Наталья Александрова - Погоня за тремя зайцами
Мира Ивановна была очень обидчива.
Причин для обиды у нее всегда находилось множество.
Например, она до сих пор очень обижалась на своих родителей, давно уже покойных, за то, что они дали ей слишком замысловатое имя. Дело в том, что полное ее имя было Миррева, то есть «Мировая революция». Сократив это имя до коротенького «Мира» дама отчасти решила проблему, но она нет-нет да и всплывала при посещении паспортного стола, жилконторы и других государственных учреждений, где приходилось называть свое полное имя.
Сегодня же Мира Ивановна была обижена на начальницу.
– Меня, дипломированного искусствоведа с большим стажем, – вполголоса бормотала старушка, остановившись против охранника, – она грозилась выгнать на улицу! На панель!
– Не беспокойся, Ивановна, – утешал ее Прохор Петрович, – панель тебе точно не угрожает! А вот ты лучше скажи, что за слово такое – моральная категория из семи букв, начинается на «С», кончается на мягкий знак?
– Совесть! Совесть она потеряла! – воскликнула Мира Ивановна, сложив ручки. – Знает, что я не могу хлопнуть дверью…
– О! – обрадовался охранник. – Точно – совесть! Подходит! И мягкий знак на конце! Ну, Ивановна, ты голова! Не зря в институтах обучалась!
Мира Ивановна обиженно фыркнула и удалилась от нечуткого охранника. Убедившись, что посетителей в галерее нет и не предвидится, она в поисках сочувствия зашла в приемную, где скучала перед телефоном Сашенька.
– Представляете, Сашенька, – начала она с порога, – меня, дипломированного специалиста, эта дилетантка угрожала выгнать! Причем в такой хамской форме! Тебе – говорит – давно пора на помойку! Бутылки собирать! Вы представляете? С кем она останется?
Сашенька тяжело вздохнула. Она тоже не слишком хорошо относилась к резкой и бестактной Дине Михайловне, но, с другой стороны, понимала, что Мира со своими поучениями может достать кого угодно…
– Мира Ивановна, хотите кофейку? – предложила вежливая девушка. – У меня «Карт нуар»…
– Кофе вреден! – строго проговорила старушка. – Вот если чаю…
– Можно и чаю. Вам черный или зеленый?
Мира Ивановна хотела уже произнести лекцию о сравнительных достоинствах разных сортов чая, когда в переговорном устройстве послышался голос Прохора Петровича:
– Ивановна, швартуйся в зал! Клиенты нарисовались!
– Какой он, однако, невоспитанный! – проворчала Мира Ивановна и покинула приемную, с сожалением взглянув на чайницу с прекрасным китайским чаем. Сашенька облегченно вздохнула: общество занудной искусствоведши не вызывало у нее положительных эмоций.
В галерее действительно появились посетители, причем, как сразу поняла Мира Ивановна, многообещающие.
Во-первых, это была пара, мужчина и женщина, а всякий человек, которому по роду деятельности приходится иметь дело с покупателями, знает, что пары делают покупки во много раз чаще, чем одинокие посетители. Придя в магазин вдвоем, люди уже имеют внутреннюю потребность что-то купить, они уже всерьез созрели для акта приобретения.
Во-вторых, эта пара явно производила впечатление обеспеченности, если не богатства.
Мужчина – невысокий, лысый, с темными выразительными глазами – был очень хорошо одет, причем особенно хороши у него были ботинки из кожи антилопы и аксессуары – часы, запонки, небольшой портфель. А ведь известно, что именно обувь и аксессуары безошибочно выдают социальный статус своего хозяина. Точно также и женщина – яркая брюнетка кавказского типа – была одета, может быть, и чересчур экстравагантно, но несомненно дорого.
Такие люди приходят в художественные галереи не для того, чтобы спрятаться от внезапного дождя или поглазеть на картины. Они приходят с самыми серьезными намерениями.
– Здравствуйте! – воскликнула Мира Ивановна, лучезарно улыбаясь. – Чем я могу вам помочь?
– Да вот хотели подобрать у вас что-нибудь для новой квартиры, нет? – начал мужчина. – Так сказать, для гнездышка…
– Для семейного гнездышка вам прекрасно подойдут теплые, жизнерадостные работы Амалии Простохвостовой! – начала Мира Ивановна. – Они как нельзя лучше украсят ваш дом, придадут ему уют и теплоту… – и она повлекла посетителей к стене с картинами Простохвостовой, не умолкая ни на минуту:
– Работы Амалии с каждым годом растут в цене, их приобретают серьезные коллекционеры. Так, одну картину только на прошлой неделе купила супруга самого Бананова…
– Вот это? – брюнетка презрительно скривила рот. – Вот эти кошечки – собачки? Вот эта пошлость? Это вы хотите нам предложить?
– Тебе не нравится, Жанночка? Нет? – примирительно проговорил мужчина, прищурившись и разглядывая портрет капризного перекормленного пекинеса. – А мне кажется, ничего… тем более, ты слышала, жена Бананова… нет?
– Я не жена Бананова, – фыркнула брюнетка. – Конечно, если тебе это нравится, дорогой, я не буду спорить, но…
– Да мне вообще-то все равно, нет? – мужчина пожал плечами. – Мы же пришли покупать подарок тебе, свет моих очей…
Брюнетка зарделась и прижалась плечом к своему спутнику.
Мира Ивановна выдержала приличную паузу и продолжила:
– Ну, если вас не устраивают работы Просто-хвостовой, давайте посмотрим, что еще мы сможем вам предложить. Вот, например, замечательные пейзажи Кондрата Заточенного. Эта поэзия русского Севера, неяркие краски, проникновенные мотивы…
– Мы люди южные, – деликатно проговорил мужчина, разглядывая серенькое болотце, поросшее чахлой травой, – нам бы что-нибудь поярче, пожизнерадостнее… Нет?
На этот раз спутница была с ним совершенно солидарна.
Ей также не понравились виды камчатских вулканов кисти Людвига Рыбацкого, выразительные натюрморты Леона Воротникова, гравюры Инги Басистой, скульптуры Ореста Волкова…
Через час Мира Ивановна исчерпала все ресурсы галереи, но так и не подобрала ничего для разборчивых клиентов.
– Ну, значит, не судьба… – вздохнула клиентка и вполголоса поинтересовалась у Миры Ивановны, где в галерее находится дамская комната.
– Вот здесь, – старушка открыла неприметную дверь в углу зала, – по этому коридору налево…
– А это что? – спросила разборчивая брюнетка, задержавшись в дверях и показывая на стопку картин, составленную за полуоткрытой дверью подсобного помещения. Еще с прежних, советских времен у нее сохранилось убеждение, что самое лучшее всегда находится в подсобке и предназначается только для избранных.
– Это? – Мира Ивановна поправила очки и пригляделась. – Ах, это! Это работы Анфисы Курской. Талантливая девушка… большое дарование… глубокое чувство цвета…
– А вот это мне, пожалуй, нравится! – капризным тоном проговорила дама, наклоняясь над бледно-лиловым холстом с изображением букета сирени. – Посмотри, дорогой, – окликнула она своего спутника, деликатно стоявшего в сторонке перед изысканным натюрмортом с бутылкой «зубровки» и открытой банкой черной икры, – посмотри, какая чудесная сирень!
– Если тебе нравится, свет очей моих, значит, я куплю. Никакого разговора. Нет? Сколько это стоит?
Мира Ивановна на мгновение задумалась.
У них в галерее были свои незыблемые правила. То, что стояло в подсобке, продавать не полагалось. Правда, в основном это касалось пейзажей некоего Ярослава Петуховича. Картины этого Петуховича в открытую продажу никогда не выставлялись, их продавали только особым клиентам, ссылавшимся на Варвару Борисовну. Причины этого правила Мира Ивановна не знала, и она ее не касалась. По поводу Анфисы Курской такого правила не было. А зарплата сотрудников напрямую зависела от количества проданных ими картин.
Так что колебалась Мира Ивановна недолго.
– Пожалуйста, вы можете это приобрести! – проговорила она с лучезарной улыбкой и назвала такую цену, от которой у среднего горожанина волосы встали бы дыбом.
Но сегодняшний посетитель не был средним горожанином, кроме того, волосы на его голове давно и безнадежно отсутствовали, поэтому он спокойно достал бумажник и осведомился, принимают ли в галерее карты «Виза».
В галерее принимали все основные кредитные карты, и через несколько минут «Натюрморт с сиренью» был аккуратно упакован в хрустящую желтоватую бумагу, и Прохору Петровичу пришлось оторваться от эстонского кроссворда, чтобы отнести картину в машину покупателя.
– Ты уверена, что это здесь? – спросила Ирина, оглядевшись по сторонам.
Они с Катей стояли посреди типичного петербургского двора – несколько подворотен, гараж из проржавевшей жести, полуразвалившийся «Запорожец», мусорные баки, несколько кошек, увлеченно обсуждающих свои кошачьи проблемы…
– Адрес этот, – неуверенно проговорила Катя, – семнадцатая линия, дом двадцать шесть…
– Вы чего ищете? – подозрительно осведомилась старуха с клеенчатой кошелкой, выглянувшая из подъезда.
