Закон чебурека - Елена Ивановна Логунова
И правильно сделала.
Меня разбудил короткий испуганный визг, за ним последовала серия глухих ударов, от которых, кажется, содрогнулся дом.
Проснулись и восстали все: я, Алка, мамуля. Бабуля, как выяснилось практически без промедления, поднялась еще раньше и как раз занималась организацией локального землетрясения, яростно тыча своей палкой в стену.
— Кто-то спятил? — вопросительно пробормотала Трошкина, косясь на меня в надежде, что я более прямо и честно выскажу наше общее мнение о происходящем.
— Ба, ты с ума сошла — так лупить в гипсокартон?! — рявкнула я, не обманув ожиданий подруги, и подскочила к нашему матриарху, чтобы отнять палку-стеноразбивалку.
— Триста долларов залога! — громко, как волшебное заклинание, произнесла мамуля и даже сделала какой-то магический пасс.
Это возымело действие: бабуля опомнилась, на шаг отступила от стены и сдула с глаз упавшую на него седую прядь.
— Прошу прощения, — хрипло извинилась она и закашлялась.
Трошкина поспешила налить ей водички.
— Увидела паука и потеряла контроль.
— Он был большой и страшный? — В голосе мамули прорезался профессиональный интерес.
— Нет, совсем маленький, но пугающе шустрый. — Бабуля вернула Трошкиной пустой стакан. — Так быстро спускался на своей паутинке… Я совершенно рефлекторно его прибила.
— Палкой, — с легким укором сказала я. — С третьего удара!
— С пятого. — Трошкина уже успела пересчитать круглые вмятины на гипсокартоне и теперь внимательно рассматривала самую глубокую, с пятнышком на дне.
— А вылез он оттуда. — Бабуля указала на решетку вентиляции.
Я потянулась и попыталась ухватить почти невидимую паутинку, но та странным образом увернулась и сама собой втянулась обратно в дырочку.
— Интересно, что это за вид? — Бабуля пришла в себя, и в ней проснулся биолог.
Точнее, очнулся. Полагаю, в момент жестокого убиения паучка он упал в обморок.
Трошкина молча ковырнула пятнышко ногтем, и то осыпалось блестящим прахом.
— Ах, как нехорошо, — расстроилась бабуля. — Теперь мы не узнаем, какой это был вид.
— Не очень-то хотелось, — успокоила ее я. И постаралась сказать приятное: — Ну ты, ба, соколиный глаз! Мало того что заметила микроскопическую букашку, так еще и в стену ее впечатала!
— Прям, Человек-паук! — восхищенно поддакнула мамуля.
— Скорее, верблюд судьбы, — вздохнула бабуля, виновато глянув на вмятины, действительно похожие на отпечатки маленьких копыт.
— И ты мне хочешь сказать, что это самая простая старушка? — выслушав доклад о ночном происшествии, язвительно осведомился голос в трубке. — Бабка, с ходу вырубившая вашу микрокамеру?!
— Не понимаю, как она смогла это сделать, — понурился брюнет. — Жучок же был почти невидимый…
— Ну уж точно не случайно, — заверил его собеседник и, помолчав, велел: — Заканчивайте с детскими играми. Серьезный противник заслуживает соответствующего отношения.
Глава пятая,
в которой мы принимаем много разных водных процедур
Утром к мамуле пришла ее муза. Для нашего небольшого отряда это означало временную потерю бойца, потому что рядом со своей вдохновительницей писательница Бася Кузнецова погружается в подобие транса.
К счастью, устроились они с музой на террасе, так что остальные могли с комфортом позавтракать за столом в гостиной. Если бы мамуля заняла обеденный стол, всю его поверхность покрыли бы чистые и исписанные листы, разложенные в особом, понятном только им с музой порядке, кара за нарушение которого бывает мгновенна и страшна.
В папулю, который как-то по доброте душевной в такой момент поставил прямо перед мамулей тарелку с горячим пирожком, тарелка и полетела. К счастью, мудрый родитель использовал бумажную посуду — именно на такой случай у нас в доме имеется большой ее запас. Но пирожку досталось — мамуля с музой его сначала растерзали и только потом съели.
— Давно это? — спросила я, опасливо посмотрев на родительницу через стекло балконной двери.
— С рассвета, — ответила бабуля и жестом велела мне открыть дверь.
Я сделала это (тихо-тихо), бабуля в мягких чувяках бесшумно шагнула на террасу и молча поставила на стол кружку с кофе, которую мамуля тут же схватила, и тарелочку с бутербродом, на который наша творческая личность отреагировала лишь выразительным трепетанием ноздрей.
Паприки в свою колбасу турки кладут едва ли не больше, чем мяса, и пахнет она так, что мертвого поднимет.
Мертвого любителя паприки, я имею в виду. Нелюбителя, скорее, насмерть уложит.
— Что пишет? — шепотом спросила я вернувшуюся в комнату бабулю.
— Я только три слова успела увидеть, — так же тихо ответила она. — «Огромный черный паук».
— Ни грошика мимо копилки! — восхитилась Трошкина, с удовольствием дожевывая второй бутерброд.
Она как раз любит паприку.
— Ну вот что, дети. Позавтракаете — идите на пляж, — велела бабуля.
— А ты? — спросила я.
Спрашивать, пойдет ли с нами мамуля, не имело смысла. Все присутствующие по опыту знали: в ближайшие два-три часа Бася Кузнецова будет блуждать в дебрях мрачных фантазий.
— Мне придется остаться, — вздохнула бабуля. — Вдруг снова кто-то заявится, а тут они. Зачем нам трупы!
И снова не понадобилось объяснять, что «они» — это мамуля с музой.
А трупами, если что, могут сделаться те, кто неосторожно заявится.
Как я уже говорила, в мамулином случае слово «муза» рифмуется исключительно с «горгона Медуза».
Так и вышло, что плескаться в море мы с Трошкиной пошли вдвоем. А поскольку с нами не было ни хворых (это бабуля с ее хромотой), ни изнеженных (это мамуля, которой непременно подавай шезлонг и зонт от солнца), мы не стали останавливаться на переполненном людьми шумном пляже и двинулись в сторону глухого тупика, образованного выступающим далеко в море волнорезом порта.
Гнездовья турецких отдыхающих с их обязательными коврами, столиками, стульями, чайниками и арбузами закончились сразу за символической границей городского пляжа. Дальше редкими группками располагались только наши русские люди, да еще иногда попадались разноплеменные рыболовы с удочками. Мы не поленились, отошли от цивилизации на добрых полкилометра и устроились, на мой вкус, идеально: справа и слева на берегу — ни души на расстоянии пятидесяти метров как минимум, позади гора валунов, впереди — пустое чистое море.
Мы вволю накупались, а потом организовали себе фотосессию и нащелкали тьму кадров в хемингуэевском стиле — а-ля «Старик и море». С той разницей, что у нас были милые девы, а не хмурый дед, и теплый, а не суровый водоем. Ощущение простора и свободы фотки все равно создавали.
А пока мы бродили туда-сюда в поисках лучших фонов, обратили внимание на разбросанные вокруг бесхозные резиновые тапки в количестве аж пяти штук. Все они были разного фасона и размера, и только это не позволило мне всерьез предположить, что
