Дарья Донцова - Страсти-мордасти рогоносца
Виктор Аркадьевич бесцеремонно показал пальцем на гипс:
– Что ты видишь?
– Лангетку, – отрапортовала Вера.
– Что в ней необычного? – продолжал врач.
Я вздохнула. Похоже, здесь все не умеют ясно выражаться. Почему доктор задал такой вопрос? Следовало спросить: «По какой причине на левой ноге написано слово «правая»?»
– Она эксклюзивная, голубого цвета, со вкусом и запахом натурального шоколада, – объяснила Рогачева.
В палате действительно витал аромат конфет, уж я-то, большая охотница до сладкого, сразу его ощутила. Но мне подумалось, что у Ирины Леонидовны новые духи с кондитерской отдушкой, уж больно сильным был запах.
– Больная захотела что-то веселое, поднимающее настроение, – затараторила Вера, – поэтому ей сделали лангетку, которая прикольно смотрится, офигенно пахнет, а еще прекрасно…
– Вера, – остановила я толстуху, – почему на правой ноге написано: «левая»?
– Да ну? – удивилась девушка. Наклонилась и пришла в изумление: – Вау, точно! Правая ведь правая, а не левая. Зачем так написано?
– Нас это тоже интересует, – заметил Иван. – Вы только что подтвердили авторство сей живописи. То есть почерк ваш, вам и отвечать на вопрос.
– А-а-а! – подпрыгнула Рогачева. – Ну, конечно, вспомнила! К больной будет каждый день ходить медсестра, поскольку сын оплатил уход на дому коммерческой сиделкой. У поломанной пациентки…
Я отвернулась к окну. Надо же так сказать – «поломанная пациентка»! У Корнея Ивановича Чуковского есть стихотворение: «Жил на свете человек скрюченные ножки, и гулял он целый век по скрюченной дорожке». Жаль, поэт не знал про «поломанную пациентку», он бы мог написать про нее поэму «Жила-была поломанная пациентка, и был у нее поломанный врач, и ухаживала за ней поломанная на всю голову медсестра». Простите, я не стихоплет, рифмы подбирать не умею.
– На левой ноге сильное раздражение, – вещала меж тем Вера. – Но ей прописали электропроцедуры для заращивания поломанности. Сиделка будет их проводить, аппарат с собой привезет. Справа-то можно эту манипуляцию осуществлять, а слева вообще никак. Поэтому я ей написала, где лево, где право, чтобы она не перепутала. Не все медсестры внимательные, еще забабахает электроволну на раздражение. Я ответственная и предусмотрительная, за пациента всем сердцем переживаю, как за себя. Вот.
Стало тихо. Первым очнулся Иван.
– Прекрасные качества. Вы настоящий профессионал. Но разрешите кое-что уточнить. Ирине Леонидовне нельзя проводить некое воздействие на левой ноге. И вы решили подстраховаться, подсказать сиделке, какая где конечность у больной. Я вас правильно понял?
– Да, – кивнула Рогачева. – Но одну тонкость вы не заметили. Обратите пристальное внимание на цвет. Слово «левая» ярко-красное, а «правая» зеленое. Принцип светофора: красное – запретительный сигнал, зеленое – разрешительный.
– Гениально! – не выдержала я.
– Спасибо, – скромно потупилась толстушка. – Меня еще в детском саду за ум и сообразительность хвалили.
– Идея хорошая, – продолжал Иван, – но исполнение подкачало. Слово «правая» написано на левой ноге, а «левая» на правой. Вы конечности перепутали.
– Что я, дура? – заморгала Вера. – У меня диплом медучилища с отличием. Конечно, я не врач, но где какая нога распрекрасно знаю.
– Подойдите ко мне, – попросила Рина, – и прочитайте.
Вера выполнила просьбу.
– На какой лапке стоит слово «правая»? – проворковала Ирина Леонидовна.
– На правой, – ответила Рогачева.
– Нет, на левой, – возразила мать Ивана.
Медсестра подняла свою руку.
– Вот моя правая верхняя конечность, а напротив нее ваша нога. Значит…
– Это значит, что вы стоите ко мне лицом, и ваша правая рука – моя левая нога, – засмеялась Ирина Леонидовна.
На личике Веры появилось выражение детского изумления.
– Ваша левая нога – моя правая рука? Но вот моя ручонка! Она вовсе не ваша ножка!
– Подойдите ближе и встаньте ко мне спиной, – скомандовала Рина.
Вера послушно повернулась.
– Теперь опустите свою правую руку и положите ее на мою ногу, – велела Ирина Леонидовна.
Толстушка нагнулась.
– Отлично. Не отпуская ногу, посмотрите, что на ней написано, – продолжала моя свекровь.
– «Левая», – озвучила Вера.
– Вот! Теперь понятно? – обрадовалась Рина. – А нога моя правая! Сейчас вы стоите лицом ко мне, и напротив вашей левой руки моя правая нога.
Вера повернулась, посмотрела на свои руки и пробормотала задумчиво:
– Моя левая рука – правая нога…
Потом она опять встала спиной к Рине, помолчала, затем снова развернулась.
– А если я правую руку на вас положу?
– Будет левая нога, – невозмутимо ответила моя свекровь.
– Правая рука – левая нога, – протянула толстушка. – Почему так?
– Потому! – обозлился Виктор Аркадьевич. – Привяжи к одной лапе сено, к другой солому и никогда более лево-право не путай. Извините нас, господа. Вера, немедленно исправь свою наскальную живопись.
Девушка вынула из кармана фломастер и начала чиркать им по лангеткам.
– Теперь, когда все стало ясно, можно уезжать домой, – обрадовалась я. – Иван Никифорович, бери сумки, я покачу кресло.
– Сама поеду, – гордо заявила Рина и нажала на пульт на ручке.
Инвалидная коляска двинулась вперед.
– Супер! – восхитилась больная. – Давно мечтала в таком порулить. Завтра отправлюсь в магазин, и все машины мне дорогу уступать будут. Йо-хо-хо!
Свекровь еще раз ткнула пальцем в пульт, кресло увеличило скорость, Иван поспешил за матерью. Я вышла в коридор следом за врачом с медсестрой и услышала их диалог.
– Виктор Аркадьевич, а зачем мне сено и солому к рукам привязывать? – поинтересовалась Вера.
– Великий полководец Суворов так неграмотных солдат, бывших крестьян, маршировать учил, – стал объяснять доктор, – к ногам им сено и солому приматывал и потом вместо «левой-правой» командовал «сено-солома», чтобы парни правильно шагали.
– Так у них ноги были, а у меня руки, – возразила Вера. – Виктор Аркадьевич, а чем сено от соломы отличается? Что одно, что другое – сухая трава.
Глава 24
В девять утра я позвонила Гелене Валентиновне с вопросом:
– Вы поговорили с Фаиной?
– Нет, она заболела, – пробормотала хозяйка отеля.
– Что с ней? – насторожилась я.
– Муж сказал, какой-то вирус. Грипп, наверное, – ответила Родионова.
– Дайте номер домашнего телефона горничной, – потребовала я. – Как зовут ее супруга? И его мобильный тоже продиктуйте.
Получив нужное, я начала звонить. Дома никто не подошел, а по сотовому ответил мужской голос:
– Слушаю.
– Павел Бабакин? – осведомилась я. – Начальник особой бригады Сергеева беспокоит.
– Да иди ты врать, – буркнул мужик и отсоединился.
Я сделала еще несколько попыток связаться с Павлом, но тот не отвечал. Делать нечего, пришлось ехать в Конаково, где проживало семейство горничной. По дороге я поговорила с Эдитой и узнала, что господин Бабакин начальник местной полиции.
* * *Отделение в Конакове напоминало сельскую библиотеку: небольшая изба, на окнах буйно цветут герани, в сенях пахнет какой-то сушеной травой. Когда я очутилась перед стойкой, за которой сидел пожилой дежурный, ощутила запах чеснока. На стенах висели полки с книгами. И это меня удивило: первый раз я видела в полиции сочинения разных авторов, а не собрание всяких там кодексов.
– Что случилось-то? – по-домашнему приветствовал меня мужчина в форме с лейтенантскими погонами. – Чем помочь надо? Гляжу, не наша ты. Из Москвы приехала? Водички с дороги попей, кулер в углу. Хлебай, не стесняйся, денег не попросим.
Я вынула рабочее удостоверение.
– Мне нужен Павел Бабакин.
– Вона кто к нам пожаловал, начальник особой бригады, – обрадовался лейтенант. – Чем же вы занимаетесь?
– Да всем понемногу, – улыбнулась я.
– Охо-хо, небось не краденным с веревки бельем и не дракой в магазине. У нас-то сплошь мелочовка, – загрустил дежурный.
– И это прекрасно, – сказала я, – пусть у вас всегда только пододеяльники воруют. Отшлепаете воришку – и делу конец.
– В больнице наш Павел Петрович, – вздохнул дежурный и пояснил: – У него дома эпидемия, и жена заболела, и дочка. Вот такой сейчас грипп ходит. Вы на всякий случай туда не ходите, еще тоже подцепите вирус. Оно вам надо? Здесь-то я меры принял. Как только Бабакин за дверь, сразу велел Нинке полы вымыть и мирамистином ручки дверей да унитаз обработать. Все болезни от грязного туалета. И чеснок личному составу раздал.
– Где расположена клиника? – остановила я лейтенанта.
– Десять километров в сторону Москвы, – доложил он. – Там на шоссе щит стоит «Больница налево», не заплутаете.
Заблудиться действительно оказалось сложно. Указатель поворота был виден издалека, едва съехав на боковую дорогу, я увидела здание из светлого кирпича. Судя по внешнему виду, медцентр построили в шестидесятые годы прошлого века. Бабакина я нашла на четвертом этаже около запертой двери с табличкой «Отделение интенсивной терапии».
