал и с подозрением поинтересовался:
– Привет, ты где это?
– Сбежала на часок с работы и обедаю с Трошкиной в «Марселе», – чистосердечно призналась я. – Потом опять в офис. А что?
– На тот весьма вероятный случай, если вы в своем офисе все-таки припрятали какие-нибудь трофейные лакомства, предупреждаю: зефир не есть! – строго сказал мой капитан.
Денис явно не верил в нашу (читай – мою) гражданскую сознательность и честность, но я не смогла его за это упрекнуть: интуиция капитана не подвела, я действительно утаила от его коллег потенциально опасную конфету. Однако никакого зефира я даже не видела, поэтому, конечно, спросила:
– А что не так с Эдькиным зефиром?
Малодушная Трошкина снова сделала большие глаза и отодвинула от себя креманку.
– Он припудрен слабительным порошком!
– Посыпан слабительным, серьезно?! – встрепенулась я. – А коробка початая?
– Не коробка, а пакет. Зефир был развесной, – объяснил Денис. – Но, судя по наклеенному ценнику супермаркета «Развилка», взвешено было полкило, а осталось вдвое меньше. Может, конечно, ваш Ниро Вульф самолично целых четыре зефирины сожрал, но я все-таки предупреждаю…
Поскольку именем сыщика-толстяка капитан Кулебякин обычно насмешливо называет Эдуарда Розова, мне не составило труда сообразить:
– Так, значит, Эдика пронесло не от конской виагры, а от зефира с пургеном?!
– Что такое «конская виагра»? – заинтересовался Денис.
– Потом расскажу, тет-а-тет, – пообещала я. – Тут Трошкина слушает, не хочу смущать ее интимными подробностями. Пока, любимый!
– Ну, пока, – проворчал любимый и отключился.
– Что за интимные подробности? – заблестела глазенками «смущенная» Трошкина.
Я рассказала ей про зефир в обсыпке из слабительного и с сожалением призналась:
– Эта информация сбила меня с мысли! Я как раз пыталась нащупать логическую связь между отравлением Эда и девицей в красных босоножках…
– Ее звали Клава Пятакова, – напомнила Алка.
– Так вот, о Клаве, – я рассеянно хлебнула холодный кофе. – Это ведь с ней заигрывал Голяков, которому вскоре поплохело от конской виагры! И это она отравилась конфетой, которая предназначалась Розову, который думает, что тоже отравился этой самой конской виагрой… А оказывается, его свалил какой-то левый зефир…
– Путано излагаешь, но я понимаю, к чему ты клонишь, – внимательно выслушав меня, сказала Трошкина. – Есть какие-то совпадения, и ты думаешь, что они не случайны.
– Уже не думаю, – ответила я. – Я теперь думаю о другом: получается, Розова пытались отравить дважды – насмерть ядом и не насмерть слабительным! По-моему, это уже перебор. Какой смысл? Ничего не понимаю…
Это признание компрометировало меня как самозваного Холмса, зато мой верный Ватсон оказался на высоте – Трошкина посмотрела в потолок, задумчиво похлопала ресничками и вдруг спросила:
– Ты кому-нибудь говорила про разгром в «Пинкертоне»? Кроме родителей Эда, я имею в виду?
– Только тебе!
– Мне можно, – одобрила Алка и помахала официантке: – Будьте добры счет, пожалуйста!
– Мы уже уходим? – Я посмотрела на недо-еденный десерт. – Ты куда-то спешишь?
– Туда же, куда и ты, – ответила подружка, открывая кошелек, чтобы расплатиться за нас обеих.
У нашей дорогой Аллочки собственная овечья ферма в Австралии, и управляющий регулярно присылает ей дивиденды.
– Я думаю, имеет смысл внимательно осмотреть офис Эда.
– Что ты хочешь там найти?
– То, что оттуда пропало, – парадоксально ответила Алка.
И тут уже я оказалась на высоте – сразу поняла, к чему она клонит.
Мы поехали на работу, без стука и звука прокрались мимо двери «МБС», повторно использовали не по прямому назначению мою универсальную пластиковую карту и затворились в разгромленном офисе Розова.
– Да, очень похоже – тут что-то искали! – осмотревшись, сказала Трошкина.
– Явно не смысл жизни! – съязвила я. – Что-то по деловой части, раз вывернули все папки!
– Которые у Эдика были бутафорскими, – напомнила подружка. – Из чего можно заключить: тот, кто-то рылся в кабинете, о своеобразной манере Розова вести дела не знал вовсе. А мы знаем! Как ты полагаешь, где Эдик хранил документы?
Алка склонила голову к плечу и посмотрела на меня, блестя глазами, – она явно радовалась случаю поиграть в шарады. Я послушно включилась в игру:
– Так, давай подумаем… Если в сейфе с наклейкой «Документы особой важности» у него мини-бар, в шкафу для документов – гардероб, а в коробке с надписью «Раскрытые дела» – микроволновка… То, по идее, документы должны быть в таком месте, которое с деловыми бумагами никак не ассоциируется…
– Здесь не жарко, ты чувствуешь? – перебила меня Трошкина.
– В самом деле, не так жарко, как у нас в «МБС», – согласилась я. – Розов, как многие полные люди, предпочитает пониженную температуру, он даже батарею парового отопления укоротил вдвое, когда ремонтировал офис… Ага!
– Угу!
Алка победно улыбнулась и с прозрачным намеком постучала согнутым пальчиком по деревянной решетке, закрывающей нишу с батареей. Она присела на корточки и потянула створки решетки на себя.
– Дерни за веревочку, дверь и откроется!
Усеченная батарея занимала меньше половины ниши. В оставшейся части Эдик устроил аккуратную полочку, и вот на ней-то стопочками лежали толстые тетради – всего одиннадцать штук. Мы их вытащили, рассмотрели и пролистали.
Ни на корешках, ни на обложках никаких надписей не было, зато первые страницы всех тетрадей были оформлены в едином детсадовском стиле – наклеенной картинкой с изображением нарядной птички. Птички были разные, но все – попугаи. Нашелся даже точно такой, как у Эдика, – александрийской породы.
А за птичками начинались явно деловые записи детектива, местами похожие на шифровки. Имена клиентов и фигурантов, а также названия мест обозначались отдельными буквами, время и суммы – цифрами. Думаю, при большом желании и некотором содействии криптолога записи Эда вполне можно было разобрать.
– Но как он сам в них разбирается? – вслух задумалась я. – Тетрадки все одинаковые, а в них архив, наверное, за целый год…
– В году двенадцать месяцев! – моментально отреагировала Трошкина. – А тут одиннадцать тетрадей. Две совсем чистые, а из остальных ни одна не дописана до конца…
– Наверное, месяц заканчивался раньше, чем тетрадка, у Эда ведь было мало дел!
Мы переглянулись.
– Идем в «МБС», – решила я. – Есть у меня одна идея, но ее должен подтвердить или опровергнуть всезнайка Яндекс.
Прихватив с собой тетрадки Эда, мы прошли в свой рекламный офис и там засели за компьютеры. Не знаю, чем занималась Алка, а я залезла в Интернет и по ключевым словам «попугай александрийский» нашла словарную статью о кольчатых попугаях.
Оказалось, полный титул питомца Эдика – «Большой ожереловый попугай Александра». В Европу его впервые привезли воины Александра Македонского, возвратившиеся из азиатских походов, и Онезекрит, командующий флотом Великого Александра, держал таких попугаев в дорогих клетках из серебра и слоновой кости. В Древнем Риме для обучения этих птиц нанимали специальных учителей, за говорящего попугая нередко платили больше, чем за раба.
Я шепотом поделилась этой интересной информацией с Трошкиной, и она также шепотом ответила:
– Крутая птичка, спору нет. Но что дальше?
– А дальше, то есть после александрийского попугая, идут птички помельче: гималайский попугай, голубиный, китайский, красноголовый, маврикийский, малабарский, малый кольчатый, ожереловый попугай Крамера, розовоголовый, розовогрудый, сливоголовый – всего род кольчатых попугаев объединяет двенадцать видов! Столько же, сколько и месяцев в году!
– И кого у нас нет? – Алка зашуршала тетрадными листами. – Ожерелового попугая Крамера! Значит, кто-то его утащил!
– И вряд ли это сделал сам Крамер, – кивнула я. – Смотри, если выстроить список видов в алфавитном порядке, начиная с александрийского попугая, тетрадь с которым лежала в стопке самой нижней, то есть – первой, то ожереловый попугай Крамера будет девятым. А девятый месяц – это сентябрь! Логично?
– Пока да.
– То есть мы можем предположить, что в прошлом месяце у Эда было какое-то опасное дельце, – продолжила я логическое умозаключение. – И кто-то очень не хотел, чтобы информация об этом сохранилась в архиве детектива Розова в любом виде, включая шифрограммы!
