Карл Хайасен - Стриптиз
– Немного лучше. Но это явление временное.
– А что насчет той синагоги? Вспомнил кто-нибудь, где она находится?
– Не было никакой синагоги, Мордекай, – с ожесточением проговорила Джойс. – Посмотри эти слайды.
Это были снимки, сделанные одним из приятелей Пола Гьюбера на том злосчастном мальчишнике. Мордекай принялся методично просматривать их один за другим, поднося к стоящей на столе лампе.
Джойс села и захлюпала носом.
– И за этого человека я собираюсь замуж!
А Мордекай тем временем жалел, что у него под рукой нет проектора и экрана. Женщины на снимках, веселые, смеющиеся, были все как одна в костюме Евы. На одной из фотографий он увидел молодое лицо Пола Гьюбера, прижатое к голому животу красивой брюнетки таким образом, что создавалось впечатление, будто у него небольшая курчавая бородка наподобие эспаньолки.
– Совершенно очевидно, что он был пьян, – сказал Мордекай. – Перебрал лишку.
– Не оправдывай его. Я хочу, чтобы ты подал в суд на этого сукина сына.
– За что? Вы ведь пока еще не муж и жена.
– Бывают же на свете адвокаты, – сердито проворчала она, сморкаясь.
– А это что? – Мордекай пристально рассматривал последний снимок, не похожий на остальные. На нем был изображен высокий человек с седыми волосами и заметным брюшком, наклонившийся над все еще стоящим на коленях Полом Гьюбером. Обеими руками седовласый незнакомец взметнул над головой Пола, словно занесенный топор, зеленую бутылку. Его лицо было искажено яростью. Позади него Мордекай разглядел фигуру еще одного высокого мужчины, раскинувшего руки, словно пытаясь предотвратить расправу.
– Это просто динамит, – сказал Мордекай. Он достал из верхнего ящика стола лупу и снова склонился над снимком.
– Я рада, что доставила тебе удовольствие, – сухо отозвалась Джойс. – Мое будущее под угрозой, но, слава Богу, хоть ты можешь поразвлечься.
– Джойс!
– Что?
– Заткнись, сделай милость.
Хлюпанье и шмыганье носом прекратилось. Лицо Джойс приобрело холодное и презрительное выражение.
Мордекай поднял голову от снимков. Он так и сиял.
– Я знаю этих парней!
– Кого? Почему ты улыбаешься?
– Поезжай сейчас же домой, Джойс, и заботься как можно лучше о своем женихе.
– Как я могу заботиться о нем, если он ушел играть в гольф?
– Ушел?! – воскликнул Мордекай. – Играть в гольф?! Он не может играть в гольф. Он очень болен. У него темнеет в глазах, он стал хуже видеть, он иногда теряет сознание. Иди и найди его, Джойс. Немедленно!
Он чуть ли не волоком дотащил ее до двери.
– Завтра я заскочу к тебе. Нам нужно о многом переговорить.
– Но как же я? – возразила Джойс, упираясь. – Имеется в виду, что я должна забыть об этих фотографиях? Мой жених, человек, за которого я собиралась выйти замуж, тычется лицом в живот какой-то голой шлюхи! И я должна об этом забыть?!
– Да, если ты считаешь себя умной и практичной женщиной, – подтвердил Мордекай. – Мы с тобой заварим такую кашу!
– Что – подадим в суд на это стрип-заведение?
– Не будь дурой. – Мордекай крепко тряхнул свою кузину за плечи. – Правило номер один в подобных случаях – запускай руку в тот карман, который поглубже. В нашем случае – в карман того человека, который напал на Пола.
– Кто он? – немедленно спросила Джойс.
– Об этом мы поговорим позже.
– Какая-нибудь известная личность? – не унималась Джойс. Она надеялась, что незнакомец окажется знаменитым киноактером. – Дай-ка еще раз взглянуть на эту фотографию.
– Потом, потом, – отмахнулся Мордекай, подталкивая ее к двери.
– А у него есть деньги? Ты уверен? Абсолютно?
– Я уверен, что в любом случае он их достанет. Уверен на все сто.
А про себя он подумал: «Наконец-то членство в демократической партии начинает приносить мне дивиденды!»
Глава 11
Полночь застала конгрессмена Дилбека и Кристофера Рохо в «Клубничной поляне», в прекрасном расположении духа Они устроили себе праздник по случаю хороших новостей, полученных от Малкольма Молдовски через Эрба Крэндэлла: угроза шантажа перестала существовать! Донельзя довольный конгрессмен не стал выспрашивать о подробностях, да никто и не настаивал на том, чтобы сообщить их Дилбеку. Молди был магом и волшебником, и совсем ни к чему было раскрывать перед публикой его большие и маленькие секреты. Дилбек и Рохо подняли тост за здоровье этого всемогущего пройдохи, после чего перенесли все свое внимание на сцену. Вскоре в окутывавшей ее голубоватой дымке замелькали «голубки», сделанные из зеленых купюр различного достоинства. Ко времени закрытия заведения Дилбек и Рохо успели накоротке познакомиться с двумя танцовщицами «Клубничной поляны»
Рассвет застал всю теплую компанию в восьмидесяти милях от Форт-Лодердейла, на дамбе, перегораживающей озеро Окичоби в его юго-восточной части. Крис Рохо, расхаживая по дамбе в одних носках и жокейских шортах, разглагольствовал об истории возделывания сахарного тростника и производства сахара и о выдающейся роли, которую играл в ней конгрессмен Дилбек Танцовщицы, жалуясь на то, что их буквально заели огненные муравьи, ретировались на своих четырехдюймовых каблуках в спасительный уют лимузина, где кондиционер охлаждал горячий уже в этот ранний час воздух и где Пьер занимался приготовлением четырех порций «Кровавой Мэри».
Молодой Рохо, разгуливая по дамбе, продолжал ораторствовать с вдохновением, свойственным всем любителям кокаина:
– Двести тысяч акров сахарного тростника! Необозримое зеленое море – море сахара!..
Дилбек к этому моменту успел залить в себя столько джина, что не видел ничего дальше носков собственных ботинок. Первые лучи солнца теплым прикосновением легли на его голые плечи, и тут же вся кожа у него загорелась огнем от укусов разных зловредных насекомых. Дилбек перевалился с ноги на ногу, как человек, проведший ночь в маленькой, тесной лодке.
– Наверное, меня вырвет, – сообщил он Крису Рохо.
То был первый визит молодого миллионера на плантации, где произрастало богатство его семьи. Вскинув к небу тонкие смуглые руки, Рохо крикнул:
– Двадцать три цента за фунт! Йо-хо-хо!
Дилбек даже вздрогнул от его торжествующего вопля.
– Двадцать три цента! Спасибо тебе, Tio Sam[8]! Спасибо тебе, Дэви!
Двадцать три цента за фунт – это была средняя оптовая цена на сахар, выращенный семейной корпорацией Рохо. Явно завышенную цифру утвердил конгресс Соединенных Штатов с подачи «Коммодити кредит корпорейшн», то есть – фактически – Департамента сельского хозяйства. У Рохо были все основания испытывать глубочайшую благодарность: ведь сахарный тростник из стран Карибского бассейна шел на мировом рынке всего по двенадцать центов за фунт. Жесткие квоты импорта закрывали большей части карибского сахара путь на американский рынок, тем самым давал семье Рохо возможность держать установленные цены, получать баснословные прибыли и вести более чем дорогостоящий образ жизни. Всякий раз, когда международные ассоциации производителей сахара пытались поломать эти квоты, конгресс туз же приходил на выручку. Дилбек являлся одним из лучших друзей Большого сахара, и Крис Рохо никогда не упускал возможности выразить ему свою благодарность. Вот и теперь, стоя на дамбе, он заключил конгрессмена в пылкие, чуть не придушившие того объятия.
Почувствовав, что задыхается, Дилбек неожиданно резко забарахтался и сумел освободиться.
– Оставь, перестань! Мне что-то нехорошо. Где эти девчонки?
– А кто их знает! – беспечно отозвался Рохо. – Да черт с ними. Расслабься, Дэви. Девочки всегда были, есть и будут.
Конгрессмен покосился на стоявшее уже довольно высоко солнце.
– Мы успели что-нибудь сделать этой ночью?
– Понятия не имею.
– Я тоже, – сознался Дилбек. – Но, кажется, все-таки да. Хотя кто его знает...
– Надеюсь, что да. Уж за тысячу-то баксов!
Дилбек поморщился.
– Это ты столько им дал?
– По пять сотен на каждую. Ну и что? – Голос Рохо прозвучал сухо и визгливо. – Для меня это – тьфу! Просто деньги и ничего больше.
Дилбек чувствовал, что ему становится все жарче. Шея и плечи стали влажными от пота. Дилбек не знал и не помнил, куда делась его рубашка, и только понадеялся, что это одна из танцовщиц братьев Линг в порыве страсти разорвала ее в клочья.
А Рохо между тем продолжал свою речь.
– Мы живем в безумном мире, Дэви. В свихнувшемся мире! Я даю какой-то девице пять сотен только за то, что она поехала со мной прогуляться. А бедолаги, которые рубят этот тростник, – он широким жестом обвел расстилавшиеся вокруг поля, – получают столько за три недели работы.
– Ты это серьезно? – спросил Дилбек.
– Эта страна – нечто особенное, друг мой. А сейчас я должен найти свои брюки.
К тому моменту, когда им удалось добраться до лимузина, Крис Рохо уже еле передвигал ноги, а у Дэвида Дилбека начала кружиться голова: первый симптом теплового удара. Пьер распахнул дверцу им навстречу и держал ее открытой все время, пока они неуклюже забирались в машину, на заднее сиденье. Обе девушки спали. Рубашка Дилбека и брюки Криса Рохо, изрядно помятые, валялись на полу. Конгрессмен подцепил из портативного холодильника горсть льда и шлепнул ее себе на лоб.
