Иоанна Хмелевская - Бычки в томате

— Если забудете, что где, мы всегда охотно подскажем, об­ращайтесь. А то жаль проделать такой путь и ничего не уви­деть. Вы не голодны? Вот паштет, салат, сыр... Обед у нас бу­дет на ужин, потому что... — тут она бросила на меня серди­тый взгляд, — свинина у меня в духовке слишком раздалась и запекаться теперь будет дольше.

— Если я права насчет объема, то обед будет завтра, — по­делилась я своими соображениями.

— Чтоб тебе лопнуть, — пожелала подруга, отвернувшись к духовке, поэтому я с полным правом могла отнести поже­лание к свинине.

Пан Вацлав и так терпел слишком долго. Он радостно вце­пился в тему средневековой живописи и принялся с наслаж­дением обсуждать династические браки инфант, дофинов и прочих коронованных особ со слишком близкими родствен­никами, и с еще большим наслаждением их супружеские из­мены. По его мнению, Скандинавия отличалась исключитель­ной добродетельностью, отсюда и идиотизм Эрика IV, и раз­ные прочие болезни и уродства. В том числе бесплодие и извращения королевы Кристины. По истории наш краснобай скакал, словно шахматный конь.

Он облизал ложку из салата с макрелью. Облизал ложку от майонеза с таким выражением лица, будто имел дело с од­ной из кандидаток в королевские любовницы. Мажена глаз с него не сводила. Она извлекла, не спросясь Алиции, и подала на стол апельсиновый джем. Ложечку после джема он тоже, разумеется, облизал. Больше подсовывать для облизывания было нечего, так как остатки кавеоти подошли к концу.

Затем продолжил.

— Собирался я небольшое исследование написать на эту тему, — сообщил он. — Даже обсудил вопрос со шведским переводчиком. К сожалению, согласования затянулись, и один ушлый журналист меня опередил. К тому же у него было преимущество — он писал по-шведски, а ведь исполь­зовал мою идею. Это некий пан Хенрикссон. Его практиче­ски сразу перевели на польский, а у меня ведь и текст был уже готов...

Ушлый пан Хенрикссон по имени Стефан стоял у дверей и с большим вниманием слушал эту историю. Однако отреагировать ему не дали, даже если бы он и захотел. Опять за бор­том что-то стукнуло, брякнуло, и в салон ввалился Мариан.

—  Вот черт... — не сдержалась я.

— Твоя сестра так рано обедает? — удивилась Мажена, бес­церемонно прерывая историко-журналистские признания.

— Если бы! — Огорчению Мариана не было границ. — Про­летел я с обедом Они на обед поехали к родне из Йенса, так у тех каждая картофелина для гостей по счету выдается. Ско­рей утопятся, чем лишнего человека с собой захватят, что за народ! Может, я здесь... как-нибудь по хозяйству помогу? Али­ция, ты говорила, будто что-то отпилить надо?

Стефан быстро отступил на террасу и исчез из нашего по­ля зрения. Услужливость Мариана явно указывала на то, что kaffe оg te у сестры оказалось весьма скромным. Он как был голодным, так в этом состоянии и остался и теперь пытался выклянчить хоть что-нибудь. До сих пор мне не случалось ви­деть Мариана сытым, и я не удивляюсь его родителям, кото­рые, видимо, рады были сплавить сынка из дому куда угодно.

— Братья и сестры у тебя есть? — полюбопытствовала я.

— Ну, сестра здесь, и брат с сестрой в Сопоте.

— А кто старший?

— Ну, Ева — это моя старшая сестра. А что?

— Нет, ничего. А у Евы дети есть?

— Ага, одно, велика важность. Год исполнился, а сколько оно ест! А что?

— Да ничего.

Я с трудом удержалась от вопроса, весь ли молодняк в их се­мье такой прожорливый? И если да, то как родители умудря­ются их прокормить? У меня, в конце концов, и собственный опыт имелся. Мои сыновья малоежками никогда не были, но как-то же я справлялась, хотя вечно торчала на работе, а деше­вые блюда были, как правило, достаточно трудозатратные.

Не будь у Алиции столько гостей, я уверена, она бы сло­малась и чем-нибудь этого бармаглота накормила. Сейчас же ей приходилось думать о многих вещах сразу, и она прояви­ла черствость к страданиям Мариана.

— Я картошек не считаю, но обед будет поздно, — ответи­ла хозяйка деревянным голосом. — Что найдешь, можешь съесть, но сомневаюсь, что найдешь много. Потерпи. Отпили­вать тоже нечего.

Мариан разочарованно вздохнул, примирился со своей тяжкой долей, бросил на господ Буцких обиженный взгляд и мелкими шажками двинулся в глубь кухни, стараясь изо всех сил не замечать Мажены. Мажена кинула кухню на произвол судьбы, оперлась спиной на дверцу холодильни­ка и так и застыла. События в салоне все больше ее захва­тывали.

Пану Вацлаву было где развернуться. Подсказанная мной тема, несомненно, пришлась ему по вкусу, что меня ни­сколько не обрадовало, ибо я вовсе не собиралась доставлять этому павиану удовольствие. Наоборот, планировала гадость. Пусть потащится в Хиллерёд и полюбуется там на жуткие портреты коронованных прелестниц, вдруг какая потом приснится? Но то ли наш словоблуд оказался умнее, то ли ему просто повезло, он оседлал милую его сердцу тему эро­тических похождений царственных особ и расставаться с ней не собирался.

Стефан и Эльжбета вернулись и подпирали дверные кося­ки двери, за ними маячил Олаф. Пан Вацлав, зарапортовав­шись, выдвинул шутливое предположение, что пресловутый журналист-конкурент, он же господин Хенрикссон, вырвал у него, можно сказать, из рук разработанную им тему по сугу­бо личным мотивам, однако он, пан Вацлав, не хотел бы зло­словить на сей счет, но говорят, секс является для господина Хенрикссона непреодолимым соблазном...

Юлия, наконец, заметила людей в дверях.

— Вацек, извини, но я бы хотела спросить...

Пальни она из «катюши», эффект был бы меньшим. Мало того, что заговорила по собственной инициативе, так еще и прервала мужа, который только начал входить в раж. Тот за­молчал на полуслове, а Юлия как ни в чем не бывало обра­тилась светским тоном к хозяйке:

— Я слышала, что в Амалиенборге можно иногда увидеть на балконе королеву Маргарет. Люди часами дожидаются. Это правда?

Первый раз в жизни я заметила, что при ответе на самый обыкновенный вопрос Алиция как бы заколебалась. Всего на мгновение, но все же.

— Правда. В конце концов, королева тоже человек и мо­жет время от времени глотнуть свежего воздуха.

Достали меня все эти китайские церемонии!

— Супруга королевы, герцога Генриха, тоже случается уви­деть, — вежливо информировала я Юлию, прежде чем пан Вацлав успел вставить хоть слово. — Я сама его встречала прак­тически ежедневно, когда возвращалась с работы, только шли мы в противоположных направлениях и по разным сторонам улицы. Причем замечу, ни герцог специально не переходил на другую сторону, завидев меня, ни я. Просто мы жили в разных концах города. Могу также засвидетельствовать, что у него не было ни охраны, ни свиты, вообще на всей улице по­рой ни одного человека не было, только он и я.

— Не мож... — начал было возражать изумленный пан Вацлав.

Фигушки, перебьешься.

— Зато, между нами говоря, я никогда не встречала его, когда шла на работу, из чего следует вывод, что он вряд ли вел разгульный ночной образ жизни и принадлежал к тем мо­рально разнузданным правителям, о которых вы столь кра­сочно нам поведали. Не скажу, как дела обстоят сейчас, я там уже не живу, но королева Маргарет не подурнела, наверное, и он привычек не изменил. Хотя, кто знает? Вот пан Хенрикссон на эротомана вовсе не похож, а оказывается, еще какой эротоман! — Я повернулась к выходу на террасу: — Стефан, здорово ты маскируешься! Алиция, предупреждать надо, что среди нас маньяк...

Мои слова произвели впечатление разорвавшейся бомбы, и это меня крайне обрадовало. Пусть теперь кто-нибудь дру­гой разряжает атмосферу.

Ну, теперь, понятно, выход Стефана. Он отлип от косяка и шагнул вперед.

— Святая правда, человек сам себя не знает, — произнес он, покаянно вздыхая. — Добрый день. Наверное, это порт­реты так действуют, истинный ценитель прекрасного пола обязательно должен посетить Хиллерёд. Рекомендую от всей души!

Немая сцена закончилась, все зашевелились, Эльжбета, Олаф и Алиция вернулись в норму, даже Мажена отсоедини­лась от холодильника.

— Кому что налить? Кофе, пиво, чай? Люблю подавать на­питки...

Олаф не преминул продемонстрировать свои успехи в польском языке:

— Вымеем безмолоко! Пыво, пыво, пыво!

— Тогда прошу в салон, здесь мы все не поместимся...

Радушное приглашение хозяйки оказалось, однако, пре­рвано не слишком членораздельным замечанием.

— Мог бы уж, наконец, определиться с молоком... Так се­бе эти бычки, я думал, у них лучше...

Я взглянула в глубину кухни, откуда донесся голос, и ока­менела. Окаменели, надо сказать, все, причем на разных фа­зах движения, одни, садясь за стол, Эльжбета, наоборот, вста­вая. Я не поверила своим глазам, но, кажется, начала пони­мать слабость Алиции к Мариану.

Забившись в самый дальний угол кухни, наш прожорливый Мариан, по кличке «Черная дыра», сидел на высокой табурет­ке и уписывал бычков за обе щеки так, что за ушами треща­ло. Орудовал он то ложкой, то вилкой, то неизвестно где раз­добытым куском черствой горбушки, мужественно преодоле­вая возникшие трудности, ибо банка была вскрыта всего на какую-то треть и извлекать содержимое было совсем нелег­ко. Механическая открывалка висела на противоположной стене, и несчастный живоглот не мог до нее дотянуться, не попав в поле зрения Мажены. Как и чем ему удалось раскро­ить эту танковую броню, осталось загадкой.