Михаил Серегин - Свои грабли бьют не больно
– Решаете, что лучше: прикончить меня прямо здесь или в подкоп оттащить?
– Дурак! – необидно сказал Хлыщ. – Для этого нам тебя просто не надо было откапывать.
– Ну, слава тебе господи! – с огромным облегчением произнес Тип. – Пришел наконец в себя. Ты так яростно защищал собственную землю, что она в благодарность тебя по головушке и приложила!
– Зачем же вы меня откопали, если все равно собираетесь убить? – удивился я. – Или вы решили, что на моей территории это вызовет меньше подозрений?
– Не мели ерунду! – сердито сказал Хлыщ. – Не звери же мы, в конце концов! Скажи лучше, сам наверх выбраться сможешь?
Я пошевелил руками и ногами и неуверенно сказал:
– Попробую.
– Тогда сделаем так: ты лезь первым, а мы тебя снизу страховать будем, если вдруг падать начнешь.
С их помощью я кое-как поднялся, постанывая и кряхтя, как дряхлый старик, и, шипя от боли сквозь зубы, начал осторожно подниматься по лестнице. Хлыщ и Тип поднялись вслед за мной и втащили наверх лестницу, чтобы на этот раз выбраться на свет божий. Я опять полез первым и этот подъем, который я обычно легко преодолевал, вымотал меня так, что я, добравшись до палатки, просто свалился. Выбравшиеся за мной Хлыщ и Тип, переглянувшись, подхватили меня, как раненого бойца, чтобы я опирался на их плечи, и вывели на свежий воздух, где усадили на стул.
– Ну, ты как? – спросил Тип.
– Уже лучше, – честно ответил я, всей грудью вдыхая напоенный ароматами весны дачный воздух.
– На, хлебни еще! – предложил Хлыщ, протягивая мне фляжку, где оказался очень даже неплохой коньяк.
Тут до меня дошло, что они смочили мне лицо этим самым коньяком.
– Ребята! И не жалко вам было его на меня там в подвале тратить? – покаянным тоном спросил я.
– Некогда, понимаешь ли, было за водичкой бегать! – ехидно ответил Тип. – Ты так сильно напоминал покойника, что не до этого было. А я, видишь ли, с детства покойников не люблю!
– Спасибо, ребята! – искренне сказал я.
– Откопали тебя, значит! – послышался из-за забора язвительный голос Куркуля. – А не надо было! Потому что так тебе, паразиту, и надо! Завалило бы тебя насмерть, и не мешался бы ты у порядочных людей под ногами!
– У русских какие-то странные понятия о человеколюбии, – недоуменно заметил Хлыщ.
– Ты всех по одному не равняй! – обиделся Тип. – У всех народов выродки есть!
– Не обращайте на него внимания – он контуженный, – попросил я, желая хоть так немного заступиться за свою страну.
– Ах, я контуженный?! – взревел Куркуль. – Да! Я контуженный! Я за Россию-матушку кровь проливал!
– Врет! – тихонько сказал я своим новым друзьям. – Просто у них во время учений взрыв как-то не так произошел, вот Куркуль на всю голову и пострадал.
– Значит, это у него было самое слабое место, – глубокомысленно заметил Хлыщ.
– И Зараза у него тоже контуженная, – раздраженно бросил я, вспомнив о том, как эта гадина испортила разработанный Марусей план.
– Зараза?! – в ужасе воскликнул Хлыщ. – Какая зараза?
– Да собака его, – объяснил я.
– И чем она больна? Она бешеная? – испуганно выспрашивал меня Хлыщ.
– Не волнуйся! Ничем она не больна! – успокоил его я.
– Но ты же сам сказал, что она зараза, – напомнил он.
– Заразой мы с женой зовем эту тварь за ее сволочной характер и злобность, а на самом деле ее зовут Тереза, – объяснил я. – Вот мы по созвучию ее так и назвали.
– Понял! – радостно заявил Хлыщ. – Тереза – Зараза! Действительно похоже!
– Да! – поддакнул Тип. – Сволочь она редкая! Бросается на людей, которые ее даже не трогают.
– Ну уж ты-то ее тронул, – напомнил я, намекая на электрошокер.
– Исключительно в порядке самозащиты, – недовольно заявил он.
– Ну что? Я вроде оклемался, – сказал я, осторожно пошевелившись, и пригласил: – Пошли в дом, там и поговорим, а то здесь ушей лишних много, – и многозначительно показал глазами на другой забор, за которым, не скрываясь, стоял Мажор и пялился на нас.
Поддерживаемый Хлыщом и Типом, я доковылял до дома, где мы устроились на веранде, и сказал:
– Если кто хочет чаю, то делайте сами, потому что я сейчас даже на это не способен.
Тип принялся хлопотать по хозяйству, а я тем временем расспрашивал их.
– Где же вы все это время были? Мы уж думали, что вы уехали.
– Там и были, – пояснил Хлыщ.
– В сарае? – догадался я.
– Именно там, – подтвердил Тип.
– Все время? Безвылазно? – потрясенно воскликнул я.
– Безвылазно! – с самым грустным видом кивнул Хлыщ.
– А в туалет куда? – недоуменно спросил я.
– Туда! – Тип потыкал чайной ложкой в сторону пола.
– Господи! Какая же там вонища должна быть! – сочувственно сказал я. – То-то от вас такой дух идет, что хоть святых выноси!
– Сам бы попробовал так столько времени пожить, еще бы не так пах! – огрызнулся Тип.
– А что вы там ели? – с интересом спросил я.
– Сухой паек, – кратко ответил Хлыщ.
– Да уж! Лихо вам пришлось! – покачал я головой и осторожно спросил: – А дело того стоит?
Они синхронно поджали губы и ничего не ответили.
– Бросьте, ребята! – отмахнулся я, и тут же покривился от боли. – И так уже ясно, что по отдельности мы с вами ничего не добьемся! Предлагаю объединить усилия, а то мы постоянно будем друг другу мешать, и ничем хорошим это не кончится.
– Ты как думаешь? – спросил Хлыщ у Типа.
– Ты хозяин – тебе виднее, – ответил тот, расставляя на столе бокалы для чая.
Хлыщ надолго задумался, а потом кивнул головой.
– Хорошо! Откроем карты! Но и ты тоже! – серьезно предупредил он меня.
– Само собой! – честно ответил я.
– Ну вот тогда и начинай! – предложил он.
– Согласен, – не раздумывая, сказал я, понимая, что они все равно знают намного больше и мои сведения им ничего не добавят. – У Яхонт-Изумрудова была прямо-таки бесценная коллекция античных монет. После революции дом подожгли, и он взорвался, но поскольку хранились они в установленном в подвале дома сейфе, то должны были уцелеть. Больше я ничего не знаю, а ты, господин Томас Бромбенблюхер? Это ведь твой предок владел в Ревеле фирмой по изготовлению и установке сейфов, один из которых и заказал вам Яхонт-Изумрудов? Не так ли?
– Это так! – кивнул Хлыщ. – После того как Эстония стала советской, нашу фирму национализировали, и мой дед стал там простым клерком, но он унес домой всю документацию, которая совсем не нужна была новым властям. Потом Эстония снова стала независимой, и мой отец возродил нашу фирму. Когда он умер, я стал смотреть бумаги и нашел там папку, где были собраны документы по установке сейфа в доме Яхонт-Изумрудова. Я навел справки и узнал, какая печальная участь постигла этого господина и его дом. Но сейфы нашей работы всегда славились своей прочностью, и я понадеялся на то, что и этот сейф тоже уцелел. Вот мы с Андреасом, это мой менеджер, и приехали, чтобы найти его.
– А как ты узнал, что дом Яхонт-Изумрудова стоял именно на том месте, где сейчас наша дача? – с интересом спросил я.
– Работники, которые устанавливали этот сейф, написали очень подробный отчет, где указали, на каком расстоянии от речки находится дом, чтобы потом к нам не было претензий, что он проржавел, и начертили план расположения дома на местности. Речка как была, так и осталась – реки ведь не меняют свое русло, если на них ничего не строят. А на этой ничего не строили, – объяснил Хлыщ.
– И тогда ты предложил нам с Марусей сдать тебе в аренду дачу, – продолжил я.
– Да, но вы отказались, и нам пришлось идти другим путем, – ответил он.
– Погоди-погоди! – воскликнул я. – Так, значит, Жлоб не выигрывал никакую путевку? Это вы ее купили для него и для Фифы и, изображая представителей риэлторской фирмы, вручили и таким образом заставили уехать?
– Мы долго наблюдали за ними и поняли, что это будет беспроигрышный вариант, – включился в нашу беседу Тип. – Такая стерва ни за что не упустила бы подходящий случай.
– А почему ты назвал господина Богданова Жлобом? Что это значит – Жлоб? – поинтересовался Хлыщ.
– Ну, это жадный, неприятный человек, – начал объяснять я. – Хамоватый... Высокомерный...
Тут Тип произнес какое-то слово на эстонском языке и Хлыщ воскликнул:
– Да-да! Понял! А Фифа? – продолжал любопытствовать он.
– Это женщина с неумеренными претензиями, на которые у нее нет совершенно никаких прав. Эгоистка, неумная, много выпендривается... – объяснял я.
– Выпен... что? – переспросил Хлыщ.
Тип опять произнес какое-то слово, и он понятливо закивал, но не успокоился и спросил:
– Александр! Ты там во дворе назвал господина Афонина Куку... Курку...
– Куркулем! – понял я.
– Вот именно! Но его же зовут Виктор Петрович! – удивился он.
– Куркуль – это прозвище, – ответил я.
– Это я уже понял, но что оно значит? – с интересом уставился он на меня.
