Иоанна Хмелевская - Колодцы предков (вариант перевода Аванта+)

Музейный работник начал с того, что установил личность присутствующих. Беспрекословно и не мешкая все мы предъявили ему свои паспорта, а у Тересы еще была с собой и метрика. Ольшевскому без особого труда удалось выделить среди присутствующих трех прямых наследниц Паулины Войтычко, урожденной Влукневской. Это обстоятельство, похоже, чрезвычайно обрадовало молодого человека.

— Ну наконец! — со вздохом облегчения произнес он и даже прослезился. — Знали бы вы, как трудно было вас разыскать! Сколько я сил потратил — и все впустую, прямо руки опускались. Наконец-то! Надеюсь, теперь мы с вами вместе сможем многое прояснить, ибо до сих пор многое остается неясным, да еще осложняется разными привходящими обстоятельствами. Но сначала я вам кое-что покажу.

И Ольшевский в торжественной тишине принялся распаковывать свой сверток. Как загипнотизированные, мы следили за каждым его движением. Михал снял несколько слоев оберточной бумаги, и нашим глазам предстала массивная старинная шкатулка. Из нее Михал вынул какую-то пожелтевшую от старости бумагу и торжественно потряс ею.

— Вот завещание! — медленно и торжественно произнес он. — Завещание пани Зофьи Больницкой, матери Катажины Войтычко, вашей прабабушки, уважаемые пани! Прочтете его лично или желаете, чтобы это сделал я?

— Читай ты, сынок, да погромче! — быстро сказала Люцина. — Очки куда-то запропастились…

— Опять Тереса наводила порядок? — вырвалось у меня.

— Тихо! — зашипела Тереса, так как Михал Ольшевский уже развернул бумагу и встал в позу.

— Во имя Огца, и Сына, и Святого Духа, — торжественно начал Ольшевский и кое-кто из присутствующих невольно перекрестился. — Я, нижеподписавшаяся Зофья Больницкая, урожденная Хмелевская, будучи в здравом уме и твердой памяти, тяжким недугом прикованная к смертному одру и чувствуя приближающийся конец, в присутствии официального лица пана Варфоломея Лагевки, нотариуса, выражаю настоящим свою последнюю волю…

В мертвой тишине, потрясенные и взволнованные, слушали мы эти необыкновенные слова. Светлой памяти покойница прабабушка оставляла все свое гигантское состояние потомкам своей старшей внучки, целиком, полностью и бесповоротно лишая его свою родную дочь Катажину. А единственными потомками упомянутой внучки были моя мамуля и две ее сестры…

Дочитав потрясающий документ до конца все тем же торжественным, размеренным голосом, Михал Ольшевский затем уже менее торжественно, скороговоркой ознакомил присутствующих с другими документами из шкатулки. Странно и непонятно совершенно — никто его не перебивал, никто ни слова не произнес! Мы все слушали в полном молчании, — и одно это уже свидетельствовало о том, как мы были потрясены. Михал закончил, а мы все еще молчали.

Первой отозвалась тетя Ядя, возможно, потому, что не числилась в наследницах и легче перенесла потрясение.

— Наконец-то Франек успокоится, — сказала тетя Ядя. — Наконец-то известно, что ему следует сторожить и вернуть наследникам.

— Ты имеешь в виду все эти хутора и мельницы? — недоверчиво произнесла старшая из наследниц, мамуля.

— Это из-за них теперь люди убивают друг друга?

— Думаю, скорее уж из-за винокуренного и пивных заводов! — саркастически заметила Люцина.

— Стойте! — радостно вскричала Тереса, до которой только теперь дошло главное. — Выходит, не мы должны кому-то возвратить что-то? Выходит, это наше законное имущество и мы никому ничего не должны? Что молчите, да или нет?

— Выходит да, — неуверенно подтвердили мы.

— И мы никому ничего не должны возвращать? — радовалась Тереса. — Слава Богу! Тогда наплевать мне на это наследство! Наконец-то можно жить спокойно!

Возмущенный Михал вскочил со стула.

— Какие хутора, какие винзаводы? — возмущенно воскликнул он. — О чем вы говорите?

Мамуля удивилась:

— Как какие? Вы же сами только что так доходчиво нам зачитали завещание. Все понятно. Непонятно только, зачем из-за всех этих мельниц и других недвижимостей убивать друг друга теперь? Ведь они же все национализированы!

Экспансивный молодой человек взорвался возмущением:

— Да ведь не это важно! К чёрту мельницы и хутора! Вы что, не слышали? Сундук с сокровищами!

— Что за сундук? — с удивлением спросила Тереса.

Михал Ольшевский в отчаянии схватился за голову, потом за завещание, нашел нужный фрагмент и еще раз, громко и членораздельно зачитал его. Второй раз выслушали мы информацию о большом деревянном сундуке, окованном железом, который завещательница поручила попечениям присяжного нотариуса пана Варфоломея Лагевки. Сундук, содержащий сокровища рода Больницких!

— И что сталось с этим сундуком? — поинтересовалась мамуля.

Вместо Ольшевского ответила Люцина:

— Черти взяли! Ведь с тех пор две войны прошумели…

— …и одна революция, — дополнила я.

— Две революции! — поправил меня Михал. — Но какое это имеет значение…

— Сынок, опомнись! — снисходительно бросила молодому человеку Люцина. — Разве найдется такая вещь, которая может вынести две войны и две революции? Наверняка и следа не осталось!

Ольшевский так разволновался, что уже не мог говорить членораздельно, и принялся выкрикивать отрывочные фразы:

— Во-первых, бумага… от тридцать девятого года… все лежало без изменений… в соответствии с волей! Такие сокровища… а вы! Ни в одном музее… а вы! Ни одной из вещей..

Тереса встревожилась:

— Дайте парню воды выпить! Глядите, что с человеком!

Тетя Ядя упрекнула нас:

— Ну зачем вы ссоритесь с этим паном! Он же вам только хорошего желает! И слова не даете ему сказать!

— Да пусть говорит, все равно я ему не поверю! — стояла на своем Люцина. — Разве могут сохраниться сокровища у нас в стране, когда прошло столько лет и столько событий? Кто поверит этому?

Трясущимися руками Михал Ольшевский доставал из шкатулки какие-то документы, но говорить все еще не был в состоянии. Схватив стоящий на столе стакан Тересы с остатками чая, он одним глотком его осушил и захлебнулся. Прокашлявшись, парень собрался с силами, заставил себя успокоиться, сложил бумаги в нужном порядке и вновь стал зачитывать вслух, стараясь делать это по возможности спокойно и доходчиво.

Документы неопровержимо свидетельствовали: сундук с сокровищами уцелел в двух войнах и двух революциях. Точнее, в одной войне, вторая оставалась под вопросом. Документальных доказательств на сей счет не оказалось, но Михал с пеной у рта доказывал, что сокровища где-то лежат не востребованные, иначе хоть что-то из них обязательно появилось бы на свет Божий, всплыло или в музеях, или в частных коллекциях. А тут — ни одного упоминания о них! Так что эти предметы наверняка до сих пор еще пребывают в тайнике.

— Да какие предметы-то? — с раздражением спросила Тереса.

— Ну наконец-то! — обрадовался Михал, — сейчас я вам зачитаю.

И он схватил очередной документ. Это был лист бумаги большого формата, в очень плохом состоянии, как-будто его кто-то жевал и немного моль поела.

«Рублей золотых и серебряных разных две тысячи штук, в том числе бизанты давно вышедшие из употребления», — с удовлетворением зачитал он и пояснил: — Имеется в виду нумизматическая коллекция невероятной ценности. И дальше… ага, вот оно: «Светильник литого золота семисвечный старинной работы, весом в пуд с четвертью, дорогими каменьями украшенный и зеленым перлом в форме груши, вделанном в подставку, приобретенный триста лет назад у наследников рода Ожинов, а предками того рода добытый во время крестовых походов, одна штука». Обратите внимание, дамы и господа, на зеленую жемчужину! В принципе такие семисвечники известны, но с зеленой жемчужиной ни одного не было! Идем дальше: «Кубков серебряных по заказу графа Jleпежинского изготовленных придворным мастером короля Батория с оленями на ножке в форме охотничьего рога, штук три». И вот еще: «Серебряный сервиз столовый из пятидесяти восьми предметов состоящий, работы известного золотых дел мастера из города Кракова, изготовленный упомянутым мастером в году 1398 от Рождества Христова, сценами королевской охоты богато изукрашенный». Слушайте, слушайте: «Шкатулка для драгоценностей дивной итальянской работы из чистого золота»…

— Сынок, ты, часом, не спятил? — прервала чтение Люцина. — Что это ты нам зачитываешь?

— …по заказу короля Зигмунта Августа изготовленная, — Михал разогнался, и теперь его уже ничто не могло остановить, — кораллами изукрашенная, от князей Радзивиллов за большие деньги откупленная. Старинный венец жемчужный, а число тех жемчужин триста штук…

— Что вы такое читаете? — с недоумением перебила Тереса. — Неужели это те самые предметы из сундука?

— Не может быть! — сказала тетя Ядя. — Наверняка какие-нибудь сокровища из старинного клада.