Спецприключения Миши Шерехова - Дмитрий Евгеньевич Наумов
Беседа с Николаевичем продолжалась около часа. Шерехов ввел его в курс дела, передал номер автомобиля "объекта", а заодно попросил сделать два билета спецагентам на завтрашнее утро, поскольку операция в части их касающейся была закончена, и им надо было возвращаться в родные пенаты. О своем отъезде Миша не сказал ни слова, поскольку впереди было еще два дня нормального сочинского отдыха, а результаты захвата
"обьекта" он хотел получить на месте, а не в своем московском кабинете. Николаевич понял все и, составив план оперативных мероприятий по установке и захвату "объекта", они расстались весьма довольные друг другом. На выходе прапорщик снизошел до того, что отдал Шерехову воинскую честь, в которой Миша не очень то и нуждался.
Спустившись в гостиницу, Шерехов обнаружил, что Вероника уже проснулась. Миша вкратце рассказал ей содержание разговора с Николаевичем и сообщил, что завтра состояться проводы спецагентов домой, а они остаются в Сочи еще на два дня, чем, как показалось Шерехову, обрадовал Нику. Затем они решили позвонить Сереге и Жене. Трубку взял Сергей и попросил их подняться.
Было около трех часов дня. В номере друзей присутствовали все "фигуранты" ночного похода. На Мишин вопрос о срочном вызове в номер, Серега ответил, что он заказал обед в номер и, неплохо было бы пообедать. Минут через двадцать раздался стук в дверь и официант в строгом черном смокинге вкатил тележку с обедом. Перечисление заказанных Сергеем блюд и их расстановка на маленьком журнальном столике заняло еще около десяти минут, после чего все молча приступили к трапезе. Обед так бы и прошел в тягостной тишине, если бы не две бутылки "Смирновской" поданных тут же в заказе. После третьего тоста, посвященному хорошему завершению всей операции Миша сообщил, что спецагенты улетают завтрашним утренним рейсом, чем вызвал неудовольствие как подруг, так и самих спецагентов. Но обиды держались недолго, поскольку было принято вечер посвятить прощанию с прекрасным городом Сочи. Прощание было назначено на восемь вечера, а до этого решили сходить на пляж.
Шерехов полностью отдался своим чувствам, оставив где-то далеко производственные вопросы. Он был само обаяние. Вероника купалась в его внимании и смеялась каждой шутке строгого подполковника, думая, что осталось всего два дня, а затем…
А что затем? Шерехов и сам не знал, что потом и старался не думать об этом, ему было слишком хорошо, чтобы еще думать о чем то. Море ласково набегало на берег, отражая на своей глади предзакатное солнце. Хорошее грузинское вино и острая кухня не оставляли места для грустных мыслей. Вероника, казалось, тоже не думала ни о чем, кроме сегодняшнего теплого южного вечера, но временами ее взгляд становился каким-то далеким и задумчивым. Шерехов расценил поначалу это по-своему, и ему казалось, что это начало какого-то большого чувства, которое рождается здесь на теплом ласковом берегу теплого моря. Но здесь психолог изменил Шерехову, и как погребальный колокол прозвучала задумчивая фраза Ники: " А Володя сейчас отдыхает в Евпатории…" Все перевернулось в душе Миши, и он понял, что его обаяние ничто по сравнению с памятью о каком-то Володе. Шерехов тут же пожалел, что так рано отправил домой спецагентов. До их с Вероникой отлета были еще целые сутки, и Миша теперь с болью думал о том, что ему предстоит провести еще одну ночь наедине с Никой. Он налил себе полный стакан "Мукузани" и молча выпил. Налил еще один и снова выпил. Вероника поняла, что сказала что-то лишнее и сидела притихшая. Миша вспомнил вчерашний день, затянувшиеся проводы Сергея и Жени, которые никак не хотели уезжать в аэропорт и улыбнулся внезапно возникшей мысли о странностях оперативной судьбы, которая бросает его от Парижа до Сочи и от уверенности в своих силах и возможностях до опустошенности и неуверенности в завтрашнем дне.
Оплатив ужин, Шерехов сказал Нике, что пора возвращаться в гостиницу. Она молча встала, взяла свою сумочку-рюкзачок и они стали подниматься к "Жемчужине". В номере Миша включил телевизор и вышел на балкон. Прекрасный вид открывался до самого Адлера. Где-то уже далеко уходил в сторону турецкого берега белый теплоход. Мише было грустно. Он закурил и в это время раздался телефонный звонок. Шерехов вернулся в номер и взял трубку. Звонил Николаевич. Сообщил, что операция завершена и по результатам он отправит шифровку в Москву. Шерехов попрощался с Николаевичем и пригласил приехать его в столицу.
– Разве только за орденом, – посмеялся в трубку Николаевич, – завтра я заеду вас проводить, тогда и поговорим.
Шерехов сидел в кресле и смотрел за изменяющимся цветом облаков, которые медленно ползли по небу. Вероника вышла с двумя чашками кофе, одну из которых поставила на подлокотник Мишиного кресла. Они молча выпили кофе и так же молча долго сидели, боясь нарушить тишину. Миша чувствовал, что очень устал за последние дни и никак не мог вернуться в свое нормальное состояние самоиронии, где он находил спокойствие и силы спокойно жить дальше. Он постарался вспомнить вчерашний день, когда он вместе со спецагентами пришел выкупать билеты на авиарейс и реакцию Сереги, когда, войдя в аэрокассы, он увидел девицу в юбке, едва прикрывающей бедра. Реакция была столь неоднозначна, что кассирша, женщина уже немолодого возраста, увидев падающего в экстазе Сергея и поддерживаемого с двух сторон Шереховым и Женей, просто свалилась с высокого кассового стула в диком необузданном смехе. Вспомнив этот эпизод, Мише стало полегче, и он улыбнулся своей широкой доброй улыбкой. Ника оценила это по-своему и тихо сказала ему:
– Миша, не надо из всего делать далеко идущих выводов. Это было задолго до тебя, и придавать такое большое значение глупым словам не стоит. Миша подумал, что чувственные мелочи все время корректируют его жизнь и пожалел, что операция по голубой ртути не произошла несколько лет назад, чтобы сегодня он мог рассчитывать на то, что это о нем было бы сказано: "А Миша отдыхает сейчас в Сочи".
Миша взял себя в руки, обнял Веронику за талию и, поцеловав ее в бедро, сказал древнюю римскую фразу: "Вернемся к нашим баранам". Реакция Ники была несколько неожиданной. Она, обидевшись, тихо проговорила:
– Зачем
