Орхидеи еще не зацвели - Евгения Чуприна
— Ветер все-таки слишком холодный, — ответила девушка, щурясь от солнца.
— Вы не похожи на англичанку, — сказал я ей на это.
— Слишком смуглая?
— Нет, спорите о погоде, англичане всегда соглашаются.
— А что же мне делать, если я не согласна?
— Потому вы и не согласны, что не англичанка.
— Что ж, вы угадали. Моя мать — испанка. А Джек — полностью англичанин.
В этот момент из-за угла появился упомянутый Джек. «Хитрый парень», — подумал я, заметив, как он исподтишка оправляет одежду, вроде бы отлучался, исключительно чтобы сходить за угол.
— Прелестный денек, — обратился я к нему.
— Но только солнце слишком яркое, — ответил Джек, осклабившись.
Он сел за руль и включил зажигание. «Кажется, это тоже не англичанин, — подумал я. — Но держу пари, и не испанец». И спросил:
— Джек, вы тут все изучили. А я только вчера приехал и даже не знаю окрестных баров. Хочу сразу отметить, что предпочитаю, когда за стойкой находится женщина, это как-то облагораживает нравы.
— Тогда вам прямая дорога в «Бедный песик». Ее владелица — некая миссис Буллер, вдова. Она облагораживает нравы всей округи.
— Ах, вдова?
— Ее муж, ныне покойный, был довольно эксцентричным типом. Он завел это заведение специально, чтобы можно было там напиваться и дебоширить в свое удовольствие. Что и исполнял, если был здоров, каждый вечер. У него на все случаи был всегда один и тот же тост: «Выпьем за воду!»
— Разбавлял пиво?
— Нет, то есть может быть, ведь общеизвестно, что вода и пена — хлеб бармена, но он никогда не был бит по такой причине. Причина совсем другая. Ему кто-то сказал, что по всем выкладкам ученых, Америка рано или поздно должна уйти под воду.
— Блажен, кто верует… эээ-м… аа… пока я там жил, мне она самому уже здорово надоела.
— Охотно верю.
— И как же он умер?
— Группа американских гангстеров, проездом в Англии, решила взять местный банк. Местом встречи избрала как раз «Бедного песика». Мистер Буллер был пьян и не понял, что это американские гангстеры, принял их за местных ирландцев. То есть они и были ирландцами, но тамошними, оборзевшими, понимаете?
— Хо-хо-хо, ну и что же?!
— Он предложил им выпить за воду, они согласились, думая, что это какая-то древняя английская традиция, воображая себя американцами и боясь таковыми же и показаться. Но когда это было проделано несколько раз, и разговоры перешли уже на женскую моду, наиболее пьяный или любознательный из них все-таки решил рискнуть, и спросил, о какой именно воде идет речь.
— И Буллер объяснил.
— Да.
— Но неужели он думал, что даже местные ирландцы, воспользовавшись этим предлогом, его не побьют?
— Как бы то ни было, у наших ирландцев нет пистолетов и привычки, чуть что, палить из них. Они в курсе английских законов. А при обычной драке миссис Буллер, со своим необычайным даром убеждения, легко могла их разнять.
— Представляю себе эту особу. Она, случайно… не сестрица миссис Бэрримор?
— Понятия не имею.
— Но вы ее видели?
— Да.
— Значит, нет.
— Ну вот, мы приехали, это здесь, — вклинилась Бэрил Степлтон.
Мы остановились возле гостиницы «Герб Баскервилей», где для праздника сепулек был арендован Зал приемов (местный церковный клуб был на ремонте еще со времен рождественских детских утренников, когда его буквально разнесли в щебень).
Уже на улице наблюдалось повышенное содержание деток. Детки все были одинаковые, но не потому, что родились четвернями, а потому что в английской провинции индивидуальность не культивируется. Родители, наряжая их, думали об одном и том же, то есть «чтобы не выделяться», поэтому все мальчики были равномерно умыты и однообразно причесаны, девочки едва угадывались под равновеликими, друг друга цитирующими бантами. Все дети были одеты в зеленые балахоны с бумажными, расшитыми блестками крыльями, как у эльфов. Ряженые эльфы бегали, кишели, верещали, плевались и корчили рожи, а девочки при виде мужчин еще и смеялись и улюлюкали. При этом ничего такого, что могло бы оказаться сепулькой, мне в этом кишеньи обнаружить не удалось.
Глава 18
В программе праздника значились веселые игры, такие как «Схвати зубами яблоко», «Пламенный изюм» и «Убей себя ап стену» и, конечно, состязание сепулькарей, которого я нетерпеливо дожидался. Но начиналось все, разумеется, с официальной части, то есть с концерта.
Сепулька мне дана, ее чудесней нету,
Я знаю, все хотят ее посепулить.
Светлее ангела, хвостатее кометы —
Ее я не хочу ни с кем делить, —
старательно выкрикивал со сцены рыжий щекастый эльф с двумя торчащими передними зубами, эдакий эльф-кролик. От своих коллег не эльфов и не кроликов он отличался еще и тем, что акт публичной декламации стихов доставлял ему явное удовольствие. Обычно мальчишки, особенно с такими толстыми веснушчатыми щеками, от выступления в концертах всячески отлынивают. На сцену их, как правило, выпихивают, и по направлению угрюмого взгляда этих отроков можно всегда легко определить, из-за какой именно части кулисы папенька показывает им кулак. Но этот выглядел совершенно довольным. И чувствовалось, что он нисколько не опасается быть непонятым. Видимо, сепулька, что бы это ни было, пользуется достаточным авторитетом у зрителей задних рядов, чтобы они пока что воздержались от метания овощей.
…Я без нее ничто, но с ней в заветной паре
Могу буквально все, другие — ничего,
И станет веселей в пожизненном кошмаре
От чуда сепуленья моего, —
продолжал эльф с большим, искренним чувством.
— Однако какая добротная поэзия, — шепнул я на ухо мисс Степлтон. — Это писал местный автор?
— Да, и вы его знаете, это наш викарий.
— Неужто преподобный Питер Мортимер?
— Он самый.
— Значит, он у нас не викарий, а сепулькарий, — попробовал пошутить я, но мне сказали:
— Тсс! Давайте слушать.
…Узнают все о нас — о мне и
