Дарья Калинина - ЗАГС на курьих ножках
Все было таинственно и немного пугающе. А когда бабушка Афина схватила Катюшу за руку и потянула за собой, то девушка удивилась отнюдь не старческой силе в этих руках. Катюша попыталась осторожно высвободить свою руку из стального зажима пальцев старушки, но это было безрезультатно. Катюша чувствовала себя так, словно попала в капкан.
Тем более что во дворе, где они оказались, не было ни души. Дядя все еще не прибыл. А Андрей разговаривал с работниками на заднем дворе. Никто в целом мире не знал, где сейчас находится Катюша и кто находится рядом с ней.
– Ты садись, деточка, – произнесла бабушка Афина. – Отец мой всегда говорил – в ногах правды нет.
Кто-то уже говорил такое ей про своего отца. Ах, да! Дядя! А он научился от своей мамы, Катиной бабушки. Ну да поговорка распространенная, ее все знают.
– О чем вы хотели со мной поговорить?
Зачем-то оглянувшись по сторонам, словно убеждаясь, что их никто не может слышать, старушка медленно заговорила:
– Ты ведь помнишь, деточка, что я тебе сказывала про свою маму?
– Да. Вам с мамой приходилось выживать в трудных условиях. Она вас одна вырастила. Отца своего вы и не знали никогда.
– Солгала я тебе, деточка. Ты уж прости меня, старую. Не хотела сразу всю правду выкладывать, сперва приглядеться к тебе хотела.
– В чем же вы солгали?
– С мамой-то мы плохо жили, лишь когда я совсем маленькой была. Потом отец вернулся, и легче нам стало. И про отца, что совсем его не знала, тоже солгала я.
– Зачем же?
– Не хватило духу, чтобы сразу признаться тебе во всем. А почему, и сама не знаю. Мать моя всю жизнь тайну эту от всех людей скрывала. Вот и я тоже ее примеру невольно следовала.
Катя молчала, не понимая, что хочет от нее эта странная бабушка. А бабушке Афине этот разговор явно давался нелегко. Она выглядела сильно смущенной, но все равно продолжала говорить:
– В ваше-то время люди на такие вещи проще смотрят. От кого баба родила, спрашивать не пристало. Случилось и случилось. Но когда я родилась, не так все обстояло. Да еще у нас в деревне. Многое моей матери пришлось вынести ради меня. Но она никогда ни одной минуточки не жалела, что оставила меня в живых. Не поехала на аборт, как ее подружки уговаривали. Родила ребенка без мужа.
До Кати стало понемногу доходить, что пытается рассказать ей старушка. Но она не понимала, почему сейчас. И почему именно ей.
– И случилось так, что мать моя еще в ранней молодости полюбила одного молодца. Тоже из нашей деревни. Красавец был. И сильный. И умный. Мечта всех девок. И он мою маму полюбил. И такая у них вдруг любовь сделалась, что на всю жизнь.
– И у них появились вы.
– Не забегай впереди телеги. До меня еще пострадать им обоим пришлось. Потому что полюбить-то они друг друга полюбили, только пожениться им не пришлось. Он из богатой семьи был, а они – родители его, дяди-тети, хотели еще богаче стать. И особенно отец жениха воспротивился. Он жадный был. Только деньги одни и видел. А мать моя была из семьи многодетной, да еще отец ее, мой дед, в свое время на молотилке руку потерял. Так уж какой здесь достаток. Щи пустые и то через день хлебали. Из скотины один тощий поросенок да кролики. Ну, и куры еще. Этих-то что считать. Летом еще туда-сюда, а зимой на одной капусте совсем плохо. Но живы были, и ладно. В общем, только мамин жених о своем выборе перед своими заикнулся, вся его семья мигом на дыбы встала. Зачем нам в родне голодранка! Что с нее взять, кроме обносок! Женишься – отвернемся. А отец еще и проклясть пригрозил. И мать тоже. Ну, а в ту пору против воли родителей идти не принято было. Да и моя мать, как узнала, наотрез за него замуж отказалась. Не хотела таким образом в чужую семью входить, не хотела стать причиной большого раздора и вражды. И женился мамин любимый на невесте, которую ему родня подыскала.
– На другой женщине, понятно.
– Хорошая она была девушка, ничего не скажу. И деток она ему нарожала изрядное количество, семь дочерей да меньшого сыночка. Этим сыночком она здоровье себе подорвала и вскоре на тот свет ушла. Остался этот человек вдовцом.
Катя внимательно посмотрела на старушку. Она уже догадывалась, что разговор этот бабушка Афина завела неспроста. Но что и к чему, Катя по-прежнему не догадывалась. Что поделаешь, Катя была не очень-то умной девочкой, но зато у нее было множество других достоинств.
– Когда отец овдовел, ни на кого другого, кроме моей матери, смотреть даже не захотел. Все былые чувства в нем вновь проснулись. Отец его протестовать пытался, да только мой отец его уже слушать не стал. А мать моя была еще не старой женщиной. Конечно, тогда в сорок лет мало кто рожал, но мама решилась. И на свет появилась я.
– А отец ваш…
– Его арестовали еще до моего рождения. Он ведь из зажиточной семьи был. И его собственный отец и тети-дяди очень до золота охочи были. И от этой своей тяги они многих односельчан сильно притесняли, чтобы самим побольше заработать. Так что никто ни за деда, ни за отца моего не вступился, наоборот, люди довольны были, что пришел конец власти семьи мельника.
Наконец-то до Кати дошло!
– Так ваш отец был мельником! Степаном? Моим дедом?
– Не по документам, конечно. Мама с ним записаться не успела. Но это и хорошо, с другой стороны. Раз не жена, так ее и не тронули. А вот отца моего первым из всей семьи арестовали. В НКВД думали, что так они смогут деда заставить раскошелиться. Да не тут-то было! Ничего им дед из своих богатств не выдал. Захоронка у него была знатная, только где, никому не ведомо. Мне мать рассказывала, что когда мой отец с петлей на шее старика умолял выдать золото, тот все равно не согласился. Так и сказал энкавэдэшникам, можете, мол, всех нас перевешать или даже расстрелять, а золота моего я вам не выдам! Вот какой человек был! Ну, за это и пострадали они всей семьей. Отца, деда, кого-то из родни, даже кого-то из теток и их мужей тряхнули, а маму и меня не тронули. Дед в ссылке помер. А вот отцу довелось назад вернуться.
– Значит, отца своего вы увидели лишь много лет спустя.
– Уже тринадцать лет мне было, когда отец в пятьдесят третьем из лагеря вернулся. Ох, и радости было у мамы. Только недолго она радовалась, бедная. Убили отца. Кто-то из его родни и убил.
– Почему вы так думаете, что обязательно из родни?
– А они все до денег были очень жадные. Отец мой – нет, а они все прямо с ума сходили. Совсем у родни мозги отключались, стоило о деньгах речи зайти. В глазах блеск такой появлялся отчаянный, злой. Ты думаешь, почему я Нюрку от себя турнула?
– Из-за музыки громкой. Нюра с друзьями очень шумели, вот вы их и прогнали.
– Плевать я на шум хотела, – отмахнулась старушка. – Что мне их музыка? Нет, тут другое. Я ведь Нюрку сперва словно родную приняла. Ну, думаю, пусть девочка золото найдет. Ей-то оно нужнее, чем мне, старухе. Только Нюрка оказалась из той проклятой мельниковой породы. У нее в глазах я этот знакомый блеск увидела. Бешеной Нюрка становилась, стоило о деньгах заговорить. Вот я и поняла, что не хочу, чтобы золото этим людям досталось. И Нюрка мне противна стала. Очень уж она моих теток напоминала.
– А вы их знали?
– А то! Они как прослышали, что отец мой вернулся и на маме жениться собирается, всей стаей на него налетели. Праздник был, вот они вроде как на праздник и прибыли. Только какой там праздник! До праздника ли теткам было, когда они боялись, как бы своего не потерять. Свирепствовали сильно, кричали, проклятиями сыпали. И к отцу с угрозами подступали. Знаем, мол, что ты для Антошки золотишко припрятал. Только Антошка пропал без вести, а золотишко все молодой жене и ее выродку достанется. Отец им – нет, не достанется. Золото для сына предназначено, он его и заберет, может быть, прямо даже сегодня за ним и явится.
– Выходит, сын рядом где-то был?
– Рядом. Но ты дальше слушай. Только отец про сына сказал, как дочери прямо взбесились. А мы – старшие твои дети, хоть мы и дочери, но чем мы хуже? Почему все брату? А одна самая горластая и закричи – врет он все, старый лис. Обманывает. Антошка пропал, это отец выкручивается, хочет меньшую доченьку наследством по-царски оделить. А нам с вами, дорогие сестрицы, за все наши страдания, что дед на семью навлек, шиш с маслом. И такой гвалт в избе поднялся, такая злоба на нас с мамой поперла, что нам прямо страшно за свои жизни сделалось. И за отца тоже страшно. Только он в глубине избы сидел, не вырваться ему наружу, дочери не выпускали. Отец-то после лагеря уже не в той силе был, что прежде. А дочерей много, здоровущие все, преградили путь и не выпускали они его. А нам с мамой как-то удалось на улицу выскочить. Выбежали мы с ней из избы и куда глаза побежали. А уж потом узнали, что отца топором зарубили. И в убийстве этом Антона обвинили.
Старушка остановилась, чтобы передохнуть. Она так тяжело дышала, словно только что на гору взбиралась. По всему было видно, что рассказ дается ей с огромным трудом.
