Сан-Антонио - Большая Берта
Вскоре вернулся Маниганс, лицо у него было белее свадебной фаты.
— Не слишком аппетитно выглядит, а? — бросил я.
Он покачал головой.
— Но, господин комиссар… Но…
Не понравился мне его взгляд. Он пялился на меня так, словно я рехнулся. Мне не мерещилось, ведь на психов смотрят иначе, чем на замерзшее море или картины фламандских и голландских художников XV века.
Я резко оттолкнул напарника, не пытаясь смягчить толчок (впрочем, как я мог его смягчить, когда мне было позарез необходимо освободить проход?). Дверца холодильника стояла настежь. Вы, наверное, уже догадались, для этого не обязательно быть волшебником или прочесть все детективы на свете. Голова исчезла. Вынужден признать: фокус из репертуара бульварного театра, самого низкого пошиба, избитый и пошлый. Мало того, лет двести назад им уже натешилась мадам Агата Кристи в начале своей карьеры. И если я использовал этот трюк, то не потому что не способен выдумать что-нибудь новенькое или из лености, а потому, дорогие мои собратья, что положил себе за правило описывать все, как было, без прикрас. Не думайте, что я решил легко отделаться, и не честите меня халтурщиком, но быстренько проглотите эту маленькую горькую пилюлю. От человека моего склада потребовалось немало мужества, чтобы остаться верным реальности, когда она принимает столь простецкие формы. И пусть кто-нибудь бросит в меня камень!
Башка пропала! И следов не осталось! Я не нашел даже тарелки, на которой возвышалось это угощение. Съедено, вылетело в трубу! Исчезло по мановению волшебной палочки!
В этой истории, которую я имею честь и несчастье вам рассказывать, с самого начала все пошло наперекосяк. Мне долго морочили голову, кривлялись, жеманничали, и когда наконец я собрался задать парочку интересных вопросов малышке Ребекке, она улепетнула. Юный Надисс заявился к родителям аккурат в тот момент, когда я был там, и слинял, прихватив с собой жену Цезаря. Я ввалился к Келушикам после ухода Терезы. Пьянчужка привела меня к ней, но Терезу уже прикончили. И вот теперь, вернувшись в квартиру поляка, чтобы завладеть его блокнотом с адресами и телефонами, я не только ничего не нашел, но и отрубленная тыква испарилась из холодильника! Словно некий злой дух развлекался, вставляя мне палки в колеса и позволяя преступникам опережать меня всего на несколько минут. Чистый водевиль! Одна дверь закрывается, другая открывается. Там убыло, здесь прибыло. Я вхожу, ты выходишь. Слаженно и бодро вплоть до развязки! Пока я рыскал в потемках под мостом Мари, убийцы наведались в жилище своей жертвы и вынесли охлажденную часть тела.
Зачем? Обычно от такого сувенира стремятся избавиться всеми доступными способами. Выбрасывают в мусорный ящик, сдают в камеру хранения, посылают по почте в приюты для бездомных, но в любом случае не отправляются с нею на прогулку.
— Успокойтесь, Маниганс, я не сумасшедший, — заверил я бывшего инспектора. — Просто они пришли и забрали голову.
— Те двое из машины?
— Весьма вероятно.
— С какой целью?
— Долго объяснять. Пока я буду рассказывать, расследование подойдет к концу. А пока как мне не хватает этого проклятого черного блокнота!
— Вы его не нашли?
— Нет, хотя поработал на совесть, — сказал я, обводя рукой комнату, где все было перевернуто вверх дном.
— А не взяла ли женщина его с собой, когда ходила звонить? — предположил бывший легавый.
— Возможно.
Вот и ответ на мой вопрос. Я недоумевал, почему Тереза не вспомнила о бумажнике, когда расплачивалась. Ответ: в черном блокноте были деньги. Вывод: блокнот все еще при ней, в кармане жакета. Естественное решение: вернуться к мосту Мари и обыскать труп. Хорошо, что я до сих пор не предупредил полицию.
— Скорей!
* * *В бессонную ночь (хотя эту ночь лучше было бы назвать ночью усопших) наступает момент, когда усталость полностью отпускает вас. Вы обретаете второе дыхание, и тогда сам черт вам не брат.
Нечто подобное случилось со мной, когда я выбрался на свежий воздух. Я ощутил необычайную внутреннюю легкость, голова была ясной, мысль работала с удивительным проворством.
Маниганс, напротив, с трудом волочил ноги. Он выглядел измученным, словно тащился по пустыне.
— Похоже, вы устали, коллега?
— Точно. Сердце у меня ни к черту, мотаться вверх-вниз по лестнице уже трудновато, ноги подкашиваются. Пойду-ка я, пожалуй, баиньки…
— И правильно сделаете.
Я остановился, наткнувшись на разбитый фарфор. Он валялся посреди улицы, осколки разлетелись в радиусе нескольких метров.
Небольшой белый прямоугольник, украшенный блеклым цветочком, лежал прямо у носка моего ботинка. Я поддел его ногой, и он улетел далеко, отскакивая рикошетом от темных фасадов.
Дзынь! В мою голову ворвалась мысль и осветила потемки. От нее веяло бодростью и свежестью, как от северного ветра.
Такая мысль никогда не придет, не прискачет, не вползет в голову тем, у кого мозг пребывает в наилегчайшей весовой категории[15].
Я был настолько возбужден, что закурил сигару. Чудом у меня в кармане завалялась одна марки “Упманн”. Я снял алюминиевый наконечник. Когда я раздеваю “Упманн”, у меня такое чувство, словно взламываю копилку отъявленного скряги.
Я с наслаждением затянулся.
— Был рад познакомиться, комиссар, — пробубнил старина Маниганс, когда мы оказались у входа в бистро. — Словно десяток лет скинул… Надеюсь, вы добьетесь успеха в этом мрачном деле.
— У вас есть все основания надеяться, Маниганс. Спасибо за сотрудничество, оно оказалось чрезвычайно полезным. Спите спокойно и не омывайте слезами прошлое, от этого оно краше не станет.
Старик съежился, а я отправился за Бертой.
* * *Берта переломила ход событий в северном полушарии. Немудрено, с такими-то полусферами. Революционеры приняли ее в свой круг. Они чокались и произносили тосты наперебой. Лысый хозяин наблюдал за компанией томным глазом. Антуан крепко спал на банкетке. Музыкальный автомат хрипел и сипел, но напрасно Луи Армстронг раздувал посеребренную медь, малыш и ухом не вел.
— Я его покормила, — объявила суррогатная мамаша. — Добавила чуточку рома, профилактика против простуды, он ведь мог замерзнуть под мостом. Этот крикун настоящий мужчина, вылакал все до капли! Но что с вами, дорогой, вы, кажется, взволнованы?
— Берта, собирайтесь! Время не ждет. Китиха взяла ребенка, а я расплатился за постой. Мы торопливо направились к выходу.
— Машину не берете?
— Нет нужды, мы возвращаемся на улицу Франк-Буржуа.
Я шел быстро. Толстуха, пыхтя, едва поспевала за мной. Когда мы свернули на улицу, где жили Келушики, у их дома мелькнула тень и пропала за углом. Черт, он не терял даром времени! Я рванул вслед за уходящей натурой. И правда, сердце у Маниганса было дрянь. Стометровка ему уже не давалась. Я нагонял его. Справедливости ради замечу, что его движения сковывал увесистый сверток, который он держал под мышкой.
Маниганс скоро догадался, что ему не уйти. Он остановился как вкопанный, развернулся к нам лицом и в следующую секунду вытащил пушку и принялся в нас палить, мерзавец!
Ах, урод, такой реакции я от него не ожидал! Пуля врезалась в тротуар. Вторая изуродовала витрину химчистки. Да у него развилось косоглазие на старости лет! На что он надеется? Сбросить нас в реку и отправиться на каникулы?
Ребенок заголосил.
— Он задел малыша! сиреной взвыла Берта. — Негодяй! Детоубийца!
“Задел малыша”!
Рев Берты вывел меня из оцепенения. Я разъярился, как бык перед красной тряпкой, как бойцовый петух, медведь, потревоженный в берлоге!
Шпалер уже в моей руке. Никаких предупреждений! Заряжаю. Единственную пульку. Стреляю с вытянутой руки. Не целясь! Меня ведет инстинкт! Хлоп!
Маниганс охнул, или ахнул, или хрюкнул (толком не разобрал) и покатился по грязной мостовой.
Я подбежал к Берте.
— Как малыш?
Она положила его на кромку тротуара, чтобы получше рассмотреть. И вдруг рассмеялась, смех сквозь слезы.
— Нет, вы только взгляните… Комбинезончик продырявлен на плече, но это пустяки… Красное пятнышко, словно от легкого ожога… Целехонек!.. Ах ты мое сокровище, киска, рыбка! Сладкий мой! Поросеночек! Агу-агу! Цветочек! Невредим! Господь его защитил! Воздал! Я почувствовала, как просвистела пуля. У меня под мышкой! Спасен! Чудо! Благодарю тебя, Господи!
Толстуха долго не могла опомниться. От избытка чувств она забормотала молитву, путая слова. Молитва звучала, как бабье причитание.
Мальчишка умолк, заинтересовавшись представлением, устроенным мадам Берюрье. Похоже, в Антуане проклюнулось чувство прекрасного. Он уже начал кое-что смекать в этой жизни.
Убедившись, что с малышом все в порядке, я склонился над Манигансом. Не знаю, куда угодила пуля, но старому мерзавцу пришел конец. Он слабо хрипел. Глаза закатились. В горле булькало. Пальцы скребли мостовую.
