Сан-Антонио - Слепые тоже видят

— Бог ты мой, вот это классика! —впадает в экстаз Толстяк. — Вот это, я понимаю, закусочная! Представляешь, если сравнить с нашими маленькими кафешками в Париже?

Я обнаруживаю плоскую голову без шеи нашего клиента. Он ищет место в глубине зала. Здесь свои привычки — это понятно. По мере его прохождения между рядами вскидываются руки в приветствии. Он раздает оплеухи направо и налево. Это знак проявления истинной дружбы, за что у нас давно бы уложили на веер из собственных зубов.

Огромные официантки прокладывают себе дорогу во всеобщей кутерьме с помощью толчков бедрами и бюстом. Они разносят широкие подносы, заваленные дымящимися сосисками, пышущими жаром и тугими, как живот Берюрье…

Его Величество впадает в чистый (также можно сказать — грязный) транс. Он хватает себя за место, готовое выпрыгнуть с минуты на минуту. Но в это время дама, которую приличный и обычный автор назвал бы миловидной официанткой, а я — толстой коровой, проходит прямо перед ним. Берю не выдерживает и цепляется за нее, как альпинист за скалу. Ну, мужики, дело будет! Все это происходит в сплошной толчее широченного, как степь, центрального прохода. Корова (извините, повторюсь) несет полный поднос тарелок с сосисками, составленных пирамидой. Она держит поднос над головой, как держат ребенка в толпе во время массовых шествий.

— О, проклятье! Какая женщина! Ох, какая женщина! — выпучив глаза, заикается Берю.

И он хватается, он цепляется, он кряхтит, он прижимается к ней и с ходу… кое-что случается, поскольку Толстяк случается теперь точно по часам. Поднос продолжает покачиваться, дама вдруг понимает, что с ней происходит, и слабо сопротивляется. У нее привычка к шаловливым рукам, но подобная сарделька… — есть от чего тронуться умом! Она по инерции продолжает движение мелкими шажками. Некий контакт ее потрясает. Она не верит своим ощущениям. Но настойчивость Берю заставляет поверить. Он как бы информирует ее о своем присутствии. О глубине (и какой!) реальности. Какая радость вовремя обрести зрение. Представляете, если бы я пропустил такой аттракцион! Берю, слившийся воедино с толстухой в баварском национальном костюме под названием “трахт”, посреди беснующейся толпы. И эта женщина с поднятыми руками, медленно передвигающаяся по залу, не имеющая возможности ни протестовать, ни поднять трусы, ни одернуть юбку. Она тяжело дышит, краснеет, пыхтит, шевелит губами, призывая на помощь “папу-маму”… Красота! Роскошь Древнего Рима! Александр-Бенито, кентавр, рыцарь без страха и упрека, с железным жезлом, пуская дым из ноздрей (и слюни изо рта), в едином порыве под серебряным зонтиком, полным жиров и углеводов. Торжество силы, праздник страсти, неистовство плоти! Никто ничего не видит, только мы трое посвящены в великую тайну! Интересно, успеет ли он, поскольку конец прохода уже через несколько шагов. Любопытно, что произойдет, если их заметят? И вот перед ними свободная зона. Что будет? Меня прошибает пот. Но Толстяк человек опытный. Он ходил на балы, устраиваемые на окраинах Парижа, и знает, как вести себя в толпе. Не забудьте, что прежде он работал в униформе и умел во все стороны раздавать подарки резиновой дубинкой еще в те времена, когда у полиции не было средневековых щитов, как сейчас. Я вижу, как он прикусывает губу, направляет ведущего, меняет траекторию, и они снова ныряют в толпу. Оркестр наяривает с новой силой. Повсюду поют, сцепившись руками и раскачиваясь из стороны в сторону. Немцы надрывают глотки во славу национал-социализма (не столько социализма, сколько национализма). Берю с толстухой в ритме танго продолжают движение, но теперь я вижу, что оба сильно меняются в лице. У Берю глаза на лбу, а толстуха смеется, широко открыв рот. Но ее голос не слышен в толпе. Похоже, культовое действо закончилось.

Я сажусь за тот же стол, что и наш посредник. До чего же он воняет, этот малый! Перешибая все крепкие ароматы пивной, от него несет перегаром, помноженным на пот, от чего у меня начинают слезиться глаза. Я сел рядом с ним, поскольку в таких пивных в основном стоят огромные общие столы. Чужих нет, все свои. Каждый терпит каждого. Старик-попрошайка с белой косматой бородой, в военной фуражке с оторванным козырьком, в железных очках, дужки которых перевязаны пластырем на затылке, ходит от стола к столу. Он пальцем показывает на тарелки клиентов, где еще сохранился рельеф, и, получив согласие, жадно вылизывает жалкие остатки.

Наш клиент заказал себе огромную кружку пива. В принципе в такой посудине вы свободно можете вымыть ноги одновременно всей семьей. Он погружается в пену, стоящую шапкой над пивом, и когда отрывается от кружки, такое впечатление, будто он собрался бриться.

— Все в порядке! — слышу я рядом с собой голос удовлетворенного Берю. — Господи, я даже вообразить не мог, что когда-нибудь придется совершать интим перед тысячью человек! Слава Богу, нас никто не видел.

В этот момент с галереи раздаются аплодисменты. Большая группа молодых людей с гривами и бородами, стоя, хлопает в ладоши. Мы поднимаем глаза. Это они воздают должное моему Толстяку. Благодаря перспективе с верхней точки они все видели. И оценили, значит! Они что-то кричат. Они заходятся от энтузиазма! Коррида, да и только!

— По-моему, ты заслужил хорошую жратву и крепкий сон, — говорю я.

Половой гигант отвечает на восторженные возгласы, кланяется.

— Мне бы лучше порцию пива для взрослого и гору колбасы, — отвечает Толстяк, который предпочитает материальные радости преходящей славе.

Я делаю заказ. Мой друг отирает пот со лба.

— Очень достойная женщина, — заверяет он. — Представь себе, даже говорит по-французски. Замечательный человек! Вдова шофера грузовика. У нее взрослая дочь-проститутка и парализованный сын. Она здесь работает уже восемь лет. Жалуется на скверные манеры клиентов: люди не умеют себя вести, никакого понятия о приличии. Вот, полюбуйся, оглядись вокруг — ничего удивительного! А что касается ее самой, то я тебе скажу: великолепно! Брат, она такое делает — сразу видно, душевный человек! Вежливая, обходительная! Знаешь, что мне больше всего понравилось? Услужливость! Самообслуживание: берите, что хотите, господа, угощайтесь на здоровье! Я люблю свободу действий. Это меня захватывает.

Нам приносят заказ. Берю пьет с жадностью.

— Вы французы? — спрашивает сосед по столу по-немецки.

К нам обращается тот, кого мы пасем. Очень удобно!

Он в еще большем окосении и, поскольку, как всем алкоголикам, ему необходимо поболтать, решает обратиться к ближнему. Но приход еще одного человека, с которым у него назначена встреча, душит развитие наших отношений в зародыше. Этот тип большого роста, сильный, живой, бледный, с острым носом и светскими манерами. Чувствуется, что он из общества и ему непривычны такие переполненные пивные. Есть что-то высокомерное во всем облике этого молодого человека. Я делаю вид, будто не обращаю на него внимания.

— Вы не могли бы немного подвинуться? — спрашивает меня посредник по-немецки.

— Да, пожалуйста.

Парень втискивается между нами, и они начинают перешептываться. Я вытягиваю ухо в их сторону, но стоит такой шум, что я ни слова не разбираю из их разговора. Мне кажется, что я слышу имя фон Фигшиша, произнесенное молодым человеком, но этим и заканчивается операция перехвата. Я задумываюсь. Что же можно предпринять?

Толстяк в упоении перемалывает гору копченой ветчины, закрыв глаза, чтобы полностью отдаться пищеварительному процессу.

— Эй, поросятина! — зову я его. Он приподнимает одну шторку над глазом, и я угадываю его коровий экстаз.

— Ты способен слушать, Мамонт? Несмотря на ветчину?

— Конечно, я ведь пихаю это в рот, а не в уши! — мычит он с набитым ртом, продолжая засовывать туда розовые куски.

— Ладно! Тогда слушай: я сейчас попробую проследить за этим типом рядом со мной, понял?

— Так точно! (В действительности слышится громкое хрюканье.)

— А ты займись другим. Думаю, тебе будет нетрудно. Он любит выпить и поболтать. Если он не говорит по-французски, валяй на пальцах. Постарайся пробыть здесь как можно дольше, пока я не приду. Если он уйдет, иди за ним. Если не удастся, топай в гостиницу, понял?

Дав указания, я делаю два больших глотка из своей кружки размером с бачок и выхожу из пивной поджидать на улице парня с крючковатым носом.

Глава (решительно) четырнадцатая

Переговоры были короткими, поскольку парень с носом крючком вышел буквально за мной следом. Странно, правда? О чем таком они говорили здесь, чего не могли сказать друг другу по телефону?

Я снова вспоминаю угрожающий тон разговора, который пьяница вел в телефонной кабине на автомобильной стоянке. Разговор был бурный, жесткий…

Кажется, понимаю! Конечно, он был жестким, поскольку речь шла о цене и он требовал бабки. Моя уверенность подкрепляется еще и тем, что парень с крючковатым носом принес пьянице конверт. Похоже, в нем были деньги.