Людмила Ситникова - Безумный гороскоп
Аглая, отстранившись от суетившегося вокруг Бориса, нетвердой походкой прошла в кабинет сестры.
– Катарина, зайди на минутку, – позвала Гжельская.
Не переставая чиркать зажигалкой, Аглая сказала:
– В акте, где указывался перечень вещей Шурочки, значилось платиновое кольцо в форме змейки.
– Вы уже говорили об этом в машине.
– Но я не сказала, что это кольцо Шуре подарила я. Шесть лет назад на ее шестидесятилетие. Ей кольцо не понравилось, она ни разу его не надела. Ни разу! А перед самой смертью… Ката, это знак свыше. Значит, Шурок меня простила. Простила, понимаешь? Последние дни мы были в ссоре, при любом случае старались сказать друг другу колкость. А теперь… Шурочка не надела бы кольцо, не простив меня. Я это точно знаю.
– Конечно же, она вас простила, так же как и вы ее. Ведь в действительности вы любили сестру. Да, иногда она была несносной, но кто, скажите, кто из нас без греха? Все мы ссоримся с близкими, порой говорим им то, чего не следовало бы. Нервная система – штука сложная, и частенько она дает сбой.
Гжельская заплакала.
– Шурка, Шурка, как же так? Убили. Сначала Олега, теперь ее… Откуда взялось это проклятье? Права была бабка, сказав, что смерть третьего ребенка обернется для Шурочки настоящей трагедией. После смерти Олежека и сорока дней не прошло, а он уже с матерью встретился.
– Аглая Константиновна, о какой бабке вы упомянули?
– Жила у нас одна старушенция в деревеньке. К ней часто народ бегал. В основном советовались, просили помощи. Она была вроде знахарки. Всем помогала, никому не отказывала.
– А при чем здесь смерть третьего ребенка?
Гжельская всхлипнула:
– Олег третий сын Шуры. И хоть не рожала она его, а судьбу, видно, не обмануть. Не простили нам с Шуркой на небесах подмену, ох не простили. Родной сын жив, а приемный ушел.
У Каты закружилась голова.
– Чей родной сын жив?
– Шурочкин. Она давно хотела открыть ему правду, но я противилась. Спрашивала, зачем ворошить прошлое? Ни к чему это. А Шура настаивала, материнское сердце никак не хотело успокоиться. И теперь я сделаю то, чего так хотелось Шуре, – расскажу ему все! Он поймет. Поймет и простит.
– Кому?!
– Эрнесту! Эрика родила Шура… сорок два года назад. Она его родная мать, а я… всего лишь тетка.
У Катарины даже не было времени, чтобы впасть в шоковое состояние. Аглая Константиновна начала говорить.
* * *Бойкая девушка Шурочка Иванова выскочила замуж, едва ей исполнилось восемнадцать. Парень, ставший ее законным супругом, проживал в соседней деревеньке и, положа руку на сердце, не привел в восторг родителей Александры. Оно и понятно, какому отцу захочется, чтобы его кровиночка связала жизнь с вечным балагуром, у которого в голове гуляет ветер?
Но ситуация требовала немедленного узаконивания отношений. Шура ждала ребенка.
После свадьбы, на которой жители двух деревень гуляли три дня, Александра стала жить в избе мужа.
Шестнадцатилетняя Глаша бегала к Шурке каждый день. Она в мельчайших подробностях выпытывала у старшей сестры прелести семейной жизни и в красках пересказывала, что и как о непутевом зяте говорят отец с матерью.
Первенец Александры умер, не дожив два месяца до года. Отношения в молодой семье дали трещину. В двадцать лет Шура снова забеременела. Второй сын родился недоношенным – мальчик постоянно болел, казалось, хвори притягиваются к нему магнитом. В одиннадцать месяцев он умер во сне от удушья.
Шура намеревалась утопиться в реке и лишь благодаря вовремя подоспевшей Аглае осталась жива.
Сама Глаша к тому времени вышла замуж за Бориса. Жили супруги в доме Ивановых, которым зять младшей дочери казался самым достойным парнем в Советском Союзе.
О третьей беременности Александра узнала спустя год после неудачной попытки свести счеты с жизнью.
Но если раньше она прыгала от счастья, узнав, что в скором времени станет матерью, то теперь сильно испугалась.
Прибежав в родительский дом, Шура зачастила:
– Глаша, мне страшно. Я боюсь рожать ребенка. Вдруг он тоже умрет? Посоветуй, что мне делать, мочи нет томиться в сомнениях. Все глаза выплакала.
– Мужу о беременности рассказала?
– Он не узнает! – отрезала Шура. – И вообще, не муж он мне больше. Не буду с ним жить. Руки стал распускать, пьет и уже вторую ночь дома не ночует.
– Как же ты забеременеть умудрилась?
– А то ты не знаешь?
Аглая развела руками:
– Шур, я тебе не советчик. Поговори с матерью.
– Ага. Ничего лучшего ты предложить не могла. С матерью… Да я скорей сбегу отсюда к чертовой бабушке.
– Куда?
– А куда глаза глядят.
Аглая задумалась.
– Слушай, Шурок, а ты сходи к Матрене Федотовне. Уж она-то наверняка что-нибудь дельное посоветует.
– Идти к бабке? Да ну, как-то неудобно. Потом разнесет сплетни по всей деревне.
– Прекрати. Ты прекрасно знаешь, что она не такая.
Александра потопала домой. Всю ночь не спала и решилась на визит к знахарке.
Утром следующего дня перепуганная Шурка сидела напротив сухонькой старушенции.
Выслушав страхи Александры, Матрена Федотовна прошамкала:
– Верно боишься, деваха. Чувствует материнское сердце, что новая беда не за горами.
– То есть мой ребенок умрет?
– Не мать ты! – выпалила бабка. – Не смогут с тобой детки родные рости. Смерть их поджидает. Попомни мое слово: после гибели третьего сына большая беда и с тобой случится.
Шура уже хотела вскочить, как вдруг Матрена заявила:
– Виной тому черные делишки твоего прадеда. Он в колдунах ходил. Я его хорошо помню и все его пакости наперечет знаю.
– Мой прадед не был колдуном! – вспыхнула Шура.
– Помнишь тетку Феклу, которая лет пять назад преставилась?
– Да, – прошептала девушка.
– Она еще девчонкой была, чуть старше тебя, когда твой прадед на их скотину мор наслал. Вот тогда мать Феклы и подговорила местных жителей отправиться ночью к твоему родственничку и поджечь его избу.
– И что было дальше?
– Он из избы-то выскочил, схватил мать Феклушки за руку и давай заламывать. Она орет, а люд стоит в сторонке с факелами и не шевелится. Подойти к нему боятся. А у мужика силища была – будь здоров.
– Господи, неужели он ее убил?
– Нет. Отпустил. Да только женщина до самого утра у его избы проклятиями плевалась. А к вечеру мать Феклушки неожиданно померла. Шла по огороду и упала замертво. Говорили, что твой прадед постарался.
Матрена Федотовна в упор смотрела на Шуру.
– Я не поняла, – сказала девушка, – какая связь между той историей и жизнью моих детей?
– Прямая, – зло бросила Матрена. – В проклятиях-то она корову свою упомянула. Кричала, что отольются ему слезы за ее скотину. А телку их Шуркой звали. Теперь поняла? Тебя тоже Шуркой нарекли, вот и думай. Слезки-то и отливаются.
В полуобморочном состоянии Александра пришла к Аглае. Пересказав историю, услышанную от Матрены, Шура сказала:
– Не верю я, Глашка, ее россказням. Вранье все это. При чем здесь мои сыновья? И откуда она взяла, что после смерти третьего ребенка со мной беда стрясется? Из ума бабка выжила.
Разговоры разговорами, а страх продолжал нарастать.
Однажды Александра наведалась к чете Гжельских с довольно странным предложением.
– Я вам ребенка своего отдам, – выпалила она. – Если все сказанное Матреной правда, то проклятие распространяется исключительно на меня – на Шуру. Тебе, Глашка, боятся нечего. Воспитаете мое дитя как родного, а я всю жизнь рядом находиться буду.
Так Эрик стал сыном Аглаи и Бориса.
Через два года у супругов родилась Диана.
В Москву семейство перебралось в конце семидесятых. Жили впятером. В Эрике Александра души не чаяла, отчего Диана часто подходила к матери с вопросом:
– Почему тетя Саша больше любит Эрика, а не меня?
В сорок один год Александра Константиновна вышла замуж за академика Купатова. Вдовец вместе с пятилетним сыном Олегом проживал в центре столицы в пятикомнатной квартире. Нетрудно догадаться, что Эрнест практически все свободное время проводил в гостях у любимой тетушки.
Через семь лет академика не стало. Гжельские вместе с детьми поселились в квартире вдовы.
В девяностых Александра Константиновна неожиданно для всех ушла в бизнес. Началось все с малого, но постепенно волевая и целеустремленная Шура добилась стабильного положения в обществе, обеспечив себе и близким безбедное существование.
* * *– Аглая Константиновна, Олег знал, что Александра его мачеха?
– Конечно. В этом нет секрета. Все знали. Шурочка усыновила Олежека сразу после бракосочетания. Он ведь был уже достаточно взрослым. Согласись, пятилетний ребенок – это не годовалый кроха.
– Теперь понятно, почему Александра так тряслась над Эрнестом.
– Иногда я сильно ревновала ее к Эрику, а порой и Шурка зеленела от ревности. Особенно когда Эрик называл меня мамой и целовал. Эх, Ката, жизнь не так проста, как может показаться на первый взгляд.
