Бумажная клетка - Дягилева Ирина
Пульхерию его слова совершенно не удивили. Именно такой реакции и следовало ожидать от Григория Гранидина.
– Ты и в самом деле был в нее влюблен? – с удивлением спросил Герман.
– Влюблен? Что такое любовь? Объясните мне, может, тогда я смогу с уверенностью ответить. Просто она была очень хороша и я безумно ее хотел. Даже если это не была любовь, что-то меня к ней неудержимо влекло.
– Гормоны и ферромоны тебя влекли, – заявила Пульхерия. – Ученые утверждают, что потомство у пары бывает без дефектов только в случае разного набора хромосом. Мужчина это определяет по запаху, ферромонам. Провели даже такой эксперимент. Десять разных девушек несколько дней не снимали футболки, потом их дали понюхать мужчине. Он безошибочно выбрал футболку девушки, у которой был противоположный набор хромосом. Природа беспристрастна. У каждого чувства есть рациональное объяснение и химическая формула.
– Выходит, что у нас с Викой было бы хорошее потомство? – спросил Гриша.
– Да, было бы, если бы вы до этого друг друга не убили, – меланхолично ответила Пульхерия.
– Ты думаешь, это я ее убил?! – вскричал Гриша.
– Какая тебе разница, что я думаю, – отмахнулась она. – Просто я констатирую факт – у вас с Викой взрывные характеры. Об этом свидетельствуют приступы бешенства, которые я неоднократно наблюдала как у тебя, так и у нее. И если ты не будешь держать себя в руках, следователь тоже сделает такой вывод. А теперь продолжай свой рассказ, а то мы до ночи отсюда не уйдем.
– Не важно, есть ли этому рациональное объяснение или нет, но я вдруг решил, что Вика – моя судьба. Я сказал ей, что хочу на ней жениться, только не знаю, как этого добиться. Теперь-то вижу, она была просто дурочка. Заявила вдруг, чтобы я не волновался и доверился ей. Через пару недель, сказала она, твой папочка сам прибежит и будет на коленях умолять ее выйти за любимого сыночка замуж. Она была слишком самоуверенная, считала, что сможет очаровать даже сфинкса. Разумеется, я сказал, что она не знает папочку. Узнай он о ее пристрастии к спиртным напиткам, да еще способности распускать в пьяном угаре руки, поднимать их на мою царственную особу, тотчас выставил бы за дверь и приказал охране на пушечный выстрел не подпускать к дому. Она загадочно улыбнулась и заявила: «К твоему папе у меня есть особый ключик».
– Думаешь, что это папа ее… приказал убрать?
Глаза Германа стали круглыми от ужаса.
– Ты совсем спятил, дорогой, – заявила Пульхерия. – Александр Николаевич не стал бы марать руки об эту глупышку. Максимум на что бы он пошел: посадил на самолет до Владивостока без копейки денег и приставил к ней сопровождающих, чтобы по дороге не сбежала. Без денег она не скоро бы оттуда вернулась. Александр Николаевич – прожженный интриган, иначе бы он не сумел так скоро разбогатеть.
– Как ты можешь такое говорить о моем папе? – возмутился Герман.
– Чего ты злишься, братец? Пульхерия Афанасьевна совершенно права. Если бы наш папочка жил при мадридском дворе, то уже через две недели устроил бы переворот и пришел к власти.
– Причем устроил бы его чужими руками и на чужие деньги, – усмехнувшись, добавила Пульхерия.
– Вы действительно считаете, что папа такой монстр? – ворчливо спросил Герман.
– Да не монстр он, а гениальный интриган тире политик! Разницу улавливаешь? – Непонятливость Германа начала раздражать Пулю. – Хватит о папе. Что было дальше?
– В тот вечер я был дома, – продолжил Гриша. – Папочка, к счастью, уехал в Лондон. Встречаться с Викой я не планировал. У меня была припасена бутылка джина и, когда она позвонила, я выпил уже около половины. Она попросила, чтобы я отвез ее к бывшему дружку. Решила окончательно порвать с ним.
– Ты сел за руль в пьяном виде? – ужаснулся Герман.
– Начинается, – тяжело вздохнул Гриша. – Ты же обещал, что нотаций не будет. Я в первый раз, что ли, за руль сел пьяным? Отправился на кухню, выпил пакет жирных сливок и уже через десять минут был как огурчик.
– Ты джин запивал сливками? – не унимался Герман.
– Считается, что жир нейтрализует действие алкоголя, – пояснила Пульхерия. – И куда вы с ней поехали?
Вопрос этот она задала с замиранием сердца, стараясь при этом выглядеть невозмутимой, очень боялась, что сейчас Гриша скажет что-нибудь такое, что ей навредит. Но он только мельком взглянул в ее сторону и продолжил свой рассказ:
– Честно говоря, адреса я не знаю. Дорогу показывала Вика. Где-то в районе Красной Пресни. Помню только двор с тополями и старую пятиэтажку буквой «П». На ней еще вывеска была… гостиница какая-то. То ли «Альтаир», то ли «Альбатрос». Вика сказала, что это бывшее общежитие. Она велела ждать ее в машине. Вернулась скоро, минут через десять, и потребовала отвезти ее домой. По дороге я все выспрашивал, как она собирается влиять на папу, но она только загадочно улыбалась. Когда мы подъехали к ее дому, она, наконец, решилась все рассказать, но после того как я свожу ее в ночной клуб. Она ушла переодеваться, а я остался в машине. В бутылке оставалось больше половины джина. Чтобы скрасить ожидание, я его допил. У меня была еще бутылка вермута. Ее я оприходовал тоже и сам не заметил, как заснул. Проснулся утром, на часах было около шести. Помятый, зачуханный, голова чугунная, я даже не сразу сообразил, где нахожусь. На трезвую голову все мне показалось иным. Я подумал: «Какого черта здесь торчу? Что в ней такого? Обыкновенная мочалка, каких много. Стоит ли связывать с ней свою жизнь? Что я вообще о ней знаю?» Папа постоянно твердит мне, что девки мягкие и пушистые только до свадьбы. А когда родится ребенок, тут же превращаются в мегер, начинают шантажировать ребенком, считают, что ты от них уже никуда не денешься. Я решил, что к свадьбе пока не готов, завел машину, покатался немного по утренней Москве, пришел чуток в себя и вернулся домой.
Пульхерия с облегчением вздохнула: Гриша в своем рассказе не упомянул имени Назарова. Но расслабляться все же не следовало. Он умел прекрасно притворяться, солгать для него ничего не стоило. Хотя его рассказ и похож на правду, но где гарантия, что он и в самом деле уснул? Убийство произошло глубокой ночью, соседка Вики спала и не видела убийцу. Вдруг Гриша, не дождавшись девушки, разозлился, пошел к ней и в порыве бешенства, как Отелло, задушил? Искоса взглянула на Германа. Ей показалось, что он успокоился.
– И это все, что произошло? – спросил он. Гриша кивнул.
– Я сразу вам сказал, что не было ничего особенного, обычная лабуда и толчея. К сожалению, свидетелей у меня нет. Когда я приехал домой, на меня накинулся папочка, схватил за горло. Пришлось все выложить или почти все.
– Что ты от него утаил?
– То, что я собирался жениться на Вике. Но для него было достаточно того, что я рассказал про бутылку джина. Слава богу, что не проболтался про вермут. Он мне полчаса трындел о вреде алкоголя, как разрушительно он действует на молодой, неокрепший организм. Припомнил и старые грехи. Я, конечно, пытался все свалить на тебя и Пульхерию Афанасьевну, но, по-моему, у меня это плохо получилось. – Гриша поднялся с кровати, потянулся и зевнул во весь рот. – Ну все, мне надоело толочь одно и то же. Ничего же страшного не случилось. А папулина ярость скоро пройдет. Завтра прибежит как ни в чем не бывало: «Сыночек, малыш, я был с тобой немного груб…» Он резко обернулся к Герману: – Ну ты доволен? Я все тебе рассказал. Можешь не трудиться и не проводить со мной воспитательную беседу, я очень устал. Проваливайте отсюда. Мне надо отдохнуть.
Герман поднялся, Пульхерия шагнула к нему. Они молча смотрели на Гришеньку. Вдруг он широко улыбнулся:
– Ну, чего вы так расстроились? Братец, я тебя обожаю, хоть ты и ужасный зануда. А Пульхерия у тебя просто прелесть. – Он подошел к ней, взял за руку и, изображая пылкую страсть, прижал к губам. Пульхерии показалось, что поцелуй был до неприличия долгим. Она вырвала руку и спрятала за спину.
– Я в нее тайно влюблен, – признался Гришенька с притворной улыбкой. – Будешь ее обижать – отобью. – Он потянулся к ней, обнял и вытянул губы, словно собирался поцеловать еще в щеку.
