Инесса Ципоркина - Ужасно роковое проклятье
— Не скажи! — встрепенулась Соня, — Мне Микеле интересную фразу сказал…
— Это насчет подружки невесты, что ли? За живое задело? — ох, надо бы мне шутить поменьше. Если на сердитых воду возят, то на веселых — навоз грузят.
— Заткнись! — так, началось, Сонька разозлилась, — Я про дело говорю, мне клоунессой подрабатывать некогда! Чингьяле в эйфории ляпнул, что Кавальери надо развеяться, а то они совсем иссохли от какой-то "русской угрозы". Что за угроза, не объяснил, и вообще смутился — видать, сболтнул лишнее.
— Похоже, ты, Данилушка, провидец. Неспроста дружная семейка сюда притащилась, да еще адвоката прихватила, ох, неспроста! — подытожил Ося.
Поверили, наконец. Эх, сказануть бы им… "А я предупреждал!" Ладно, буду держать марку — сделаю нейтральный вид.
Софье с утра надо было идти на работу, прошлые ночи у нее тоже, как я понял, не сну были посвящены, так что мы завезли ее домой, взяли обещание никому без пароля не открывать, а сами пошли в круглосуточный магазин за кофе и какой-то закусью вроде китайской еды, которую Оська просто обожал. Пришли к Иосифу с твердым намерением еще поразмыслить, но свалились вповалку на диван и заснули как убитые. Проснулись мы в тот час, когда порядочные люди уже обедают, а порядочные жаворонки — так даже ужинают. С мадемуазель Хряпуновой любой режим летит к черту. Городской шум уже звучал в вечерней тональности, улицы заполнялись народом, по пустырю, раскинувшемуся неподалеку от Осиного дома, толпой гуляли собаки с хозяевами и мамы с детишками. Деревья и трава пахли опьяняюще. Все и вся наслаждалось уходящим теплом бабьего лета.
Одни мы как каторжные бились над загадкой: кому и что задолжала семейка Хряпуновых в течение бурного ХХ столетия. Надо было поторапливаться, преступник опережал нас на целый шаг, а то и на два — не успели мы додуматься насчет обыска престарелой генеалогини, как ее квартирку уже переворошили, а раз зашел разговор о причастности отцов и дедов Кавальери, жди беды. Если глупышку Соню нельзя ни силой, ни хитростью убедить в небескорыстии красавца-шатена по имени Франческо, будем действовать самостоятельно. Только вот на каком языке? Он — по-русски, а мы — по-итальянски ни бум-бум. Софью привлечь к разговору по душам с этим губителем женских сердец не удастся, значит, нужен независимый переводчик. Хотя стоп, почему обязательно независимый? Можно и официального толмача привлечь, а то он шастает туда-сюда без толку и проку — пущай свои лиры отрабатывает! Я подкинул идею Гершанку. Тот попыхтел-попыхтел, да и согласился. Осталось узнать, где проживают наши подопытные, произвести расстановку ловушек по маршруту следования и без промедления взять италийцев в оборот.
Это оказалось несложно: вся делегация, включая темпераментного Чингьяле и гулену Бриллу, проживала в одном отеле, в соседних номерах. Адрес еще не успел испариться из нашей памяти, и мы двинули прямо туда. К счастью, фейс-контроль нас ни в чем дурном не заподозрил, и мы беспрепятственно прошли в указанные номера. Адвокат оказался в наличии — в белье средь бела дня, к тому же не один и явно навеселе. Своего намерения осушить все шампанское в Москве он, похоже, не оставил. Чингьяле и нас приглашал присоединяться к "продолжению банкета", насколько можно было понять из жестов и междометий. Но мы покачали головами, помахали руками, спросили на языке глухонемых, где остановились Кавальери, и душка Микеле проводил нас до самой двери, радуя пробегавших горничных зрелищем фряжского гостя в халате и невыразимой красоты носках — сереньких, изысканных, не то, что Табуреткины презенты.
Кавальери сидели в комнате номера с таким видом, точно конца света ждали. Они обратили в нашу сторону лица, составлявшие разительный контраст с благодушной физиономией счастливого любовника-адвоката, покивали: "Бон джорно, бон джорно!" и позвали переводчика. Бедный малый прибежал как встрепанный, и мы без околичностей приступили к делу:
— Господа! — высокопарно начал Иосиф, — События последних дней указывают на то, что целью вашего визита является не совсем профессиональный, и даже совсем не профессиональный интерес…
После эффектного вступления последовала получасовая речь: изложение фактов, домыслов и догадок, ничем особо весомым не подкрепленных. Итальянцы слушали, не дрогнув ни единым мимическим мускулом. Переводчик аж вспотел от напряжения, едва поспевая за Оськиной скороговоркой. Он и пыхтел, и багровел, и лоб утирал, а Кавальери сидели в тех же позах, словно статуи Микеланджело, и ни словом нас не опровергли — впрочем, и не кивнули ни разу. Железная выдержка! Гвозди бы делать из этих людей! А еще говорят, что итальянцы — горячий народ. Гершанок пытался их напугать, растрогать, польстить, или разозлить хотя бы, упомянув о теоретической любовной связи дедушек-геев — и ни хрена! На контакт не пошли, как говорится.
Результатом усилий моего дипломатичного друга была вялая, обтекаемая фраза, сказанная Кавальери-старшим: вы, дескать, сеньоры, не по адресу обратились, образ нашего дедушки голубого оттенка не имел — ни при жизни, ни на фамильных портретах, нас интересуют только Подмундировы с Мокростуловыми, а никак не сомнительные ценности рода Хряпуновых. Аддио! И пошли мы, солнцем палимы, повторяя: суди его Бог. Полный, гм, фиаско. Похоже, не в лучшую минуту меня идея осенила. То ли зарвались мы с Иосифом, то ли итальяшек не интересуют посредники — они будут разговаривать непосредственно с владельцем бумажного сокровища, а посторонних привлекать им без надобности.
— Расследование зашло в тупик! — тупо пробормотал я, садясь в машину, — А, Ватсон?
— Сам ты Ватсон! — взъярился Оська, — Не, ну каковы чурбаны! Конкистадоры безлошадные! Не Соньку, так себя бы пожалели, на них уже один матерый чугунный человечище рухнул! Чего они дожидаются? Чтоб им на тупые бошки Спасская башня е…
— Тихо-тихо, не шуми! — до чего у меня, однако, напарник непоседливый! — Может, они и правда ни при чем?
— Да как же ни причем? — оглушал меня Иосиф, — По всем признакам — очень даже при чем!
— По каким-таким признакам?
— По тем самым! Ну, представь нормальное поведение невинного человека, которому двухметровым изваянием в лоб засветили? К тому же объект его ухаживаний тоже чуть не скопытился — ее возле свежего трупа Буддой отоварили! Нормальный мужик стал бы подробности выяснять, матюкнулся от полноты чувств, что ли, опровергать бы начал гнусные домыслы на свой счет. Не то, что эти… Толмач — и тот живее реагировал!
А ведь мой рыжий друг прав! Реакция странная… Если бы ко мне пришли и заявили: ты тут сидишь в модном интерьере, а над тобой вместо люстры — Дамоклов меч. Сам папа римский в такой ситуации бы занервничал. Рыльце-то у Кавальери — в пушку! А то ишь — ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу!
Глава 7. "О жизнь, ты только с виду не жестока!"
Вечером я и представить не могла, что когда-нибудь у меня получиться, наконец, выспаться, придти в себя, накопить сил для общественно-полезной деятельности и выйти на работу. Думаю, что моя самоотверженность достигла своего апогея, если уж я решилась снова идти в эту чертову галерею, невзирая на: опасность быть усыпленной бодрящими напитками, заваленной произведениями монументального жанра, ушибленной сакральными предметами, а также на возможность не мудрствуя лукаво взять законные отгулы и долго-долго манкировать своими обязанностями в момент смены руководства. Дармобрудер умер — да здравствует Дармобрудер! Кого-то день грядущий нам готовит на должность и.о. директора? Но, к сожалению, меня эта тема еще интересовала — увольняться я пока не собиралась — и поэтому, проснувшись уже днем, не стала звонить и отпрашиваться, а собралась и поехала, как цыпочка, в треклятую "Кому-АРТ", пусть и с трехчасовым опозданием. Ощущение — мерзейшее, особенно если учесть, что всю ночь меня преследовал сон, в котором сотрудники галереи приходили и по очереди стреляли в меня, сыпали в мой кофе цианид, кидались в мой кабинет гранатами и плевались косточками. Измученная кошмаром, сразу после пробуждения я решила выяснить: кто он, тайный недоброжелатель, тихой сапой вползший в мою жизнь и даже в сновидения?
Процесс назначения и.о. шел полным ходом, администрация бегала по кругу — взмыленная, обезумевшая, а хуже всех приходилось Верочке: телефон звонил беспрерывно, факс выплевывал бумажку за бумажкой, на монитор было страшно смотреть — и вообще казалось, что здесь не тихая заштатная галерейка, а товарно-сырьевая биржа времен "черного вторника". К моему приезду бедная девочка была уже на пределе. Я зашла в приемную, сделала умное лицо и потребовала принести в мой кабинет всю документацию по итальянским контактам, после чего наклонилась к Вере, замершей от подобной наглости, и хитренько ей подмигнула. До несчастной сиротки дошло, что в моем закутке она хоть на часок избавится от бестолковых звонков, идиотских вопросов, несуразных требований сию минуту отыскать жар-птицу, молодильные яблоки, царевну-лебедь и прочие мелочи, якобы хранящиеся у нас, в "Коме". Через пять минут Верочка пулей влетела ко мне, плюхнулась на дешевое продавленное кресло для посетителей, положила на стол длинные тоненькие ножки и от души закурила.
