Елена Яковлева - Принцесса разыскивает горошину
— Я живой?
— Живой ты, мужик, еще какой живой, — заверил его Димыч. — Можешь не сомневаться.
— Серьезно? — уточнил Маоист и с опаской поглядел на меня.
— Ты извини, — покаялась я, продолжая реветь. — Честное слово, не хотела. Случайно получилось.
— Да я так и понял. — Маоист был само смирение. — Ты бы меня, Надюха, все-таки того… Простила… А то я сковородку найти не могу. Даже яичницу пожарить не на чем, а от варенья у меня уже все слиплось…
— Сковородка — в духовке, гладильная доска за гардеробом, а рубашки лучше стирать в экономном режиме при сорока градусах, так машинка жрет не больше двух киловатт, — отрапортовала я, как «Отче наш» отчитала. — Если будет звонить Нэлка, скажи, что я в гостях у подруги детства и что скоро ей напишу. — И с чувством честно исполненного долга направилась к двери.
— Не пущу! — заголосил ни с того ни с сего Маоист и даже предпринял попытку преградить мне путь своим хилым телом.
— С дороги! — потребовала я не очень громко, но решительно.
Маоист сник и покорно размазался по стенке, а я гордо прошествовала мимо. На волю! В пампасы! Туда, где бродят дикие бизоны и рыщут кровожадные киллеры! Да к черту на рога, лишь бы только подальше от газовой плиты и стиральной машины!
Часть 2
ОСВОБОЖДЕННАЯ ЖЕНЩИНА ВОСТОКА
Глава 19
СТОКГОЛЬМСКИЙ СИНДРОМ
Из Чугуновска мы с Димычем выехали подавленные и притихшие, до самой кривобокой стелы и словечком не обмолвились. Димыч все больше посвистывал, а я грызла ногти и растравляла в душе обиду, чтобы заглушить предательскую жалость к Маоисту, у которого все слиплось от варенья. Не иначе во мне Стокгольмский синдром прорезался. Слышали про таковский? Это когда жертва так привыкает к своему мучителю, что начинает ему сочувствовать. Кстати, если я ничего не путаю, то этот самый синдром обычно уже на вторые сутки развивается, а уж за пятнадцать-то лет, как в моем случае, наверняка принимает тяжелую неизлечимую форму.
А тут еще Димыч молчал-молчал, да и выдал.
— Статья, — говорит, — такая имеется. Заведомое оставление в опасности.
— Это ты про что? — Я чуть полпальца не отгрызла от неожиданности.
— Про то, что он с голоду помрет.
— Кто?
— Да мужик твой, кто же еще, — нагло ухмыльнулся Димыч.
Я подумала-подумала и заехала ему по уху. Не сильно, а чисто символически и как бы даже по-матерински. Ибо среднестатистические родители не слишком приветствуют, когда подросшие чада читают их сокровенные мысли с той же легкостью, что и послания к потомкам на заборе.
— За что-о? — отшатнулся этот шалопай и так крутанул баранку, что мы чуть в кювет не улетели.
— За все хорошее, — дала я ему исчерпывающий ответ.
А он взял и надавил на тормоз.
Ну, думаю, приехали. Высадит меня и помашет ручкой. Топай, Надюха Куприянова, в родной Чугуновск. К утру как раз дошкандыбаешь.
Однако ничего такого Димыч мне не сказал. Просто полез в багажник. Как выяснилось, за инопланетной зажигалкой, с риском для жизни извлеченной из уборной Катькиной бабки. Долго ею любовался в свете фар. И так повернет, и этак. Даже на кнопки понажимал. При этом из «адской машинки» сначала выскочило приспособление, напоминающее карманную гильотину, а затем — сноп пламени. Такого сильного и яркого, что я отшатнулась. Стоит ли после этого удивляться, что Матвеевна со страху потопила свою «блестючую» находку в дерьме?
— М-да, — глубокомысленно изрек Димыч, покончив с осмотром вещдока и закинув его обратно в багажник. — Дело принимает все более таинственный оборот.
— Твоя правда, — закивала я подобострастно, заглаживая вину за оплеуху.
— Но где же сейчас эта Катька? И кто ее умыкнул, если Маратик тут ни при чем? А он, по всему, ни при чем, иначе зачем бы ему появляться там во второй раз и спрашивать про Катьку у бабки? Кстати, у этой Катьки как с головой? Надеюсь, лучше, чем у старухи?
— Ну-у, пороха она, конечно, не изобретет, — я старалась быть максимально объективной, — но не дебилка, это точно. Такая простая чугуновская деваха с нормальной репродуктивной функцией. А чего еще надо-то? Между прочим, Матвеевна тоже не сумасшедшая, просто Катькина история на нее так подействовала. Ну непонятно ей, как можно забеременеть из пробирки, вот и мерещатся ей зеленые человечки за каждым кустом. А так она старуха бойкая. И хозяйственная.
И мы поехали дальше. Только уже не замолкали до самой Димычевой фазенды. Очень даже живо обменивались соображениями.
— Да, обидно, что с Маратиком не удалось покалякать, — горевал Димыч о Плейбое.
— Думаешь, это он расправился с Властой? — спросила я.
— Скорее всего, — кивнул Димыч, — тем более, что это нетрудно было сделать. Девушка стоит на балконе, а сзади незаметно подходит некто… А может, и вполне заметно. Он ведь был ее телохранителем, и она его не боялась.
— Да, эти телохранители такие. — Меня даже слегка передернуло, потому что я вспомнила Софиного Аслана. — Только зачем он это сделал, как ты считаешь? В смысле, какой у него был мотив?
— Детективами небось увлекаешься? — хмыкнул Димыч. — Тоже мне Агата Кристи! Ведь взрослая уже тетенька, должна бы знать, что мотив бывает только один.
— И какой же? — Если честно, обращение «тетенька» неприятно резануло мне слух.
— Деньги, старушка, деньги! Эти грязные, липкие бумажки! Подумать только, ведь сплошная антисанитария, а народ-то как западает. Причем поголовно, буквально от мала до велика.
— Ну ладно, деньги так деньги, — не стала я спорить, тем более что аксиомы в доказательствах не нуждаются. — Значит, и Маратика за то же самое укокошили? За антисанитарию?
— И Маратика, — невозмутимо подтвердил Димыч.
— И все-таки хотелось бы все же побольше конкретики, — высказала я обоснованную претензию. — Чья, к примеру, эта зажигалка? Маратикова?
— Сомневаюсь, — замотал головой Димыч. — Не тот у него масштаб, чтобы сигары курить.
— Ты так думаешь? — Я внимательно изучила сосредоточенный Димычев профиль. Интересно, откуда у него такие обширные познания в самых различных областях? Ведь, по сути, заурядный бомж, ну или полубомж, если принять во внимание якобы прабабкину дачу и развалюшный «Форд», а какую осведомленность при случае демонстрирует. И в фондюшницах разбирается, и в специальных зажигалках для сигар, о существовании которых я, к примеру, и не подозревала. Глядишь, так и померла бы в неведении, если бы однажды не столкнулась с Димычем на узкой дорожке, а точнее сказать, на пыльном чердаке.
Короче, вы как хотите, а лично я могу найти лишь одно объяснение этому феномену: любой московский бродяга по широте кругозора при желании запросто даст фору чугуновской домохозяйке.
— Да, именно так я и думаю, — Димыч словно специально меня интриговал, — не того полета он птица. Как говорится, не вхож. Такие «адские машинки» у нас на заказ делают, для избранных…
— Слушай, а откуда ты все это знаешь? — не выдержала я.
— Прессу читаю, — хмыкнул он, — увлекательное занятие, кстати сказать, и полезное. Чего там только не напишут. И во всех подробностях. Кто, с кем и сколько раз… — С этими словами он сунул руку под рубашку, достал, нет, не пистолет, а мобильник и разочарованно присвистнул. — Тьфу ты, зараза, батарейки сели. А я-то думаю, чего он молчит все время?..
— А тебе, конечно, нужно срочно позвонить в Кремль, — предположила я, раздосадованная его колкими хохмочками.
— Типа того, — заржал Димыч.
— Ну и темная ты все-таки личность, — процедила я сквозь зубы, а про себя решила: «Ну как ты, так и я».
* * *И все-таки я не стерпела. Предприняла еще одну попытку проникнуть в личную жизнь Димыча под благовидным предлогом простого женского любопытства. Уже на прабабкиной даче. Когда мы на пару сооружали скорый ужин из тех продовольственных припасов, которые не успели протухнуть со вчерашнего дня. Димыч как раз разводил костер, а я нанизывала сосиски на шампур, предварительно тщательно их обнюхивая.
— Ты, кажется, говорил, что у тебя сестра имеется? — напомнила я Димычу. — К тому же с собственной фондюшницей. Ну и как она поживает?
— Кто, фондюшница? — конечно, прикинулся он идиотом.
— Нет, сестрица твоя!
— Да ничего, вроде не голодает.
— Не голодает! — Я дала волю эмоциям. — А чего ж ты тогда бомжуешь?
— А ты? — Он хитро блеснул глазом.
— Как будто ты не знаешь! — Это что же получается: нашим же салом и нам по мусалам? — Во-первых, у меня муж — кобель, во-вторых, я вынуждена скрываться от киллеров, а в-третьих… — Я запнулась. А что, собственно, в-третьих-то? Вроде бы и двух уже перечисленных причин с прицепом хватает.
— А в-третьих, — с самой широкой улыбкой продолжил Димыч, — тебе так больше нравится.
