Валентина Мальцева - КГБ в смокинге. Книга 1
«Ну что ты, дура, психуешь? — урезонивала я себя. — Он ведь и впрямь выглядит человеком нелегкой судьбы, у него вполне могут быть свои, личные счеты с КГБ. Почему же ты не веришь ему? Он ведь не авантюрист какой-то, не искатель приключений, не выдвиженец, не партийный функционер и даже не мой редактор. Зачем ему, родовитому, богатому, уверенному в себе, выслуживаться перед этими людьми „с чистыми руками, холодной головой и горячим сердцем“?» Однако другой голос — подозреваю, что в нем отчетливо звучали интонации моей мамы, — нашептывал мне: «Подумай! Подумай!! Подумай, Валя!!! Отставь фантазии, анализируй только факты, только то, что тебе доподлинно известно. Выстрой их в какую-то систему, просчитай ситуацию, сделай выводы и постарайся успокоиться — ведь чокнешься!»
… — В четырнадцатой главе романа «Игра в классики» Кортасар достиг истинной глубины экзистенциального проникновения в образ героя, — млела и растекалась по древу красноречия докладчица-американка с лицом породистой скаковой лошади. — И если бы…
«Ну какие же факты анализировать? — продолжала мучиться я. — Среди личных вещей Гескина оказалась моя фотография… Ну и что? А если они так и планировали? Но зачем, с какой целью? Скажем, им каким-то образом необходимо было подтолкнуть меня к разгадке истинного смысла моей миссии. Допустим, подтолкнули. Что дальше? Что, по их мнению, я должна была предпринять? Убить барона утюгом? Вступить с ним в коалицию? Расколоться перед Телевано?.. Нет, эти ребусы не для моих мозгов. Тут нужны опыт, исчерпывающая информация и душевное спокойствие, чего у меня и близко нет. А значит, надо сдаться. Расслабиться. Поплыть по течению.» «И ждать, когда твою голову положат на плаху», — отчетливо услышала я голос мамы…
Объявили перерыв, все дружно высыпали в просторный вестибюль, красавчики-аргентинцы в белых смокингах и широких красных поясах начали разносить сэндвичи и ароматный, черный, как моя нынешняя жизнь, кофе. Гескин, поняв, видимо, что я не в себе, даже не приближался и о чем-то увлеченно болтал, кажется, на фарси с молодым красивым мужиком, которого портили только слишком крупные, навыкате, глаза.
Я смотрела из окна вестибюля на крыши автомобилей, с форсом кативших по авениде Бартоломью, и была очень близка к тому, чтобы, отодвинув створку огромного окна, спикировать с тридцатиметровой высоты на асфальт, когда услышала за спиной:
— Только не вздумай, когда вернешься, писать, что американские машины лучше наших.
Впервые в жизни я испытала на себе правдивость словосочетания «ватные ноги», которое всегда считала по наивности литературным штампом. Я знала, кто стоит сзади, и все же, очень медленно поворачиваясь, до последней доли секунды хотела ошибиться. Увы, мои худшие опасения сбылись: передо мной, сверкая ослепительной улыбкой, красовался Витяня Мишин…
— Прекрасно выглядишь, мать!
Витяня был облачен в великолепный темно-синий смокинг, тончайшую белую сорочку с ручной вышивкой и изящно повязанный вишневый галстук-бабочку. Его свежевыбритое лицо благоухало духами «Дракар» и источало цивилизованную сытость и безмятежность типично западного человека. Я вдруг с испугавшим меня безразличием подумала, что во внешнем облике Мишина, по сути дела, нет ничего русского, советского…
— Валентина, ты что, онемела? — его французский был несколько тяжеловат. Так говорят в некоторых швейцарских кантонах. И тем не менее это был добротный французский. Такой язык не приобретешь, даже если с первого класса будешь учиться в специальной школе с лингвистическим уклоном. — Я говорю, классно выглядишь…
Как зачарованная, я продолжала тупо разглядывать своего школьного товарища. Его появление в Буэнос-Айресе подтверждало мои самые скверные предчувствия. Если насчет Гескина я еще сохраняла какие-то иллюзии и надежды, то с Витяней все было абсолютно ясно: офицер КГБ, причем облеченный доверием начальства и явно не без заслуг перед чугунным Дзержинским на одноименной площади. Иначе с чего бы он порхал, как пташка, из Цюриха в Москву, а оттуда, через Париж, в Аргентину? Это при нашем-то дефиците валюты…
— По-моему, если ты встретишь меня через тридцать лет в доме для престарелых, то все равно начнешь с этой дурацкой фразы.
— Почему дурацкой? — в голосе Мишина отчетливо сквозила беззаботная игривость повесы-бездельника. — Я очень рад тебя видеть, девушка. Это, во-первых. А во-вторых, ты действительно классно выглядишь. Я уже не впервые замечаю, что Запад благотворно сказывается на внешнем облике советских граждан. Особенно гражданок…
— Что ты здесь делаешь? Ты что, Мишин, и на Аргентину решил распространить влияние русского классического балета?
— Тсс! — Витяня игриво поднес к губам тщательно обработанный маникюршей и выкрашенный бесцветным лаком указательный палец. — Имя, которое вы сейчас произнесли, мадемуазель, мне абсолютно не знакомо. Вы, по всей видимости, немного устали и спутали меня с кем-то из ваших старых школьных друзей. Знаете, перелет через океан, смена часовых поясов, недосып, ежемесячные недомогания…
— Ну конечно! — охотно поддакнула я. — Мы с вами, рожа твоя пошлая, совершенно не знакомы. Так что сейчас я, как порядочная женщина, пошлю тебя куда подальше, чтобы не приставал к советской специалистке по творчеству Кортасара!
— А вот и нет! — Витяня очень изящно огляделся, удостоверился, что остальные участники симпозиума занимаются в кулуарах привычным делом, то есть треплются и пожирают сэндвичи, и продолжал: — Мы с тобой, Валентина Васильевна, как раз очень хорошо знакомы. Ну, вспомни, напряги свои куриные мозги, неужели не узнаешь Курта Мельцера, твоего обаятельного коллегу из венского «Курира»? Ну? Мы еще вместе работали в пресс-центре Московского кинофестиваля!
— Курт! — завопила я дурным голосом. — Старый ты австрийский хрен! Как же я могла забыть тебя!
Несколько человек оглянулись на мой рев половозрелой слонихи, впрочем без особого интереса.
— Не переигрывай! — прошипел Витяня, не меняя благостного выражения лица. — Ты не в школьном драмкружке. Узнала и будя!
— Курт, еб твою мать! — воскликнула я, но уже на тон ниже. — Так ты прилетел сюда специально, чтобы сообщить мне, что ты уже не Мишин?
— И за этим тоже, — ухмыльнулся Витяня. — Как дела?
— Классно!
— Да?
— А что, непохоже?
— Нам надо бы покалякать.
— Неужели опять в «мерседесе»?
— В баре «Плазы». В восемь.
— Как старым друзьям?
— Скорее, как соотечественникам.
— Насколько мне помнится, по паспорту я по-прежнему гражданка СССР, а не Австрии. Так что венский волк тебе соотечественник!
— Может, заткнешься?
— С какой стати? Мы же в свободной стране, господин Курт Мишин. Это у тебя имен и подданств — как блох у дворняжки. А я в служебной командировке от любимой родины, между прочим…
— Надеюсь, ты шутишь?
— А если не шучу?
— Лучше б шутила…
— Все. Испугал до смерти. Шучу.
— С чего это ты так развеселилась?
— Господи, а что мне еще остается?
— Валентина, — в голосе Мишина зазвучали стальные интонации следователя НКВД по особо опасным преступлениям, когда прием под названием «Закуривайте, подследственный» не срабатывает. — А ну-ка, соберись!
— С вещами?
— С мозгами!
— Я не могу собраться с тем, чего лишена от рождения. Иначе меня бы здесь не было, а если бы и была, ты не имел бы права разговаривать со мной таким тоном…
— Каким «таким»?
— Мерзким. Унизительным. Оскорбительным. Хватит или еще добавить?
— Ладно, Валя, в конце концов это просто смешно… — Мишин вытащил из внутреннего кармана смокинга белоснежный платок и аккуратно промакнул лоб. — Сейчас не время выяснять отношения. Напрасно ты думаешь, что мне непонятны твои проблемы. Понятны, не сомневайся. Но если по справедливости — я-то при чем? Ты сама вляпалась и, кстати, вовсе не с моей подачи. А сейчас уже поздно бить отбой. Мы теперь оба в одной упряжке…
— А если я не хочу быть в одной упряжке с такими, как ты? Если меня воротит от одной только мысли, что у меня вообще может быть что-то общее с такими типами? Если…
— А мама? — не меняя благожелательного выражения, мягко спросил Мишин.
— Что мама?
— А мама твоя? Она в курсе?
— Нет, конечно!
— Ну вот и подумай о ней. Только как следует подумай, ладно? И перестань резвиться, Бога ради! Ты же понимаешь, чем занимается наша служба, — не девочка. Существуют интересы государственной безопасности, в сферу которых вовлекаются не только профессионалы, не только кадровые специалисты, но и тысячи, сотни тысяч тебе подобных. Вот и соображай. Ты же у нас девушка интеллигентная, душевно тонкая и даже, на свою беду, не идиотка. Так вот что я тебе скажу, Мальцева, причем по-дружески, по старой памяти: ты не на редакционной летучке и не в постели со своим хахалем, ясно? Прекрати дурить, соберись и неукоснительно выполняй мои распоряжения. Все, какие я сочту необходимым тебе передать. В противном случае… — Мишин сделал паузу, аккуратно сложил платок и засунул его в карман. — В очень противном случае за любые твои фокусы поплатится твоя мать. Ни о чем не подозревающая, тихая и законопослушная. Подумай о том, что после тебя не станет и ее. Ты поняла?..
