Фредерик Дар - Сан-Антонио в гостях у МАКов
Вот и все, что мне может сообщить Фернайбранка. Это немало. Теперь для меня многое проясняется.
— Скажите, Казимир, дом до сих пор принадлежит Мак Херрелам?
— Да, до сих пор.
— Они его кому-нибудь сдали?
— Нет, он закрыт.
— Для такой скряги это странно, она ведь теряет солидный доход?
Запеченные ножки — это что-то потрясающее. Вот что поможет мне забыть как дурной сон отварную баранину Оужалинса! Мы завершаем ужин за приятным разговором. Казимир рассказывает мне последний марсельский анекдот. Я его знаю уже лет двадцать, но не отказываю Казимиру в удовольствии посмеяться вместе с ним. Чтобы не остаться в долгу, я рассказываю анекдот о педике, который пришел на прием к педиатру. Мой коллега его не понимает, но из уважения давится от смеха. Мы осушили три пузыря розового и находимся в состоянии легкой эйфории, когда я неожиданно заявляю:
— Ну, хватит! Теперь — за дело!
Фернайбранка хлопает себя по ляжкам.
— Какой же вы забавный. Такие шутники водятся только в Париже!
Но я встаю из-за стола с серьезным видом, и он перестает смеяться.
— Куда вы собрались?
— К Мак Херрелам, мой добрый друг.
— Но я ведь вам говорил, что там уже два года никто не живет!
— Вот именно: путь свободен.
— Как вы собираетесь попасть в дом?
— Думаю, что через дверь, если замок не окажется слишком настырным.
Пауза.
— Не хотите ли вы прогуляться со мной?
— Но... Но...
Он смотрит на свою жену, на пустую бутылку и, наконец, на мое симпатичное лицо с задорной улыбкой. Он ошалел от моих методов.
— В такое время! — вздыхает он.
— На юге я предпочитаю работать в прохладные вечерние часы. Пойдемте со мной, коллега, и не дрейфьте. Я все беру на себя.
Это огромный домина, крашенный охрой. Но красили его очень давно, и фасад напоминает облитую мочой стенку сортира. Балконы покрыты ржавчиной, сад зарос. Лишь благодаря двум пальмам дому удается сохранить вид летней резиденции.
Фернай под моим нажимом соизволил зайти в комиссариат за отмычкой. С ее помощью мы легко открываем решетку.
Ночь чарует воображение. Сад наполнен многоголосьем сверчков. С открытой террасы ночного бара слышны рулады меди и глухие всхлипывания контрабаса.
— Послушайте, Сан-Антонио, — шепчет Фернай, которому становится не по себе, пока мы идем по аллее к двери, то, что мы сейчас делаем, — незаконно.
— А стоит ли служить закону, если время от времени не иметь возможности обходить его? — возражаю я.
Пока он размышляет над этим, мы поднимаемся на крыльцо. Несколько попыток, и дверь открывается. В ноздри бьет тяжелый; затхлый запах заброшенного жилья.
— Попробуем найти счетчик, — говорю я.
— Вы что, хотите зажечь свет?! — бьет тревогу Фернайбранка.
— Владельцы сейчас почти в двух тысячах километров отсюда, я бы очень удивился, если бы они заметили свет...
Включив свой электрический фонарик, я захожу в подсобку. Нахожу там счетчик, поднимаю рубильник, и зажигается свет.
Спектакль не из приятных. Обои свисают со стен мокрыми языками, потолки растрескались, обшивка отошла от стен, повсюду паутина.
Мы осматриваем все комнаты. Это владения Красавицы Зловонного Леса. Кресла зачехлены, кровати и столы накрыты простынями. Во всем чувствуется что-то гнетущее, похоронное...
— Ну и ну, — бормочет мой спутник, — веселенький кошмарчик, да?
— Вполне, — соглашаюсь я.
Мы пробегаем оба этажа, открывая все двери, включая ванные комнаты, шкафы и гардеробы.
— Скажите, — спрашивает по ходу мой друг Казимир, — что вы ищете?
— Я и сам не знаю, — мрачно отвечаю, — именно поэтому поиски так увлекают.
Мы спускаемся в подвал. Это классическое подземелье: котельная, винный погреб, чулан. В котельной топка совсем заржавела, угля почти нет. В винном погребе нам попадаются лишь пустые бутылки и ящики. В чулане нет ничего, кроме садового инвентаря, такого же ржавого, как топка.
Фернайбранка явно недоволен. У него была назначена партия в белот в кафе маринистов — крестоносцев-рогоносцев, а вместо этого он вынужден болтаться по этой проклятой вилле, где все пропахло гнилью и старьем. Он уже сыт по горло своим знаменитым коллегой из Панамы. Он его гуляет, он его кормит запеченными ножками, а вместо благодарности...
— Вы ничуть не продвинулись вперед, — усмехается он.
В тот момент, когда он произносит эти слова уставшим голосом, между моих ног пробегает огромная крыса. Это происходит неожиданно, и я не успеваю отфутболить ее.
— Ах ты, гадина! — взрывается мой коллега. — Но откуда она вылезла?
— Вот отсюда.
Я показываю на дыру в полу. Удивительно, что эта дыра находится не под стеной, а почти в центре зацементированного пола. Беру ивовый прут, валявшийся рядом, и просовываю его в дыру. Он опускается вертикально почти на метр, прежде чем упереться в землю.
Я поворачиваюсь к Фернаю.
Король аперитива больше не ухмыляется. Он взбудоражен.
— Что это значит? — спрашивает он.
— Сейчас увидим.
Покопавшись в инструментах, я нахожу ломик. Втыкаю конец в крысиную дыру и с силой нажимаю. На мой башмак валится большой кусок цемента.
— Вы ничего не замечаете, Казимир? — спрашиваю я у знаменитого легавого с Лазурного берега.
— Замечаю, — отвечает он, — здесь положен разный цемент.
Вздыхая, он вооружается киркой и начинает мне помогать. Через пять минут мы сбрасываем куртки, через десять — засучиваем рукава, через пятнадцать — поплевываем на ладони, а через двадцать — мы выламываем цементную корку в тридцать сантиметров толщиной. Расширять дыру намного легче. Чувствуется, что этот слой цемента был положен людьми, малосведущими в этом деле. Слишком много песка! Под ударами он крошится и рассыпается. Мы разбиваем больше квадратного метра цемента. С нас течет пот, как в сауне.
— Вы мне нагуливаете аппетит! — шутит Фернайбранка.
Мы откладываем ломик и кирку и берем лопаты. Мои ладони горят, как лампочки по 200 ватт. Но я не обращаю на это внимания, мной движет неуемная сила. Я раскапываю землю как угорелый, устанавливая рекорд для района Лазурного берега, где землекопы предпочитают использовать свои лопаты в качестве подпорок.
Еще полчаса физических усилий. Фернайбранка выбрасывает белый флаг.
— Ой, мамочка моя! — вздыхает он, усаживаясь на ящик. — Вы совсем загнали меня, коллега! Садовые работы в подземелье для меня в новинку.
Я ничего не отвечаю, так как достигаю цели. И этой целью оказывается скрюченный скелет, на котором еще сохранились остатки женского платья.
— Посмотрите, Казимир...
Он подходит, наклоняется и присвистывает.
— Вы надеялись найти здесь это?
— Перед тем как начать копать, еще нет. Меня привело сюда шестое чувство. Но мое подсознание не исключало такой находки.
— Вы не знаете, кто бы это мог быть?
— Сейчас...
Я показываю на Казимира и, поклонившись скелету, объявляю:
— Позвольте представить вам комиссара Казимира Фернайбранка, миссис Мак Херрел.
ГЛАВА XV,
в которой Правда наконец является из небытия
Доктор Скребифиг, несмотря на фамилию, которая некоторым может показаться комичной, на редкость серьезный месье. Опять же вопреки своей фамилии он не гинеколог, а специалист по ревматическим заболеваниям. Это крупный худощавый брюнет, жизнерадостный, как цветная фотография приюта для слепых. У него очки в черной роговой оправе и озабоченный вид, вызванный либо постоянными семейными дрязгами, либо печеночными коликами.
Без особого энтузиазма он соглашается приехать. Склонившись над скелетом, утвердительно кивает головой.
— Без сомнений, это моя бывшая пациентка. Я узнаю характерную деформацию костей нижних конечностей, а также искривление позвоночника. Я сделал достаточно рентгеновских снимков этой особы (некоторые хранятся у меня до сих пор), чтобы быть уверенным в своем ответе.
Фернайбранка рискует пошутить:
— Немного терпения, и вам бы не пришлось фотографировать ее внутренности, доктор. Теперь она перед вами вся, как на ладони.
Это никого не веселит, а особенно врача, который, как мне кажется, подписан на «Фигаро Литтерер».
Мы поднимаемся на свежий воздух, и я прошу доктора пойти с нами в соседнее бистро, чтобы серьезно поговорить в более подходящей, чем этот погреб-кладбище, обстановке.
За бокалом минеральной воды он отвечает на мои вопросы.
— Собственно говоря, доктор, вы были единственным человеком в Ницце, кто хорошо знал Дафни Мак Херрел. Скажите, что это была за женщина?
— Она очень страдала. Ее характер был таким же искореженным, как и ее ноги! Кроме того, из-за своей шотландской скупости она была самой скаредной из моих пациенток. Она оплачивала мои услуги с шестимесячным опозданием и при этом еще делала недовольный вид. Она всегда торговалась; короче говоря, вы понимаете, что это была за особа!
