Дарья Донцова - Али-Баба и сорок разбойниц
Внезапно мобильный, который я держал в руках, резко зазвенел. На дисплее высветился номер Николетты. Первым моим желанием было не отвечать. Но потом я со вздохом нажал на кнопку:
— Слушаю.
Те, кто не первый раз встречается со мной, великолепно знакомы с Николеттой.[2]
Совершенно очевидно, что она не оставит меня в покое и станет названивать безостановочно. Маменька человек упорный, идущий к своей цели напролом, и если ей взбрело в голову поговорить с сыном, то уж будьте уверены, Николетта достанет меня даже со дна Кармадонского ущелья.
— Ваня, — зачирикала маменька, — нет, какое безобразие! Ты слышишь меня? Почему не отвечаешь? Ваня, я возмущена! Безобразие! Отчего ты молчишь? Алло, алло! Ваня!
— Я тут.
— Что за глупая манера молчать!
— Извини, — вздохнул я, хотя следовало возразить: «Ты же мне не дала и слова вымолвить, тарахтела, как бешеная погремушка».
— Ваня!
— Да.
— Ваня!!!
— Николетта, подойди к другому телефону, — посоветовал я, — тот, который у тебя в спальне, не очень хорошо работает. А еще будет замечательно, если ты выключишь телевизор, его звук не позволяет тебе услышать меня.
— Глупости! Это у тебя идиотский аппарат.
— Моя трубка новая.
— Ерунда! Купил дешевку, от нее, конечно, никакого толку, — злилась Николетта, — сколько раз я тебе говорила: вещи должны быть дорогими! Вот я всегда приобретаю лучшее и качественное.
Я молча ждал, пока этот фонтан слов иссякнет. Николетта на самом деле имеет привычку, войдя в магазин, незамедлительно ткнуть пальчиком в предмет, украшенный ценником с рядами нолей. Все мало-мальски доступное по цене вызывает у нее презрительную гримасу. Даже если дешевая вещь оказалась хорошей, маменька останется недовольной. На Новый год моя бывшая няня, Нюша, служащая теперь у Николетты домработницей, преподнесла ей банный халат китайского производства.
— Где ты его взяла? — прищурилась Николетта, брезгливо тыча в одеяние.
— На рынке, — сообщила бесхитростная Нюша, — гляньте, какая красота. Цвет ваш любимый, персиковый, и недорого совсем отдала.
— Мерси тебе за сувенирчик, — скривилась маменька и сунула вполне, на мой взгляд, симпатичный халатик в самый дальний угол.
Так бы он и провисел в забвении, но тут Николетта, в очередной раз сказавшись больной, вызвала своего доктора. Пока тот торопился через все пробки, умирающая решила откушать кофейку и велела Нюше подать поднос в постель. Чашка опрокинулась на Николетту, маменька завопила, и пришлось вытаскивать на свет божий «ужасно дешевое, омерзительно простецкое» одеяние. Сами понимаете, что погибающая от страшной, неизлечимой болезни дама должна встречать терапевта в безукоризненном пеньюаре, при духах и бриллиантах.
После того раза Николетта стала надевать подвергнутый вначале остракизму халат. Она даже полюбила его. Я один раз не удержался и решил уколоть маменьку. Увидав ее облаченной в подарок Нюши, я не выдержал и сказал:
— Оказывается, и дешевая вещь может прийтись ко двору.
Маменька нахмурилась:
— Материал хороший, форму после стирки не теряет, цвет не тускнеет, телу приятно… Одного не пойму, в чем же тут подвох?
— О каком подвохе ты толкуешь? — удивился я.
— Ну не может отличная вещь стоит копейки, — с возмущением воскликнула Николетта, — небось продавщица ошиблась! Взяла с Нюши деньги за один халат, а завернула другой, дорогой! Либо в нем есть скрытый дефект!
Сами понимаете, Николетту переубедить невозможно, не следует даже начинать.
— Ваня, — злилась маменька, — ты где?
— Тут
— Где тут?
— Ну… в одном районе.
— Ты забыл, что я еду на днях в Карловы Вары? — взвизгнула маменька.
Я подавил усмешку. Естественно, нет, более того, я купил Николетте путевку на месяц, потому что, если говорить откровенно, собрался отдохнуть от нее. Пока маменька станет вкушать воды и прогуливаться по улочкам всемирно известного курорта, я на время обрету покой и даже смогу распоряжаться собой по своему усмотрению. А то сейчас едва я устроюсь с книгой на диване, как в телефонной трубке раздается приказ: «Ваня, к ноге», и мне приходится мчаться к маменьке, придумавшей себе новую забаву. Интересно, чего она хочет от меня на сей раз?
— Мне необходима новая обувь! — заявила Николетта.
Я мысленно подсчитал свои финансы. Да, негусто. Но аргумент об отсутствии денег не для Николетты.
Услышав: «Извини, у меня сейчас плохо с наличностью», — она скривится и скажет: «Мужчина не должен посвящать женщину в свои финансовые дела, какая мне печаль, где ты добудешь средства. Я же не могу ходить босой!»
Последняя фраза была бы справедливой для кого угодно, кроме Николетты. У нее в шкафу выстроились на специальных полочках дивизионы туфель, батальоны ботинок, роты сапог…
— Ты уже закончил работу? — наседала на меня Николетта.
Я глянул на часы. Так, начало девятого. Скоро все магазины закроются.
— Да, — смело ответил я, — еду домой после тяжелой изнурительной работы. Я очень плохо спал эту ночь. Хочу пораньше лечь.
— Приезжай ко мне!
— Зачем?
— Ваня, мне нужны туфли! Срочно! Мне скоро уезжать!
— Но, Николетта…
— Что? Вечно ты споришь, — взлетела на струе злобы маменька, — сил моих больше нет! Прошу тебя об одолжении раз в десять лет и всегда, постоянно, каждый день, слышу «нет»!
Ну и как вам такое заявление? Полное отсутствие логики! Коли просишь об одолжении раз в десятилетие, каким образом можешь слышать ежедневно: «Нет»? Тут у Николетты концы с концами не сошлись.
— Сейчас начало девятого, — попытался я воззвать к ее разуму, — универмаги закроются, мы не успеем!
— А вот и нет! — торжествующе возвестила Николетта. — Теперь многие люди днем работают, а за покупками могут отправиться лишь ночью! Например, «Рококо» сутками торгует, туда и поедем. Жду! Приезжай!
И она швырнула трубку. Я тяжело вздохнул. «Рококо!» Я совершенно забыл про гигантский, многоэтажный монстр, воздвигнутый хозяйственным Лужковым почти в самом центре.
Тихо чертыхаясь сквозь зубы, я подъехал к дому маменьки и погудел. Тут же ожил мобильный.
— Вава! — возмущенно воскликнула Николетта.
Я невольно дернулся. Терпеть не могу свою детскую кличку, хотя сейчас, после некоторых событий, отношусь к ней более лояльно, чем прежде.[3] Николетта же, когда жаждет выказать недовольство сыном, припоминает это дурацкое прозвище:
— Вава! Это ты гудишь?
— Да, я уже приехал.
— Безобразие!
— Но ты же сама велела мне поторопиться, если ты еще не одета, то я спокойно…
— Я не об этом! Бестактно вызывать меня бибиканьем, словно девчонку из рабочего предместья!
В ухо полетели гудки. Я уставился на ни в чем не повинный телефон. Ну отчего мне так и хочется вышвырнуть его в окно? Спокойно, Иван Павлович, спокойно. Сейчас ты, потратив свои деньги и превысив кредит на карточке, приобретешь Николетте все ботинки вкупе с сапогами и наконец получишь возможность поехать домой, читать Плутарха.
Дверь подъезда грохнула, во двор выскочили две вертлявые фигурки, замотанные в норку, и, бодро цокая каблучками, двинулись к «Мерседесу». Я испытал приступ хандры. Маменька решила устроить шопинг вместе со своей заклятой подруженькой Кокой. Ну, держись, Ваняша, сейчас тебе мало не покажется!
Глава 16
В «Рококо» мы прибыли через полчаса, еще минут десять кокетки спорили, в какую лавчонку направить свои стопы.
— Только в «Гуччи», — настаивала Кока.
— Фу… в «Гуччи» вся улица ходит, — скривилась Николетта, — надо в «Тодсе».
— Кошмар! — закатила глаза Кока. — Обувь для старух! Лучше к «Ферре».
— Гадость! Начнем с «Балдинини».
— О-о-о! Я всегда знала, что у тебя со вкусом проблемы, еще предложи в «Саламандру» заглянуть. Вот что, послушай меня, идем в «Ти Джей коллекшен».
— С ума сойти! — всплеснула ручками Николетта, и я невольно отметил, что маменька нацепила на правую длань три кольца, а на левую целых четыре. — Да в эту коллекшен одни подростки заглядывают. Ты ничего не понимаешь в современной моде.
— А ты в качестве! — не осталась в долгу Кока.
Тут милые подружки задохнулись от нахлынувших на них ласковых чувств друг к другу и временно захлопнули напомаженные ротики. Я воспользовался тревожным затишьем.
— Вон видите, там огромный салон. В нем, кажется, представлены все перечисленные вами марки. Просто походите от полки к полке, глядишь, что-нибудь и понравится.
— Ладно, — смилостивилась Николетта, — пошли.
Мы вошли в огромный зал, набитый самой разнообразной обувью, и я ощутил легкий приступ тошноты. Ноги сами собой понесли меня к диванам, установленным в центре зала. Посижу пока спокойно.
